Тойво – значит надежда. Красный шиш

– Ну, что, братцы, понеслась! – сверкнув зубами в каком-то диком оскале, сказал Каръялайнен и двинулся к своей роте.

– С богом! – сказал ему вслед Оскари.

– Бога нет! – повернувшись, резко ответил тот и взмахом руки подозвал к себе взводных. Уже через пять минут пятьдесят отобранных по такому случаю бойцов навострили лыжи в обход деревни.

– Ну, тогда идите с Господом, – вполголоса проговорил Кумпу.

Условились начать атаку, то есть, скоростной спуск с горы, через час с четвертью – как раз начнет сереть морозное зимнее утро. И Каръялайнен с людьми уже должен встать на позицию. Разговоров никто не разговаривал. Запахнувшись поплотнее в кое-где продранные белые маскировочные халаты, красные шиши разобрались по цепочкам. Пулеметы и санный обоз оставались на вершине – спускаться вместе с ними означало потерю времени. Первыми должны были начать движение те красные шиши, что когда-то прошли горнолыжную подготовку. Пусть в горах Коли, в стране Суоми, пусть в Швейцарских Альпах – такие тоже были – важен был опыт.

Время ожидания показалось самым томительным за все время похода. Стояла полнейшая тишина, разве что деревья потрескивали от мороза, да с Кимасозера изредка долетали звуки пробуждающейся деревни: хлопали двери, приглушенно расстоянием говорили «здрасьте» своим хозяевам всякие овцы, коровы и домашняя птица. Людских голосов было не слышно: желание точить лясы в мороз не возникало, похоже, ни у кого.

Антикайнен, стоявший в первой шеренге, оглядел своих бойцов, ряд за рядом. Те были подобны белым изваяниям, с решительными лицами, сосредоточенными взглядами, перехватывающие лыжные палки, словно примеряясь для лучшего толчка. Действительно, выглядели они зловеще и даже пугающе. Белесые призраки в предрассветном мареве.

– Мочи козлов! – сказал он по шеренге вполголоса, и все пришло в движение.

Спуск предстоял быть едва ли не километровым: отлогий склон заканчивался брустверами вычищенного снега, за которыми шли деревенские улицы. На приспособленных для бега лыжах по горкам особо не разъездишься – можно легко завязнуть, потерять равновесие и пасть носом в сугроб. Но первыми спуск начинали парни на «вездеходах» муртома, ограниченный запас которых имелся с самого начала похода, но потом дополнился за счет реквизиции лыж этого типа у пленных белофиннов. За ними уже следовали бойцы на обычных хапавеси. Скорость передвижения под гору на них, конечно, будет меньше, но по следу «вездехода», по крайней мере, риск станцевать джигу, размахивая лыжными палками по сторонам, значительно уменьшался.

Каждый красноармеец понимал всю серьезность своего положения в общей группе, где падение одного непременно вело к падению всех за тобой, поэтому сосредотачивался только на спуске. О возможных врагах, которые возможно будут строить коварные и смертельные козни во время их движения, не думал никто. Это было большим плюсом. Минусом было то, что враги все-таки были не возможные, а вполне реальные, и строить коварные и смертельные козни они были обязаны по Уставу.

Едва только с горы начали съезжать белые силуэты, один за одним, шеренга за шеренгой, белофинские караульные их заметили.

Расположение постов было бесхитростным: возле дорог. Было их не очень много, и службу там несла, в основном, всякая не самая боеспособная шваль. Это был специально созданный комендантский взвод, основной задачей для которого была уборка территории от снега, обеспечение дровами, разгрузка-погрузка снабжения, ну и наряды. Кто-то ходил в наряд по кухне, кто-то по расписанию создавал видимость защиты Кимасозера со всех сторон света в любое время суток.

Два дневальных, расслабленных думой о предстоящем сне после скорейшего завершения их смены, не поверили своим глазам, увидев, как поднимается по сторонам легкая снежная пыль, в то время, как в ее эпицентре – закутанные в саваны фигуры, становящиеся к ним все ближе и ближе.

– Ааа, – сказал один, сразу потерявший способность мыслить.

– Ууу, – заскулил другой, который эту способность нашел. Надо было принимать решение, которое вырисовывалось всего одно: поднять тревогу.

Он сдернул с плеча винтовку и выстрелил, почти не целясь, а потом закричал, что было духу:

– Стой, стрелять буду!

То же самое тотчас заорал второй белофинн.

Разводящий караула услыхал одинокий выстрел и вопль своих подчиненных, выбежал из приспособленной под казарму избы и сразу же забежал обратно. По спине побежали, опережая друг друга, всякие мурашки – большие и очень большие. Одна из них добежала до поясницы и, не останавливаясь, юркнула под защиту в одно место, которое тут же начало свербить.

– В ружье, – прохрипел он. – Свиньи в космосе![91 - Цитата из Мапет-шоу.]

Бойцы комендантского взвода начали бегать туда-сюда, натыкаясь друг на друга и хватая винтовки.

«Черт, как же все не вовремя!» – подумалось разводящему. Действительно, отряд егерей Исотало разделился на две группы, и они ушли еще вчера. Одни отправились на поддержку фельдфебеля Риута, другие – куда-то еще. Русских эмигрантов, ветеранов Кронштадского бунта из организации «Звено», давно на передовую сослали, в Кимасозере ныне большею частью тыловики.

– Занять оборону! – опять прокричал он. – Вестового в штаб!

Солдаты повыскакивали на улицу и замерли, пораженные зрелищем. На них в развевающихся на застывшем предутреннем воздухе саванах накатывала целая армия покойников с серыми и помертвевшими лицами.

– Стреляйте, стреляйте, – прокричал разводящий. – Ну, стреляйте же!

Бойцы комендантского взвода подняли винтовки и вразнобой открыли огонь. Никто из призраков даже ухом не повел, так что у солдат задрожали коленки. Пули против мертвецов бесполезны! Надо их штыками брать! А еще лучше – пусть их кто-нибудь другой берет! Растерянность превратилась в полнейшую, когда с другого конца деревни раздались дикие крики, прерываемые оружейной стрельбой.

Белофинны заметались, теряя драгоценное время, не в состоянии организоваться.

22. Захват Кимасозера (продолжение).

Тойво не глядел по сторонам, чтобы оценить потери после спуска с горы. Склон, казавшийся изначально не очень крутым, на деле получился скоростным. Ветер свистел в ушах и вышибал слезы из глаз. Если бы не горнолыжная стойка с палками под мышками и в полуприседе, на ногах было бы не устоять.

Он слышал крики и стрельбу под горой, но не обращал на это никакого внимания. «Не упасть, не упасть!» – крутилась в голове единственная мысль. Когда же крутизна горы сделалась пологой, и скорость движения принялась снижаться, Антикайнен позволил себе посмотреть на врагов. Те продолжали стрелять, но дула их винтовок дергались вверх-вниз, стало быть, страху они хапанули по самое не могу. Кое-кто вовсе, показывая спину, улепетывал со всех ног, но были и такие, что ощерились штыками, бросив тщетные, как это им казалось, попытки стрелять.

Наткнуться на таких – это все равно, что зарезать себя. И автомат из-за спины не достать, и гранату из подсумка – тоже. Можно попробовать выставить вперед лыжную палку, как копье – но это все чепуха: винтовка имеет такую же длину, так что исход «турнирной схватки» предрешен. Однако скорость позволяет маневрировать, и только в этом правильное решение.

Тойво заметил, как справа от него вперед вырвался Оскари, набравший большую скорость. Он не плужил перед бруствером из счищенного снега, на который накатывался, а маленькими передвижными шагами выруливал в сторону от встречающего его с штыком наперевес белофинна. То же самое, вмиг поняв намерения Кумпу, начал делать и Антикайнен.

Враг не успевал поразить лыжников, а те мчались на спрессованный снег, как на трамплин. Они прыгнули вверх, как заправские прыгуны, и даже не упали, когда приземлились на дорогу, укатывая прочь от замерших с открытыми ртами противников. Следом то же самое принялись проделывать прочие красные шиши – кто успешно, кто – не очень.

Хейконен после своего прыжка удержался на ногах, но уехал прямиком в сарай, вломился, ломая лыжи, в дверь, распахнув ту настежь. Он закувыркался по устланному сеном полу, подымая в воздух птичьи перья. Куры, что жили в этом сарае, бывшем курятником, возмущенно заквохтали и замахали крыльями. Петух, вытянув шею, затрубил боевой марш.

– Извините, дамочки, что без приглашения – сказал им Иоганн, перевел автомат в боевое положение и выглянул наружу.

Красные шиши влетали в Кимасозеро, как воздушные гимнасты на цирковом представлении. Каждый успевал выразиться нецензурно перед тем, чтобы ехать дальше после своего прыжка, либо же кубарем катиться по дороге.

На колокольне церкви, дополняя всеобщий переполох, кто-то истово забил набат. Солдаты во дворе штаба разворачивали пулемет и начали палить поверх голов в белый свет, как в копеечку. В людей им стрелять было нельзя без риска попасть в своих – все перемешались.

Из дверей своей резиденции опасливо выглянул сам командующий Илмарийнен. Он решал, как выбираться отсюда – то ли на своем любимом белоснежном жеребце по фамилии Яркко, то ли на своих двоих. Конь стоял в яслях, без сбруи, без седла и тревожно переминался с копыта на копыто. На таком скакать – только внутренности себе отбивать, а надлежащим образом оседлать его нет времени. Командующий решил убегать на лыжах.

– Стреляйте, сукины дети! – приказал он бойцам с пулеметом. Те вознамерились подчиниться, но не успели сместить прицел на людей, потому что взорвались и разлетелись по двору. Так бывает, когда прямо в пулеметный расчет попадает граната, метко запущенная разведчиком Лейно. Возможно, сдетонировал еще и взрыв-пакет белофиннов, потому что граната, вообще-то, может оторвать пальцы, голову, разворотить тело до неузнаваемости, но конечности отделить – маловероятно.

Илмарийнену тем временем прямо в объятья прилетела чья-то рука, вроде бы даже с кукишем в сведенных судорогой пальцах. Он ее поймал и сунул под мышку. Лыжи, как водится, стояли возле входа в дом. Тут же можно было выбрать и палки по своему росту.

Дверь в избу отворилась и оттуда показалась крайне смущенная переполохом хозяйка.

– Господин майор, – сказала она. – Во сколько прикажете подавать обед? У нас гороховый суп, как вы любите.

Илмарийнен посмотрел на нее, подумал, потом протянул женщине чужую руку и, вздохнув, ответил:

– Не сегодня, моя дорогая. Служба, знаете ли!

Хозяйка руку взяла, внимательно осмотрела кукиш, закатила глаза и хлопнулась в обморок.

А майор уже сбежал по крыльцу, оправил себя в лыжи и заскользил ходом уверенного в своих силах лыжника в сторону озера, безошибочно определив, что неизвестных врагов на этом маршруте пока нет.

Тем временем люди Каръялайнена, подбадривая себя криками, вроде «полк, к бою!» или «живьем брать демонов!»[92 - Из фильмы «Иван Васильевич меняет профессию».] стреляли во всех, кто попадался им с оружием в руках. Бруно Лахти и Ханнес Ярвимяки заскочили во двор, где какие-то белофинны под руководством огромного фельдфебеля с рыжей бородой веником, разворачивали еще один пулемет.

– Обойму в магазин, прицельная рамка в положении, – командовал он, но осекся, увидев двух красных шишей в белых маскировочных халатах без опознавательных знаков. Выхватив из-за пазухи огромный черный маузер, он быстро выстрелил, дернув при этом рукой, будто досылая пулю в определенном направлении. Смазал, конечно.

Бруно и Ханнес тоже подняли свои пистолеты, в атаке почему-то отдавая им предпочтение, нежели автоматам. Они выстрелили в ответ. Смазали, конечно.

Трое лахтарит, подчиненных этому фельдфебелю, бросили возиться с пулеметом и выстрелили из своих винтовок в непрошеных гостей. Смазали, конечно.