Тойво – значит надежда. Красный шиш

Лейно подговорил корешей устроить драку между собой. Отважиться на побег никто не решился, вот подраться ради товарища-смертника – пожалуйста. Они не стали бить друг друга, они принялись лупить камерного стукача. Охранники, конечно, это дело должны были прекратить, но в самый разгар восстановления порядка с помощью нагаек и божьей матери начальнику конвоя в лоб прилетел камень, чем очень его удивил. Он замешкался и пульнул из своего револьвера в пролетающее по небу облако. Это отвлекло людей от своих занятий, а Лейно бросился со всех ног через обочину в лес, петляя между деревьев. Потом прыгнул в озеро, безумным стилем «по-собачьи» преодолел его за сотые доли секунды и побежал прочь, размахивая для равновесия руками в кандалах. В него, конечно, стрельнули, но не попали. В погоню никто не побежал: прочих арестантов не хотели потерять – как-никак тех было в пять раз больше.

В общем, пошел беглец на юго-восток, поскольку канадской границы поблизости не наблюдалось. Зато где-то там находилась Советская территория. Время было осеннее, в лесах встречалась ягода, а еще белые грибы, которые можно было есть в сыром виде. Счастье для какой-нибудь особой разновидности вегетарианства, когда веганы жрут листики, травку, запивают чистой колодезной водой, а потом спустя полгода помирают в мучениях. Лейно любил мясо, рыбу, хлеб, поэтому тихо ненавидел тех, кто по доброй воле от всего этого отказываются.

Кандалы он себе сбил, потратив на это почти весь световой день: добыл трением огонь, и попеременно нагревал на костре, пока мог терпеть жар, клепку запора наручников и мгновенно охлаждал в воде. Превращал перлиты в аустениты и обратно, перемежая ударными нагрузками о глыбу базальта. Крепление не выдержало, окрасилось цветом побежалости, начало деформироваться, а потом кончило деформироваться, лопнув пополам.

Ночевать приходилось где-то в кучах лапника, потому что стога с сеном не встречались вообще. Поэтому спать было лучше, когда солнце согревало воздух и землю. Ночью приходилось как-то двигаться, чтобы не околеть. Он двигался по дороге. Уставал страшно. Грибочки мало помогали восстанавливать силы.

А один раз, совершенно одуревший от дневного сна, вышел на тропу, которая прямиком привела его к ленсману[70 - Представитель закона в сельской местности, то ли полицай, то ли налоговый инспектор.], справлявшему малую нужду. Мимо было не пройти, а бежать прочь – ноги не шевелились. Поэтому пошел прямо к подлой холуйской морде.

– Есть что-нибудь покушать? – спросил без обиняков.

Ленсман даже задохнулся от такой наглости, описал свои форменные брюки и совсем позабыл о револьвере на боку. Он побагровел, начал встряхивать руками штаны, потом спросил:

– Кто такой? Документы!

Лейно дал ему удостоверение личности каторжника и, пока ленсман потрясенно читал, прицелился и провел отличный хук в челюсть. Нокаут вышел что надо! Беглец изъял у бесчувственного стража порядка пистолет, служебную метрику, пакет с двумя бутербродами, наличные деньги, фуражку и свои бумаги. Где-то поблизости должен был быть второй ленсман – как уже упоминалось, финны по-одному не ходят.

Другой полицай оказался на опушке, он ел перезрелую чернику и одновременно мычал популярную песню о том, что все хорошо на свете, когда есть любовь, но еще лучше на свете, когда любви нет. Они с напарником проверяли информацию о незаконных вырубках, теперь шли по следу какого-нибудь голодранца с соседнего хутора, позарившегося на сухостой. Когда на опушку вышел молодой исхудалый парень в ужасно потрепанной одежде, ленсман тотчас же повелел тому сдаться для выяснения.

Лейно поднял револьвер, взвел курок и выстрелил полицаю в грудь два раза.

«Этого не может быть, в нас нельзя стрелять, мы под защитой закона», – успел подумать ленсман и испустил дух.

Действительно, если бы дело дошло до суда, то Лейно непременно бы повесили. Хотя до суда дело бы в этом случае не дошло: если забижают кого-то из коллег, полицаи делаются настолько солидарны, что все, как один считают своим долгом отомстить. Забили бы насмерть преступника еще на пересылке – у них это не заржавеет. И в Финляндии, и в Швеции, и в Эстонии, и, вообще – где ни попадя. В то же самое время, если бы случился убитым оказаться кто-то не тот, кто-то левый, ну, или правый, то смертная казнь была бы под вопросом. А убийца полицейских права жить не имеет.

Но не в Советском Союзе. Там за то, что порешил буржуазного сатрапа еще медаль могут дать, или почетную грамоту. Туда Лейно и намеревался пробираться. Но перед этим он нашел в планшете у мертвого ленсмана листок бумаги и химический карандаш. Послюнявив его со всем усердием, он написал, что-то, типа, «всех ленсманов, полицаев и судей с прокурорами будет убивать, пока не доберется в Гельсингфорсе до главного «бобрикова»[71 - Нарицательное имя у финнов в память о русском генерале-губернаторе, хаме и мерзавце, застреленного в покушении.]. И подпись поставил: «Хенрих Сепеля». Пусть ищут. Вне закона, так вне закона.

Бутерброды, изъятые у дуэта ленсманов, удивительным образом помогли сохранить силы для реализации совершенно скрытного перехода границы в Олонецком районе. Начальник милиции садист Федор Иванович Моряков не стал пытать изнуренного переходом и измученного голодом красного финна, а узнав, что по пути тот пристрелил полицейскую сволочь, проникся уважением и предложил попутчиком на транспорт в Лодейное Поле, где уже можно было на поезде добраться до Питера и влиться в обширную финскую диаспору. Милицейскому начальнику даже в голову не пришло, что Лейно мог быть шпионом. Справка с тюрьмы, револьвер за поясом, рассказы о сражениях с белофиннами – вот и заслужил доверие. Вот были времена!

Лейно вступил в Красную Армию и был направлен в Интернациональную школу военных командиров, как и прочие молодые неприкаянные финны.

А теперь его былых товарищей по неволе будут менять на удобрения!

– Товарищи! – выступил вперед Хейконен. – Все мы видим, какое удручающее положение в современном буржуазном обществе! Отношение к человеку подменяется отношением к его способности производить прибыль с наименьшими издержками. Может быть, в скором времени правящая клика додумается: коренное население не нужно, потому что оно затратно, легче ввозить некоренное, желательно даже иной расы, человеческое стадо, потому что им на все наплевать, лишь бы есть от пуза и ничего не делать. Такими проще руководить и манипулировать! А все производства вывезти в какой-нибудь дикий Китай, там это будет дешевым производством во всех смыслах этого слова. Буржуи не думают о завтрашнем дне для нас с вами, они думают только о завтрашнем дне их самих, чтобы не быть отстраненным от кормушки. Но наша новая Родина, Советский Союз, дает нам прекрасную возможность не согласиться с существующим положением вещей!

Красноармейцы согласно закивали головами.

– Карелия – это 63 тысячи озер, – продолжал Хейконен. – Это 23 тысячи рек. 50 процентов всей ее территории покрыты лесами, 20 процентов – водными ресурсами и 20 процентов болотами. И часть от оставшихся 10 процентов занята нашими классовыми врагами, проклятыми лахтарит. Так давайте ударим по врагу со всей нашей коммунистической ненавистью, и пусть будет, как поется в известной песне «No quarter»[72 - Песня Led Zeppelin, «Без пощады», в переводе.].

Лоухи и девушки потрясенно и даже испуганно прислушивались к словам командиров, будучи на крылечке. Они, конечно, были вне политики, но предполагающаяся замена людей на навоз была как-то дьявольски цинична. Красные шиши, конечно, отверженные люди, очень склонные к насилию и смертоубийству, но ими не двигала корысть. Ими не двигала жажда наживы и извечная людская страсть к саморазрушению через разрушение устоев и порядка соседей своих.

Они просто хотели отторгнуть тот закон, что правил в Финляндии. А раз устанавливаемый порядок не предусматривал возможности существования их, как не самый поганый людской ресурс, а приравнивал – не человека, не десяток людей, но несколько десятков тысяч вполне дееспособных граждан – к удобрениям для полей, то можно было не соблюдать законность, насильно продвигаемую на этой территории. То есть, иными словами, делать пуф-пуф полицаям, ленсманам, таможенникам и, если особо повезет – судьям и прокурорам. А также тем солдатам и офицерам, по сути – защитникам Отечества, которые решились отчего-то защищать это Отечество на чужой территории.

В этом и было различие красных шишей от белых.

Глухонемая однояйцевая братия так и сидела на длинной скамейке, вперев взгляды в бесконечность, равнодушные к красноармейцам, но отчего-то молча симпатизирующие белофинскому движению. Вероятно, до поры, до времени, пока те не примутся выводить их на «чистую воду». И там топить. Впрочем, через десять лет уже советские власти начнут заниматься утоплением. Жизнь – жестянка!

Финское вторжение в эту часть Карелии на этот раз выполняло чисто коммерческую задачу. Крупнейшее лесопромышленное объединение «Гутцейт», председателем правления которого состоял бывший регент Финляндии Свинхувуд, перед вторжением передало белым шишам весь гужевой транспорт и склады в Лиекса и Панкакоски. На его деньги также осуществлялось снабжение продуктами и одеждой. Конечно, можно думать, что причиной тому была политическая партия Свинхувуда, так называемые «Великофинны», но можно думать и не так.

Все реки в этой части Карелии текут в Финляндию, уж такой наклон имеет здесь материк. Издревле по ним осуществлялось перемещение людей, скота и груза, как зимой, так и летом. Перерыв на весну и осень, да и то лишь на период становления льда и его повсеместного схода.

В Карелии народ привык валить лес зимой – легче потом доставлять на сборные пункты: зацепил тросом за верхушку спиленный ствол и тащи затем по насту, сколько душе влезет. Лежит далее штабель бревен на холодке и не гниет. Муравьи его не жрут, потому что редкий муравей может выжить в суровых условиях карельской зимы. И не просто лежит дерево, а, лишенное живительных соков от корня, слегка подсушивается. Не то, что в сухостой превращается, но делается в самый раз. В такой раз, что может спокойно плыть по реке, большею своей частью в надводном положении, не цепляясь за неровности дна. «Сплавом» это дело называется. А Свинхувуд только руки потирает: карельский лес сам в руки приплывает, успевай только на пароходы в Англию грузить.

Компания «Гутцейт» в 1921 году заключила договор с правительством Великобритании на поставку одного миллиона телеграфных столбов, несколько десятков тысяч бревен стандарта «строевой баланс», несколько тысяч, так называемых, «мачтовых сосен». Стоимость заказа исчислялась в два с половиной миллиона фунтов стерлингов.

Местное дееспособное население в восточной Карелии, которому несли свободу и демократию финские оккупационные войска, рассматривалось, как дешевая рабочая сила. Их удел – ненормированный рабочий день на диких лесозаготовках под надсмотром наемников «Гутцейта». В «казакку», как таких подневольных работников называли, брали подростков и девушек, способных срубать топорами сучья со сваленных деревьев, мужчин и женщин, в задачу которых входило орудовать пилами. Быть казаком для Карелии – это западло, поэтому народ всячески пытался эту участь избежать.

Но не тут-то было. Если передовые финские войска, собственно, настоящие шиши, должны были отъять признанную «деловой» территорию, закрепиться на ней и держать оборону до лета, то существовали также карательные подразделения, состоящие из монахинь, пацифистов и артистов балета. Они поддерживали рабочий порядок в «трудовых лагерях», широко применяя тактику устрашения. Неуемным карелам разбивали головы топорами и выставляли их трупы, закоченевшие на морозе, в качестве подпорок к деревьям.

Кто-то сомневается, что это дело рук монахинь, пацифистов и артистов балета? Только властям об этом не говорите…

Конечно, работа была не из легких, но и люди, самозабвенно отдававшиеся ей, привыкли не думать о себе, только о своем буржуазном государстве. Конечно, это были полицейские чины, отправленные в командировку. Артисты балета? Ага, именно так.

Лоухи тревожно вглядывалась в настроенных решительно и непримиримо бойцов Красной Армии, слабый голос рассудка шептал, что эта информация – тоже всего лишь пропаганда, но трезвый голос сердца возражал: куда тогда подевалось все взрослое население поселка Реболы, до которого – рукой подать. Вообще-то, далековато до Ребол, не сразу и доберешься, но слухи оттуда приходили.

Она не могла сдержать слез, когда отряд красных лыжников, выстроившись походным порядком, уходил морозным днем по льду Ленсозера туда, где каждому предстояло встретиться со своей судьбой. Совсем молодые парни со стариковским жизненным опытом пылали желанием биться с врагом. Прочие желания, неважно – реализованные или нет за время отдыха в Челки-озере, отошли на второй план. В каждом из них рыдало уязвленное самолюбие.

Во-первых, потому что обстоятельства заставили их быть лишними на родной земле. Понятно, если бегут, спасаясь от возмездия воры и убийцы. Но десятки тысяч человек не могут быть преступниками. Преступно отношение к ним, что привело к расколу. Стало быть – преступны те люди, что спровоцировали такую ситуацию.

Во-вторых, уязвлено само человеческое достоинство, когда даже вдали от Родины они признаются недочеловеками.

В-третьих, мировой сионистский заговор. Или всеобщая мобилизация под зеленое знамя ислама. Или черный террор африканцев. Или проникновение китайской кухни во все города. Или парады гомосексуалистов. Или загрязнение окружающей среды, а также четверга и пятницы. Или нашествие помидоров-мутантов, и Марс атакует. Или заговоры врачей и учителей во всех странах за исключением Кубы. Или чистый допинг вместо чистой физкультуры. Да мало ли что может быть «в-третьих»!

Только действие могло заставить уязвленное самолюбие перестать рыдать. Только противодействие могло заставить уязвленное самолюбие вообще заткнуться.

Лоухи с девушками помахали вслед бойцам Антикайнена платочками и пошли заниматься своими обычными колдовскими делами. А комы вышли из ступора, помычали, похватали лопаты и побежали чистить снег. Похоже, глухонемые оказались самыми разумными: пока есть время – жить будём, ну, а смерть придет – тогда и помрем.

Лишь пробитая лыжня осталась на снежном покрытии озера, да и та вскорости засыпется порошей, занесется вьюгой, а потом и вовсе растает под солнечными лучами.

Пройдут года, энтузиасты будут пробовать себя по тому же маршруту, что одолели красные шиши. Но чему бы они не посвящали свои пробеги – решениям съездов Партии, юбилеям Революции и комсомола – достичь тех же показателей, что и лыжники Антикайнена, не сможет никто. Их-то на удобрения не собирались выменивать!

What do you see, what do you know?

One sign; What do I do?

Just follow your lifeline through

What if it hurts, what then?

What do we do, what do you say?

Don't throw your lifelines away.[73 - Lifelines – Magne Furuholmen aka A-Ha.]

Что ты видишь, что ты знаешь?

Только один знак: Что я должен делать?

Просто следуй по своей линии жизни.