Тойво – значит надежда. Красный шиш

– Ага, грибники, – развеселились пришедшие и, более не остерегаясь, пошли к Рахияки. Свои винтовки они опять привели в походное положение, поэтому, приблизившись к певцу, очень охотно подняли руки.

И не мудрено, ибо со всех сторон из леса выступили ощерившиеся автоматами красные шиши, в решительности намерений которых было трудно сомневаться.

– С виду – подкрепление, а по жизни – грибники, – невозмутимо сказал Рахияки и принялся разоружать белофиннов.

По большому счету белофиннов было всего два человека. Прочие оказались мобилизованными жителями ближайших к Кимасозеру деревень. Оккупанты при вторжении решили максимально задействовать мирное население: кого на лесоразработки, кого в ополчение. Поди откажись!

Один лахтари[83 - В единственном числе – лахтари, во множественном – лахтарит. Такие финские придумки и правила.] был студентом из Гельсингфорса, являясь командиром в этой группе. Идеологически отравленный возможностью не платить за свое обучение по возращению из Карелии, он замкнулся в себе, споро поставил крест и на учебе, и на жизни, как таковой, опустил глаза и преимущественно молчал.

Зато второй, сын какого-то деревенского торговца, сначала приуныв, потом разошелся и заговорил так, что его трудно было остановить. Он сообщил, что в четырнадцати километрах от Кимасозера в такой же рыбацкой хижине находится очередной пункт связи. И туда должен был прийти еще один отряд подмоги фельдфебелю Риута. А вообще на 30 января назначено очередное заседание Лиги Наций, куда отправляется сам Илмарийнен напрямую из Гадюкино, то есть, из Кимасозера. И они включат Карелию в состав Финляндии, как не так давно поступили с Бессарабией, лишив ее права быть в России.

Перед пленными по возвращению выступил Антикайнен. Командиры посоветовались в штабе и пришли к соглашению: каждый боец для решающего сражения дорог, поэтому отряжать кого-нибудь на охрану такой большой кодлы не имеет смысла.

– Вот что нам предстоит сделать, дорогие товарищи предатели! – сказал он.

– Мы не предатели, мы подневольные, – обиделись карелы из ополчения.

– Ладно, кто бы вы ни были, но у вас есть прекрасный шанс исправиться, – продолжил Тойво. – Возиться с вами некогда, так что придется вас всех расстрелять по-тихому.

– Хорошее исправление! – возмутился самый рослый из люддиков. – Эдак, после исправления в деревнях и жить будет некому!

– Погоди, не шуми, – сказал ему Кумпу. – Дослушай командира.

– Или, чтобы вас не расстреливать, предлагаем доставить пленных белофиннов в расположение ближайшей части Красной Армии. То есть, в Реболы, – невозмутимо проговорил Антикайнен. – Оружие мы вам не дадим, зато дадим обещание: если кто сбежит, включая вас самих – наши люди все равно вас отловят и предадут мучительной и публичной казни. Советская власть возвращается в Карелию.

– А что с нами будет, когда мы сдадим этих парней? – хмуро спросил рослый карел.

– Амнистия, – пообещал Тойво. – Если крови на руках нету, то можете и дальше жить-поживать, добра наживать. Я напишу соответствующее распоряжение, а вы его передадите первому же Красному командиру. Ферштейн?

На том и порешили. Правда, сын торговца все время пытался предложить себя в роли лидера отряда, отправляющегося к Реболам, даже высказал идею самому поступить на учебу в Школу Интернациональных командиров, но кто-то из людиков пообещал ему жизнь в розовом цвете. Мол, только отойдем, сразу морду в кровь разобью, тот обиженно заткнулся.

Новая задача для отряда красных шишей была похожа на старую: скрытно подобраться к означенному белофинскому караулу в 14 километрах от Кимасозера, скрытно обезвредить лахтарит, сколько бы их там ни было, и подготовиться к решающему штурму штаба оккупантов, чтобы захватить склады. А складов там много, если верить пленным. В том числе и с продовольствием – это было очень важно, потому что съестные припасы в отряде стали подходить к концу.

Пополнять запасы пищи в деревнях было можно, но нецелесообразно по понятной причине. Разве что кто-то по доброте душевной моченой брусникой или солеными груздями поделится – и на том спасибо. В Реболах народ выделил на убой двух коров. Но получилось – на тебе боже, что нам не гоже. Если бы красноармейцы не сами забили этих несчастных животных, можно было подумать, что съели падаль какую-то. Жесточайшее, но, к счастью, кратковременное расстройство желудка со всеми вытекающими из этого последствиями – в прямом смысле этих слов – накрыло несколько десятков человек. Коровы какие-то неправильные в Реболах жили.

Рахияки, Лейно и Ярвимяки приоделись в наряд, одолженный у пленных белофиннов, и ускакали вперед, получив диверсионный приказ: войти в доверие к курьерскому посту лахтарит, при наличие отряда поддержки объяснить им, что Риута со своими пацанами сам выдвигается из Конец-острова, так что можно возвращаться в Кимасозеро. Если враги заподозрят неладное, если кто-то утечет в неприятельское логово, то весь марш отряда Антикайнена – псу под хвост. Белофинны организуются в оборону, которую вскрыть будет совсем непросто. А если им удастся продержаться до весны – то по причине полного отсутствия дорог – сделается совсем невозможно.

Когда основные силы красных шишей подошли к курьерскому посту, окружили его и затаились, все красноармейцы начали водить носом по ветру. Ветра как раз и не было, но от жарко горевших костров, помимо дыма, вокруг распространялся аромат доброй еды. Силуэты, которые двигались возле огня, говорили за то, что подкрепление в Конец-остров уже пришло – их было гораздо больше, нежели нужно для организации курьерской службы. И где-то среди них сидели трое разведчиков и пускали слюни на готовящуюся пищу.

– Барашка жарят, – вздохнул Иконен.

– Свиной отбивной с луком пахнет, – возразил Кумпу.

– Жаркое из боровой дичи, приправленное чесночным соусом, – сглотив тягучую слюну, заметил Каръялайнен.

– Вообще-то, супом из лобстеров тянет, – сказал Антикайнен.

С этим утверждением неожиданно согласились все. Никто не знал, что это такое, но звучало крайне интригующе.

В это время от костров раздался условленный свист, каким мог свистеть только живший в свое время поблизости Соловей-разбойник, да Ханнес Ярвимяки.

– Всем лежать носом в снег, работают красные шиши! – закричал командир Тойво и побежал на лыжах сквозь елки.

За ним с подобными криками со всех сторон устремились прочие красноармейцы. Все держали автоматы на боевом взводе, готовые открыть огонь. Сохранять режим тишины уже не имело смысла, а до Кимасозера никакие звуки не долетят – лес кругом – хоть бомбу взрывай.

Антикайнен, едва ворвался к освещенному ближайшим костром участку, понял, что он совершил ошибку. Трое его бойцов-диверсантов стояли на равном удалении друг от друга и держали в поднятых руках гранаты с выдернутыми чеками. Взорвутся – мало не покажется никому: ни лежащим белофиннам, ни самим красноармейцам. Поэтому враги и подчинились – умирать-то никто не хочет. Но теперь, когда со всех сторон набежали свои, не свои быстро смекнули, что время взрывов прошло.

Это были настоящий егерский взвод, которым командовал в этом походе «олонецкий палач» 1919 года Исотало[84 - На самом деле некто мифический Исоталанти – «большой талант» в переводе. Беляки приписывали его к красным, красные – к белым. Отметился резней госпиталя красноармейцев, сожжением в сарае карельских жителей деревни Гавриловка.]. Народ подобрался опытный, не терзающийся сомнениями при принятии решения. Когда вокруг столько красноармейцев, теперь только белофинн может подорвать себя гранатой и тем самым нанести больше урона своему врагу. Но гранат наготове у лахтарит не было.

– Всем врассыпную ходом! – скомандовал командир егерей и, сбив с ног ближайшего красного шиша, прыгнул за пределы света. Только в темноте можно было получить некое преимущество перед появившимися врагами.

– Не давать им убежать! – крикнул Тойво. – Мочи козлов!

Вспыхнувшие, было, рукопашные схватки, закончились быстро. Соперники были достойны друг друга, но в данном случае численный перевес был на стороне красногвардейцев. Егеря отчаянно сопротивлялись, пытаясь вырваться, и сдаваться из них никто не собирался.

Суси выстрелил в грудь ближайшему врагу, сразу же после этого выстрелы защелкали отовсюду. Лейно, заметив, что командир белофиннов скрылся за елкой, бросился следом. Но он, ослепленный светом костра, не мог быстро сориентироваться – глаза не привыкли к темноте.

Тут егерь тоже совершил ошибку: поспешно удирая прочь от огня, он навскидку выстрелил из своего револьвера в возникший позади силуэт. А Лейно – это он был силуэтом – не замешкался и не пригнулся. Он три раза подряд нажал на курок своего нагана, целясь на вспышку от вражеской стрельбы.

21. Захват Кимасозера.

Над землей бушуют травы, облака плывут кудрявы.

И одно – вон то, что справа, это я.

Это я, и нам не надо славы.

Мне и тем, плывущим рядом.

Нам бы жить – и вся награда,

Но нельзя.[85 - В. Егоров – Выпускникам 41-го -]

Никто из взвода подкрепления егерей в плен не сдался, никто в живых не остался. Не успели они достать оружие, не смогли повыхватывать свои ножи, не получилось им скрыться под покровом ночи – всех перестреляли бойцы товарища Антикайнена. Вот оно – преимущество внезапного удара. Вот и результат – побоище.

Ладно бы, потери среди красных шишей были – но ни убитых, даже раненных среди них не оказалось. Несколько синяков да ссадин – это не в счет. Точно: кровавая баня.

Трупы белофиннов оттащили в ближайшую низину и торопливо зарыли в снегу. Ничего личного – просто некогда.

– Как там боевой дух? – спросил Антикайнен у начальника штаба Суси.

– Алягер ком алягер[86 - На войне, как на войне.], – ответил тот, тяжело вздохнув.

– Весь чай сварить, оставшийся сахар растворить. Всю еду доесть, – сказал Тойво. – Завтра в любом случае нам запасы уже не понадобятся.

Успокаивать красноармейцев по поводу свершившийся резни не стоило – все бойцы уже взрослые, у каждого за плечами определенный опыт. Сегодня мы лахтарит – завтра они нас. А совесть можно успокоить только хорошей едой. Можно, конечно, и выпивкой – но тут уж зависит от особенностей каждого организма, может повести не в ту сторону. Про женщин разговор не ведется.

20 января в четыре утра отряд двинулся в сторону Кимасозера.