Кайкки лоппи

– Валяй, – махнул рукой Ромуальд, полагая, что собеседник сейчас достанет с кармана пакет с бутербродами. Но тот двумя неуловимыми движениями рассек трупу живот и грудь, ловко вырвал печень и сердце, не замаравшись в крови, и перехватившись двумя пальцами начал деликатно откусывать кусок за куском. Ромуальда замутило: его воображение перешло всякие границы.

Тем временем из караульного помещения показался еще один милиционер. Его заспанная физиономия мгновенно исказилась от ужаса: крови с тела его коллеги натекло уже преизрядно.

– Ты что это сделал, сука! – сорвавшись на визг, закричал он.

Больше добавить он уже не успел. Незнакомец так сильно ударил его о прутья решетки, что те согнулись. Грудная клетка сержанта, надо думать, была не настолько крепкая, чтобы соперничать со сталью.

– Ну, так, что? – невозмутимо проговорил странный человек. Ромуальд начал подозревать, что не все происходящее – плод его больного воображения.

– Что – что? – спросил он.

– Готов теперь воспринимать все серьезно?

Ромуальд в ответ только пожал плечами.

– Предлагаю тебе влиться в стройные ряды нашего неформального движения. Выбора, между прочим, у тебя нет. Хотя, лукавлю. Можешь остаться здесь и получить высшую меру за зверское убийство двух сотрудников при исполнении. Если решишь иначе, то совсем скоро мы отсюда уберемся. Будешь жить достойно, может быть, не очень долго, но зато гарантированно умрешь свободным человеком. Все будет только в твоих руках. Итак?

Ромуальд снова начал сомневаться в реальности происходящего. Может быть, это просто сон? На всякий случай он сказал:

– Ладно.

А потом добавил:

– Ты кто?

– Ну вот, теперь можно и представиться. С этого момента я – Куратор. Так уж повелось. Удобное слово. А ты, в прошлом Ромуальд Карасиков – Конкач. Контролер Качества. И номер у тебя будет соответствующий. Но это позднее. Сейчас я тут немного подчищу, ты же подожди на скамейке у входной двери. Все вопросы потом.

С этими словами он отпер дверцу, а сам убежал в караульное помещение. Ромуальд присел, как ему было велено, в милиции же раздалось несколько самых разнообразных звуков. Кто-то кричал, кто-то булькал, кто-то даже выстрелил, переворачивалась мебель, бились графины.

Куратор вышел с тем же невозмутимым выражением на своем зверском лице, что и было до этого. Жестом показал на машину, стоявшую поодаль. Пока Ромуальд двигался к ней, достал блокнот, черкнул несколько букв на листочке и вложил его в дверную ручку.

– Есть какие-нибудь пожелания? – спросил он, заводя двигатель.

– Маме можно позвонить?

– Можем даже заехать, мы теперь все можем, – ответил Куратор. – Кстати, вот все твои документы. Судебное дело, мне так кажется, тебя не очень заинтересует. Я его уничтожу, пока ты поговоришь со своей мамой. Ее, кстати, только выпустили из больницы. Ну, что – поехали?

Ромуальд только кивнул головой, отметив про себя, что гнетущий запах разложения куда-то подевался. Притерпелся к нему, что ли?

15

Мама выглядела очень уставшей. После того, как в прошлом году Ромуальда забрали и потом предъявили чудовищное обвинение, она что было сил боролась с отчаяньем и жуткой, как ей казалось, несправедливостью. Адвокат, взявшийся за дело, сообщил, что он честно отработает гонорар. Но для этого нужно сотрудничество с властями, уступки, оговоры и даже ложь. Тогда, вполне вероятно, удастся наказание уменьшить до минимума. Но какие могут быть условия, если ее сын никогда не имел дел с наркотиками? Или виновен – или нет. Какие промежуточные состояния?

На свидания к Ромуальду она ходила, но он был, как в трансе: никого не узнавал, никак не реагировал. Ей казалось, что его били. Следователи сообщали, что он ведет себя вызывающе. За полтора месяца до суда сердце матери дало сбой. Врачи сказали, нельзя волноваться. То-то она порадовалась, когда узнала срок наказания! Стало так плохо, что мысль о смерти уже не вызывала никакого ужаса. Почему она не умерла, даже не попытавшись вызвать скорую помощь?

Наверно, потому, что ночью Ромуальд, весь худой и бледный, пришел домой.

– Мама, все это чушь и бессмыслица. Я ни в чем не виновен. Просто им так захотелось, – сказал он.

Потом Ромуальд объяснил, что ему теперь придется уехать с города, но он будет обязательно звонить. Все обвинения с него сняты, документы на руках, но лучше будет, если мама переедет на первое время в Питер.

– Да, Ромка, ты прав, – согласилась она. – На новом месте не так страшны прежние кошмары.

Они обнялись на прощание, и Ромуальд ушел, не взяв даже ни копейки денег.

Куратор уже завел свой неприметный Ландкрузер, и они выехали в ночь.

– Можешь задавать вопросы, если хочешь, – сказал он. – Путь у нас долгий, почти до Москвы. Слыхал что-нибудь про Балашиху?

– Это там, где один президент все время работал с документами?

– Не. То – Барвиха. Балашиха – это база подразделения «Вымпел» до двадцать второго декабря девяносто третьего года. Потом «Вымпел» переподчинили ментам, как бы ты сказал, но почти все офицеры уволились, не пожелав, так сказать, сотрудничать. Забрезговали, армейские аристократы. Что ж, достойны уважения. Спецы, надо признаться, они были непревзойденные. Элита.

– А я там каким боком? – спросил Ромуальд, невидящим взглядом уставившись на мелькающую в свете фар трассу.

– Не забывай, ты теперь – Конкач. Подучишься немного – и за работу. Она будет тебе по душе.

– Что – тоже есть печень и сердце?

– Да нет, тебе же это не обязательно. Ты, вроде бы, человек? Таким и должен остаться.

– Ничего не понимаю, – признался Ромуальд и, наконец, оторвавшись от дороги, бросил взгляд на своего собеседника.

– Ладно. Начнем с Бога. Он всемогущ, всевидящ и истинен. Только один Бог есть, и он вездесущ. Он – создатель всего. Согласен? – Куратор, оказывается, любил поболтать, несмотря на свою угрюмую внешность.

– Ну, да, вообще-то. Дарвинисты отдыхают, когда их спрашивают о числе «фи». Неандертальцы и кроманьонцы не смогли дать совместного потомства, хотя, вроде бы были людьми. Ни одна обезьяна за все время существования наблюдений так и не смогла превратиться в человека. И что?

– Тогда кто такие Баал, Дагон, или Вельзевул?

– По Библии – ложные какие-то божества.

– Но ты уверен, что их не было, раз в Библии их имена упоминаются? Не Перун какой-то, не Один и не Юпитер с Зевсом?

– Языческие культы всегда существовали, но ведь это неправильно! Бог наш Саваоф – вот вера, – Ромуальд был совсем не готов вести такие беседы.

– А что вы, люди, даете Богу вашему, чем выражаете свою благодарность?

– Мы веруем в него.

– Ага, а также даете деньги в рост. Теперь это называется быть банкиром, уважаемая профессия. Можно я не буду грехи перечислять?

Ромуальд только пожал плечами.

– Знаешь, как в Австралии полицейских называют? – и сам же ответил. – Demons, почти интернациональное слово. Тоже, между прочим, институт государства. Люди верят в государство больше, чем в Бога. Вот, что это все означает. Вспомни определение Вовы Ленина!

– Государство – это аппарат насильственного удержания власти одной группы людей над другой, – сказал Ромуальд.

– Примерно так. Вы живете в стране. Государство всем этим делом заправляет. Но вы веруете в Бога. Так в идеале должно быть. А что у вас получается? Вы веруете в государство, потому что теперь оно рекомендует верить еще и в Бога. А ведь даже если весь народ загнать на молебен в церковь – веры не прибавится. Убрав из трех составляющих веру, вы получаете пустоту. Где гарантии, что эту пустоту не заполнят пресловутые Баал, Дагон, или Вельзевул? Ведь вы даже имя Бога утратили (об этом и многом другом в следующей книге под названием «Радуга»). Моисей видел его, да и то со спины.