Тойво – значит надежда. Красный шиш

Его методика восстановления была нехитрой. Тойво минут десять лежал на траве, раскинув руки и ноги, потом упражнениями старательно разминал каждую мышцу, потом выполнял подход к турнику, потом бежал в лес по дорожке, насколько это у него получалось, а вернувшись, пил большую кружку сладкого горячего чаю.

И так до посинения, то есть, конечно, до самого вечера. Отужинав, просто валился с ног от усталости, кутался в плед и спал прямо на софе на веранде, убаюкиваемый шелестом листвы за окном и ночными шорохами, чтобы проснуться с первым птичьим щебетаньем поутру.

Когда после его второй ночи к даче примчался взмыленный босоногий пацан, Антикайнен отсчитал ему денег, наказав передать Настасье Петровне, что он продлевает свое пребывание здесь на неделю – пока стоит хорошая погода.

– А больше ничего не стоит? – скривился в пренебрежении пацан. – Дядя, отслюнявь зузу на леденцы!

Тойво постарался дать малолетке подзатыльник, но тот легко увернулся и убежал – только пыль из-под копыт. Посещение столь едкого на язык гонца настолько расстроило Антикайнена, что он, обозлившись – в первую очередь, на себя самого – увеличил дистанцию очередной пробежки и неожиданно выбежал к океану.

Конечно, это был не океан, а всего лишь тихая и мелководная бухточка Финского залива, но то, как водная ширь, вдруг, открылась за очередным поворотом, проявляемая отступившими от кромки берега соснами, очень впечатляло.

Тропинка, по которой имел обыкновение бегать Тойво, упиралась в маленькую скамейку, а на скамейке сидел человек и смотрел вдаль. Рядом с ним покоилась видавшая виды трость – скорее, даже, клюка.

Неизвестно по какому наитию Антикайнен решил поздороваться с незнакомцем.

– Здравствуйте, – сказал он. – Хороший день?

Человек медленно обернулся на звуки голоса и ответил:

– Здравствуй, Тойска, давно не виделись.

Капец, приехали – здравствуйте, девочки.

Перед ним сидела его память детства и обращалась к нему, как когда-то в детстве. Рейно, сын Крокодила Авойнюса, былой владетель старинного пуукко собственной персоной (см также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» – 1).

– Рейка? – только и сказал Антикайнен. – Ты-то что здесь забыл?

От прежнего полицейского сыночка, наглого и самоуверенного не осталось, пожалуй, ничего. Разве что побитая жизнью оболочка.

– Присаживайся, – сказал Рейно, неуклюже двигаясь в сторону. – Сыграем, как когда-то?

Отчего-то Тойво сделалось ужасно неудобно, даже стыдно в некотором роде: в последней их совместной игре он надул сына полицая (см там же).

– А я твой ножичек берег, – сказал он, располагаясь на скамье. – Только несколько дней назад не уберег. Сломался пуукко. Точнее – расплавился. Впрочем, неважно. Отслужил верой и правдой.

– Ну и ладно, – махнул рукой Рейно.

Они и раньше-то не были друзьями, а теперь сидели и молчали. Тем для разговора не было вовсе. Однако неожиданно младший Крокодил заговорил. Оказывается, это только Антикайнен не знал, что сказать. У Рейно была история. Он хотел ею поделиться.

Сын полицая Авойнюса действительно определился в какое-то полувоенное училище в Тампере, где готовились будущие стражи порядка. Типа кадетского корпуса, только полицейского. Его отец, потеряв передние зубы в драке со старшим братом Тойво, сам тоже потерялся, как человек. Авойнюс превратился в настоящего Крокодила, злобного, коварного, действующего исподтишка. Это, конечно, отразилось и на семье.

– Но я все равно любил его, понимаешь? – говорил Рейно. – Родителей не выбирают. Запутался человек, в «слугу государства» заигрался.

Такие люди, как известно, верят в свою исключительность, полную неприкосновенность и бессмертие. Но однажды во время русской Февральской революции Крокодил сгинул, призванный на борьбу против беспорядков в Гельсингфорсе. Слишком, наверно, усердствовал. Потом обнаружили удавленным на чердаке дома по Войматие. Сидел на стуле со связанными за спиной руками, а вокруг – изодранные клочки какой-то прокламации с надписью от руки на каждом клочке: «1 марка».

Рейно после этого бросил свою учебу и подался добровольцем на фронт с германцами. Воевал, воевал, вот и довоевался. Не годен больше к строевой. Денег не было, хоть побирайся. Хотел, было, «георгии» продать, да попался с поличным.

– Чьи «георгии»? – попытался уточнить Тойво.

– Как это – чьи? – удивился Рейно. – Свои, конечно.

– И сколько у тебя их было? – удивленно спросил Антикайнен.

– Да полный иконостас, – опять махнул рукой сын Крокодила.

Вот это да! Школьный паразит, не гнушавшийся обидеть младших и слабых, оказывается, полный кавалер Георгиевских крестов – высшей награды за солдатскую доблесть!

Патруль на Сенном рынке в Питере арестовал, награды изъял и в кутузку определил. Комендант кутузки, былой унтер-офицер, потерявший солдат и все пальцы правой руки в Пинских болотах, очень возмутился такому положению вещей и всерьез вознамерился расстрелять «чухонца». Горя праведным гневом на «подлого вора» свидетельств чьей-то доблести, быстро перегорел, прознав, что Рейно и есть тот герой, чью грудь когда-то украшали Кресты.

– Вот он и определил меня в ближайший пансионат, где отдыхают иногда от трудов праведных вожди мирового пролетариата небольшого ранга и чина. Типа Менжинского, Трилиссера и прочих.

– Ого, – удивился Тойво. – Пансионат командного состава ОГПУ?

Рейно числится главным истопником, а летом по совместительству пасечником.

– Вот, оказывается, призвание у меня какое: мед делать. Отец бы со стыда сгорел. Маму перевез сюда. Так и живем. Невеста есть. Жить можно, если бы только не нога!

Он погладил левую ногу, выставленную в сторону, несгибающуюся в колене.

– Летом еще ничего, а вот зимой ноет, не унимается, когда крапива перестает сохраняться.

Оказывается, Рейно спасается от боли только компрессами из крапивы. Даже заготовленные впрок – и те тоже помогают, пока жжется. Они, как два пациента одной и той же больницы, встретившись в коридоре, поговорили о своих болячках, обменялись информацией о чудодейственных методах, уже успешно испробованных на лошадях, и поняли: пора расходиться.

Каждый пойдет своей дорогой, ничего их не сближает, даже память детства – и та у каждого разная.

– Прощай, Рейно, – сказал Антикайнен на прощанье. – Ты меня извини за то, как я с тобой тогда в школе обошелся.

– Пока, Тойво, – ответил Рейно. – Не за что извиняться. Мы были детьми и, как и все дети, были жестоки. Я тоже перед тобой виноват.

Они пожали друг другу руки и разошлись, только сын Крокодила, сделав несколько неуклюжих шагов, опираясь на свою клюку, повернулся и сказал задумчиво смотревшему на него врагу из своего детства:

– Вся жизнь – это поиск самого себя.

12. Встречи.

Тойво провел в арендованной у Настасьи Петровны даче чуть больше недели. На момент отъезда в Питер он чувствовал себя уже гораздо лучше, перестали донимать судороги в конечностях, вернулась былая уверенность и плавность движений, разве что лицо все еще оставалось чуть перекошенным. Да еще одна функция организма вызывала опасение. Но проверить ее он никак не решался.

Антикайнен предстал перед хмурыми очами начальника училища Инно, намереваясь обратиться к нему с просьбой.

– Эк тебя торкнуло! – посмотрев ему в лицо, сказал начальник. – У доктора был?

– Был, – кивнул головой Тойво, не уточняя, правда, что это за доктор такой. – Разрешите две недели отпуска в счет будущих занятий?

– Да ты же только из отпуска! – нахмурился Инно. – Впрочем, ладно. Восстанавливайся. У нас в Карелии опять неспокойно. Так что всякое может быть. Куда отпуск-то нужен?

– В Выборг к невесте, – не стал обманывать начальника Антикайнен. – Нелегалом туда, нелегалом сюда.

– Ого! Я этого не слышал. Предельная осторожность.