Тойво – значит надежда. Красный шиш

– Неважно – важно, что девки к тебе бегать не будут. Это значит: кампаний не будет, пьянок, драк и погромов. Так?

Тойво задумался. Ну, с девками веселиться он не собирался, не до этого. Бухать тоже не было желания. Ему нужно было поправить здоровье. Позвольте, а почему дамочка таким вот образом о девках решила? Даже обидно как-то, право слово.

– Да не мучайся, дружок! – опять засмеялась девушка. – Просто у контуженных, как правило, по женской части не особо ладится. Они больше грешить не в состоянии.

– Так я же не контуженный! – возмутился Антикайнен и испугался: черт побери, а ведь после той ночи на Юханнус, у него никакого влечения к женскому полу не было. Как отрезало! Он невольно передернулся, лихорадочно убеждая себя: «Нет, не отрезало!» Не далее, как перед отъездом в туалете вокзала проверил. Но никаких свидетельств, что все опять функционирует, как должно, нету! Тойво пробил пот.

Девушка-интеллектуалка больше ничего говорить не стала, отвернулась к окну и принялась считать ворон. Антикайнен попытался представить ее без одежды, в одежде, без головы, без комплексов – всяко пытался, но все тщетно! Она не волновала его ничуть! Ни капельки, ни грамма! Тогда он попытался вспомнить Лотту, но она представлялась ему почему-то без головы. Или с головой, но под мышкой. Желание не появлялось! Желание умерло, заставив умереть за кампанию и вожделение.

– Нам выходить! – между тем сказала попутчица, и Тойво покорно вышел вслед за ней, хотя изначально намеревался ехать несколько дальше к побережью Маркизовой лужи.

Она довела его до небольшого уединенного дома, вручила ключи и потребовала денег. Плата, действительно, была небольшая. Вероятно, хозяева больше заботились, чтобы в пустующее жилище не залезли какие-нибудь непрошеные гости.

– Кстати, – уже собираясь уходить, сказала девушка. – Поблизости живет дохтур, они сейчас с города приехали и в дюнах бродют. И так до конца лета. Смотрите мне – не шалите. Через два дня на третий от меня пацан прибежит – ему ключи и передадите. Или баблосики, если надумаете продолжить свой отдых. Чао!

Она сделала ручкой и ушла к своей даче, где, вероятно, отдалась созерцанию красот, чтению книг, погружению в поэзию и слушанию фортепиано. Или, быть может, просто отдалась. На волю случая.

Тойво занимался планируемым самолечением до раннего вечера, то есть, лежал на травке и смотрел в небо. По идее требовалось, по его пониманию лечебного процесса, лежать на земле, но, здраво рассудив, он пришел к выводу, что и трава – тоже хорошо. Песок, особенно распространенный по этому побережью, белый кварцевый, для лежания не годился. Морской воздух годился, вот пляж – нет.

Намерения были просты: отдать положительную статику, полученную от Самозванца посредством несчастного Тыниса, отрицательно заряженной матушке-земле. Это, конечно, если верить господину Жюлю Верну и его «Таинственному острову». Ненаучно, конечно, если смотреть на его спазмы мышц академически, но вполне научно, если добавить определение – «фантастически». Впрочем, ничего другого он придумать не мог. Голова только, к сожалению, была занята тревогами по поводу его отношения к женщинам в целом и Лотте – в частности. Точнее, по его отношению, коли это возможно, к мужчинам – его к ним принадлежности. Может он, бляха муха, или не может?

Съев все свои запасы с города и проспав с вечера до раннего утра, Тойво решительно отправился к указанному особняку, где таился от своих пациентов городской доктор.

Доктор оказался настоящим практикующим еще с 1890 года отоларингологом, вежливым и слегка печальным дядечкой.

– Здравствуйте, сосед, – сказал он, покачиваясь с пятки на носок на дорожке своего маленького опрятного садика с сигарой в пальцах. – Если вы не болеть пришли, милости просим.

– Я пришел выздоравливать, – поздоровавшись, ответил Антикайнен. – Нахожусь на лечении, вот, с поклоном к вам.

Доктор критически оглядел всю фигуру раннего посетителя и предположил:

– Контузия? Моя специфика, знаете ли, ухо – горло – нос.

Тойво про себя мысленно дополнил устоявшуюся специализацию, добавляющую предложенную, где последним из трех словом было слово «хвост», но вслух сказал:

– Поражение электротоком, с вашего позволения. Тесла, германцы и все такое.

– Что вы говорите! – удивился доктор. – Как любопытно.

Антикайнен, непритворно смущаясь, спросил возможности послушать его сердце, ссылаясь на свою методику лечения. Типа, зачем попусту тратить время на восстановление организма, если сердце уже – не в пень. Делаешь гимнастику, принимаешь целебные чаи, ограничиваешь себя в маленьких радостях, а оно взяло – и остановилось. Тогда лучше уже погибнуть в борьбе.

– Какой борьбе? – попытался уточнить дядечка, попыхивая сигарой, явно заинтересовавшись точкой зрения соседа. – Греко-римской, или на кушаках?

– Пролетарской, – не моргнув глазом, ответил Тойво.

Отоларинголог поперхнулся дымом, с трудом подавил в себе смешок, и пошел в дом за инструментом. Вышел он быстро, одетый, как полагается, в белый халат, держа в руках зловещего вида пилу, скругленную и с крупным зубом.

«Это что же получается?» – опечалился Антикайнен. – «Доктор проверку моего сердца решил сделать визуально, после вскрытия грудной клетки?»

– Ну-с, до пояса, голубчик, – сказал дядечка. – Попробую послушать вас при помощи подручных средств.

Тойво покосился на пилу.

Доктор перехватил его взгляд и сразу поспешно добавил:

– Ах, это! Это не то, что вы думаете. Это – по пути. Просто в кладовку отнесу.

И коротенько рассмеялся. Весельчак отоларинголог.

– Меня зовут профессор Малкин, – сказал он, отнеся пилу в сарай. – Из той группы «Алкинд, Малкин, Залкинд, Палкин», знаете ли?

– Знаю, – охотно согласился Тойво, хотя, конечно же, не знал (не успел еще прочитать Ильфа и Петрова). Охватив руками грудь, он стоял посреди яблонь, словно ему было холодно.

Доктор достал из кармана халата бывалого вида дудку, вероятно, имеющую какое-то особое медицинское название, один ее конец приложил к своему розовому уху, а другой принялся прикладывать к красной – то ли от волнения, то ли от загара – груди Антикайнена и прислушался, жестом призывая того то дышать, то не дышать. Потом сложил два пальца правой руки на манер перекреститься и с самым серьезным видом постучал ими по груди и по спине Тойво.

– Ну, вот, – сказал он. – Тук-тук.

– Что значит «тук-тук»? – озадачился Антикайнен.

– Это сердце так стучит: тук-тук. Если бы было по иному, тогда бы мы имели дело с проблемой. Пока же могу сообщить вам, что сердце у вас хорошее, вы обязательно умрете.

Тойво почесал затылок, подумав: «Хорошие новости». Эх, жизнь-жестянка!

– Когда? – спросил он вмиг пересохшим ртом.

Доктор повременил с ответом и опять приложился ухом к дудке, а дудку к груди Антикайнена. Внимательно прослушав финна еще раз, наконец, сказал:

– Вот и сейчас: тук-тук. Все отлично. И в минуту волнения вы остаетесь спокойным. По крайней мере, ваше сердце. А умрете вы когда-нибудь потом. Или собираетесь жить вечно?

– Ну, у вас и методы! – только и вымолвил Тойво.

– Так я же не кардиолог, – ухмыльнулся профессор Малкин. – Скажу по секрету: и не терапевт даже. Я – ухо-горло-нос. Так что восстанавливайтесь на здоровье после вашей Теслы, только не шумите очень – мы, дачники, привыкли, знаете ли, к покою и тишине.

– Мне нельзя шуметь, – не зная, радоваться ему, или нет, сказал Антикайнен. Вспомнил, как зовут интеллектуального вида девушку, и добавил. – Настасья Петровна не позволила.

– О, Настька может не позволить! – то ли восхищенно, то ли укоризненно заметил доктор. – Ей палец в рот не клади. По виду интеллектуалка в четвертом поколении. По жизни – конь с яйцами, ни образования, ни воспитания, ни происхождения. Впрочем, добрая девушка. За что ее и ценят. Ну, молодой человек, не смею вас задерживать. Если у вас больше ничего нет у меня спросить, то позвольте откланяться.

Тойво, прижав так и не одетую рубаху к груди, несколько раз сказал «спасибо», в знак признательности кивал головой и, покраснев пуще прежнего, все-таки решился задать еще один вопрос:

– Профессор, а вот мое нынешнее состояние как-то может сказаться на общении с девушками?

Малкин внимательно посмотрел на него и, оставаясь серьезным, проговорил:

– Вот, что я вам скажу, молодой человек. Вы еще молоды. Все мысли о тщетности общения с прекрасным полом выбросите из головы. Просто выбросите и никогда больше не думайте об этом. Или, если угодно, обратитесь к Настасье Петровне, она вам мигом найдет кого-нибудь, кто самолично ответит на ваш вопрос.

Тойво ушел к себе, наполовину обрадованный, наполовину – разочарованный: конкретных ответов от доктора получить так и не удалось. Так, вероятно, мог чувствовать себя древний Герой, посетив Оракула. «В чем смысл моей жизни?» – спросит Герой, одолев полчища врагов, преодолев кучи преград. «42», – ответит Оракул. «Как мне жить дальше?» – задаст второй вопрос Герой. «42», – ответит Оракул. «Куда подевались запонки от моего вечернего костюма?» – поставит третий и последний вопросительный знак Герой. «42, блин, иди уже домой, надоел, блин!» – возмутится Оракул, дунет, плюнет и канет (кто знаком с творчеством Дугласа Адамса, в частности, «Автостопом по галактике», тот поймет).

Антикайнен привел себя в порядок, заковылял в местный кооперативный магазин, приобрел себе еды и чаю – кофе не оказалось – на оставшиеся пару дней и остаток дня занимался на открытом воздухе. Он соорудил себе турник в саду, опробовал его, с некоторым наслаждением подтянувшись за шесть подходов сто раз, сварил полный чайник чаю и предался лечебным процедурам.