Кайкки лоппи

– Армию жду, – ответил тот.

– Ну и когда?

– Через два с половиной года, – выпустив струю пара к звездам, ответил Клим. – А ты, говорят, в «речку» поступил?

Ромуальд пожал плечами. Говорить про училище совсем не хотелось.

– Как наши? – спросил он.

– Да вот ждем снега, чтобы погонять немного. Виталик Гребенка обещал в этом году всех сделать. Коля Меккоев и Саня Риккиев даже поспорили. Тулос Тойво со своего военного училища прислал письмо.

– Ну, и что пишет? – просто так спросил Ромуальд.

– Пишет, что дурак, – усмехнулся Юрка. – Сам себя на такую каторгу загнал. Вовка Софронов сразу расхотел военным становиться.

Они немного помолчали. Надо было идти домой, но, боже мой, как приятно порой встретиться с хорошим знакомым в хорошей обстановке и хорошо поговорить! На самом деле просто не хотелось, чтоб этот волшебный тихий осенний вечер заканчивался. В любой момент можно пойти к себе, а там – мама с горячим ужином, хорошая книжка Роберта Штильмарка и уютная постель.

– Все еще у Курри тренируетесь? – вопрос вырвался внезапно, сам собой.

– Ну да, – ответил Клим и посмотрел на Ромуальда. – У кого же еще?

Все в их секции знали, как Курри недолюбливал Карася. Беспричинно, просто так, издевался исподволь, если была такая возможность.

– Сейчас бы встретил – рожу бы всю разбил уроду, – сквозь зубы проговорил Ромуальд. Он поднялся, вся сказка пропала, наступили холод и усталость.

– Чего же раньше не бил? – поинтересовался Юрка.

– Тогда молодым был, вежливым, – ответил уже на ходу Ромуальд.

– А теперь?

– Повзрослел. Так и передай Курри, чтоб на глаза не попадался, – сказал Ромуальд, скрываясь в подъезде.

– Передам, – ответил Клим, не двигаясь с места. Его сказка, наверно, еще не кончилась.

6

Два года обучения, казавшиеся изначально бесконечными, вдруг подошли к своей финишной прямой – плавательской практике. Некогда могучее Беломорско – Онежское пароходство уже агонизировало, впрочем, как и все другие государственные судоходные кампании. Мудрые люди понимали, что ему не выжить, пресловутый человеческий фактор решал в пользу уничтожения торгового флота.

Ромуальд об этом не догадывался, да и не задумывался вовсе. Его направили матросом первого класса на один из старых пароходов проекта «Сормовский», носящий гордое имя забытого то ли революционного капитана, то ли одного из двадцати шести Бакинских комиссаров. Как отличнику учебы ему предоставили право попасть на судно, которое работало на Балтике и облагораживало свой экипаж валютными сутками.

Ромуальд очень надеялся, что заработанные деньги помогут определить отца на лечение, да и для мамы дополнительная сотня рублей была не лишней. В то время как его коллеги по учебе строили из себя крутых моряков, ангажируя девиц на совместное времяпровождение, он устроился подрабатывать на кафедре Теории и Устройства Судна. Как ни странно этой мизерной зарплаты, да еще повышенной стипендии хватало на то, чтобы не спрашивать у матери финансовой поддержки, а самому подкармливать полностью махнувшего на созидательную жизнь отца.

Времени хватало только на занятия в спортзале, да на редкие посещения кинотеатра. Как-то перед сеансом он повстречался нос к носу с Бэном. Тот шел, очень серьезно зыркая взглядом по сторонам, словно ожидая ежеминутного нападения неизвестного врага, ноги на ширине плеч, за локоть держится весьма миловидная девушка. Ромуальд даже хотел куда-нибудь свернуть с пути или, в крайнем случае, сосредоточиться на внимательном изучении ближайшего рекламного щита с броской надписью: «Мы поможем вам диагностировать и вылечить любую болезнь, передающуюся половым путем». Но потом подумал: «Какого черта?» Бэн только что перешел на последний курс, успешно закончив плавпрактику. От этого он чувствовал свою значимость и серьезно веровал в свою непогрешимость.

Ромуальда он заметил в самый последний момент, решив рассмотреть неизвестное препятствие по ходу движения. Поднял голову, и глаза его нехорошо сузились.

– Здравствуй, Саша, – неожиданно для себя сказал Ромуальд.

– Здравствуй, Кром, – ответил Бэн.

Имя и прозвище были произнесены с одинаковой долей иронии.

– Здравствуйте, – заулыбалась девушка, и сердце Ромуальда забилось так учащенно, что он в одно мгновение покраснел и покрылся потом с головы до ног.

Когда Бэн с подругой скрылись в толпе, он еще некоторое время продолжал оставаться на одном месте, соседствуя с сомнительным плакатом. Было странно и непривычно. Потом, после кино он возвращался в училище пешком, игнорируя троллейбусы, и не мог надышаться осенним вечером. Люди вокруг были все замечательные и добрые, даже гопники на углу улицы Володарского, громко разговаривающие матом, казались друзьями.

Это было приятно вспоминать, даже после всех жизненных коллизий, что воспоследствовали его приходу на первое в своей жизни судно. Он давно уже не помнил лицо той девушки, что была с Бэном, но ее голос был таким женским, что воспоминание о нем вызывало понимание жизни, по крайней мере, ее мужской составляющей.

На пароход ехать Ромуальду не пришлось, тот стоял в родном порту, словно дожидаясь своего практиканта. А также его дожидался весь спаянный экипаж, с которым предстояло без малого полгода вкушать морской романтики.

Не без душевного трепета он впервые вступил на судовую палубу, открыл дверь в надстройку и увидел большую свирепую женщину с дыркой на халате под мышкой. Ее волосы пружинами торчали в разные стороны, на щеке шевелилась бородавка, огромные руки ее держали, как клешнями шею маленького мужичка. Тот, полузакрыв свои глаза, отчаянно дрыгал руками, словно в пантомиме, изображающей драку. Кулаки его до могучего тела женщины не доставали, амплитуда движений становилась все меньше и меньше. Он явно задыхался в объятиях слабой представительницы человечества.

– Проходи, мальчик, – вдруг женским басом произнесла воительница. Из прорехи халата торчали жесткие волосы. Бывает ли бас не только мужским – Ромуальд не знал, но в тот момент ему показалось именно так.

– Ладно, я снаружи подожду, – ответил он и вышел обратно перед настройкой.

Едва он только облокотился о фальшборт, намереваясь ждать, как сверху, с рубки, его кто-то окликнул.

– Эй, пацан, чего стоишь? Оставь вещи и подымайся на мостик!

Кто к нему обращался – он не разглядел, но предположил, что вахтенный помощник капитана – голос был достаточно молодой и мастеру, наверно, принадлежать не мог.

Так и вышло, когда он поднялся по внешнему контуру наверх, больше не рискуя тревожить противоборствующих людей, то познакомился с третьим штурманом, в меру пьяным молодым человеком питерской выправки.

– Практикант? – спросил он и криво усмехнулся. Как потом выяснилось, это у него улыбка была такая, слегка подпорченная былыми борцовскими поединками на рингах Ленинграда. Уши и нос, объясняющие без всяких слов, что перед собеседником борец, тем более – греко-римский, заставляли чуть-чуть контролировать свой лексикон всех, даже подпорченных морем старших механиков и траченных божественной сутью капитанов.

– Со мной будешь вахты стоять, – не дожидаясь ответа, продолжил он и протянул руку. – Назар.

Ромуальд представился, пожал руку и попытался задать вопрос, но Назар его опередил:

– Сменщик твой, скорее всего уже сдристнул – он местный парень, вдобавок корешащийся с инспекторами кадров, так что смело иди в каюту, располагайся. Ключ торчит в двери. В восемь ноль-ноль заступишь на вахту. Уходим только через два, скорее всего – пять дней, хватит времени на ознакомление. Помогу тебе, чем смогу в меру своих сил, – Назар снова скривился. – Только учти, что сил у меня осталось совсем уже немного.

– Там внизу в коридоре какой-то монстр мужичка душит, – сказал Ромуальд.

– Это – Лариса. И что самое страшное, она – наш повар. Встречался когда-нибудь с поварихами-монстрами? Значит, тебе просто раньше везло.

Ромуальд благополучно обнаружил свою каюту, вышел на вахту, как и положено, робко оглядываясь по сторонам. Под комингсом у трапа сидел недодушенный, судя по редким шевелениям груди, Ларисой мужичок. Он поднял на Ромуальда свои глаза цвета небесной синевы в апрельский день и выдохнул:

– Че?

– На вахту я, – отчего-то смущаясь, проговорил практикант.

Мужичок перевернулся на колени и несколько мгновений постоял, как ждущий подачку у дверей магазина пес: неподвижно и глядя прямо перед собой. Потом он нашел в себе силы, зацепился за фальшборт и поднялся:

– Блюмберг Николай, – представился он и робко спросил. – Я пошел?

– Да, – пожал плечами Ромуальд. Это были роковые слова. Больше его менять ни ночью, ни на следующий день, ни еще через день не пришел никто.