Тойво – значит надежда. Красный шиш

– Говори, падаль, а то не поздоровится! – отрывисто прокричал ударивший ее парень.

Лотта, не поднимаясь, открыла свою сумочку, достала оттуда револьвер гигантских размеров, взвела курок, развернулась и выстрелила в грудь бандита. Силой выстрела того отбросило на пару метров назад. Но и сама девушка не удержала свой пистолет.

Все это произошло так быстро, что русский инстинктивно пригнулся, а переводчик выхватил из-за пазухи свой наган и пустил пулю прямо в сердце Лотты.

Она умерла мгновенно, не успев ни подумать о ком-то, ни сказать ни слова. Может, девушка даже не узнала, что из мира живущих на этой Земле перешла в мир мертвых. Что с ней могло произойти при этом переходе, как расширились рамки свободы бессмертной души, какие новые ценности образовались, а старые утратились – никто не знает. Нет живых, кто бы получал письма от усопших. Может, потому что мертвым это не нужно?

Русский долго, секунд пять, ругался на своего помощника, но дело было сделано. Грохот выстрела циклопического револьвера отразился от стен крепости и улетел в город. Следовало быстро уходить и уносить с собой тело парня, столь приглянувшегося дамам из «Комитета финских женщин».

В дело вступал план «Б».

Выборг – маленький город, поэтому еще до прихода полиции сбежавшиеся на звуки перестрелки люди опознали несчастную Лотту, кто-то разумный подобрал гигантский пистолет, намереваясь вернуть оружие в семью – в самом деле, полиции на поживу оставлять его не было смысла.

Вот такая вот вырисовывалась картина.

С пустыря Тойво ушел в гостиницу. Не то, чтобы ему была нужна какая-то крыша над головой, но здесь он мог спокойно подумать. Оставшейся наличности хватило на трое суток аренды одноместного номера. Больше ему и не надо.

Антикайнен не мог есть, да об этом он и не заботился, а вода была бесплатной. Когда сгустилась темнота, он отправился на кладбище. Ему никто не сказал, где находилась могила его Лотты, но он безошибочно пришел к ней сам.

Место было выбрано удачно – сухо, недалеко от кладбищенской калитки, зимой не нужно много снега с тропинки убирать, осенью – листьев. И к главным воротам можно быстро дойти, если такая надобность появится. И мужской туалет неподалеку: молодая елка за оградой возле канавы – делай свое дело, никто и не заметит.

Тойво не уронил ни одной слезы, постояв с непокрытой головой возле свежего могильного холмика. Горевать он будет потом, а сейчас у него есть дело.

28. Жизнь после смерти.

Днем Антикайнен лежал на кровати в своем номере, словно в трансе. Он думал, строил варианты, отказывался от них, предполагал, сравнивал и вычислял. То, что люди, убившие Лотту, куда-то исчезнут, затаятся или встанут на путь исправления в ближайшем монастыре вызывало у него сомнение. То, что они продолжат его поиски – как раз сомнения не вызывало.

Значит, искать их не следовало – они сами найдутся. Как же они это сделают – будут рыскать по улицам, всматриваясь в лица прохожих, караулить возле дома Лотты, писать заявление в полицию? Глупости. Есть одно место, где он, скорбящий и угнетенный духом, не может не показаться. Это могила его девушки.

Днем Антикайнен на кладбище не объявился? Тогда следует ждать вечером. Или, если он особо повредился головой, ночью. Самое удобное время, чтобы без помех обустроить беседу. Два вооруженных человека в засаде – вполне достаточно, чтобы обезвредить любого, даже самого опасного, врага. Главное – расположиться так, чтобы иметь преимущество в маневренности и внезапности, создать зону перекрестного огня без всяких мертвых зон.

Ранее, сопоставив потерю одного своего бойца и краткое исчезновение Лотты из любого поля зрения, бандиты сделали вывод, что Антикайнен в городе и что он весьма опасен, эдакий сукин сын!

Когда на улице сделалось темно, Тойво вновь вышел из гостиницы. Сначала он намеревался войти на кладбище через центральные ворота, но это было не вполне удобно и, к тому же, могло быть расценено, как попытка контр-действия. А это значило бы, что Тойво предполагает возможность засады. Нет, пусть они думают, что в голове у него только горе и ни грамма здравомыслия.

Убивать его бандиты не будут – иначе как они изымут деньги? То, что дело в бабках у Антикайнена не вызывало никакого сомнения. Знают двое – знает и свинья. О Пааво Нурми, как о предателе, он не думал. Тому проще было самому когда-нибудь наведаться к своим родственникам в Кимасозеро и прибрать все к рукам, чем ждать, а потом пытаться отнять.

Тогда кто может быть свиньей? Да слишком много таких, наделенных способностью аналитически мыслить – практически вся верхушка финской компартии. Все они жили с тех денег, что в свое время Антикайнен добыл в Турку. Впрочем, сейчас это пока неважно.

Перед отворотом дороги на кладбище Тойво ненадолго остановился. Нужно было переодеться. Двинувшись дальше, он стал идти медленно и очень неуверенно, как слепой или пьяный. Иногда он останавливался и оборачивался. Впрочем, по темноте двигаться едва заметной узкой – в пролет тележки – тропинкой всегда сложно. А, может быть, у него куриная слепота?

Тогда почему огня с собой не прихватил? Боится быть увиденным случайным прохожим. Случайный прохожий в стороне от города ночью возле кладбища? Что за случай тогда у этого прохожего?

Пусть бандиты ломают голову над странностями и превратностями тайной жизни возле могил. По идее, если что-то идет не так, как планируется – лучше отступить и подготовиться с учетом открывшихся неучтенностей. Когда же делают допуск на «незначительность одного поступка», ставится под угрозу весь конечный результат.

Но для этих парней, троих или двух, назад пути уже нет. А одному из них – самому важному – потери вообще не важны, важно только приобретение.

Тойво шел по дорожке, как паралитик, на прямых ногах, расставив руки в стороны. Его должны брать живым, но это вовсе не означало – невредимым. Могут и стрельнуть по ногам, а выше целить рискованно – можно совершенно нечаянно убить.

Он думал даже, чтобы упрятать ноги в какие-нибудь обрезки чугунных труб от паровых котлов, но быстро отказался от этой идеи, как несостоятельной. Полжизни придется эти трубы пилить, а потом другие полжизни учиться в них ходить.

В темноте стрелять трудно, нужно это делать наверняка, либо только в крайнем случае. Пусть лучше стреляют наверняка, то есть, с близкого расстояния. По его походке трудно судить: пьяный ли, больной ли?

Тойво считал шепотом:

– Один, два, три.

На цифре одиннадцать он увидел, что за ним следом пошел человек, который, вообще-то, даже не особо сторожился. Ну, вот, первый враг вышел из тени.

Антикайнен дождался, когда дистанция между ними сократится до пяти шагов, а потом достал из-под брючного ремня свой боевой курсантский наган. Человек, увидев его движение, пришел в состояние необычайного удивления: как это может быть, чтобы рука потенциальной жертвы изгибалась в локте в обратную сторону? Да и ноги в коленях подогнуты также – обратно, как у козла. И лицо на месте затылка!

Додумать ему Тойво не позволил – враг был вооружен, неуравновешен, глуп, неженат, с вредными привычками, с уголовным прошлым, с садистскими наклонностями, жаден до алчности, патологически бесчестен и бессовестно тщеславен. Антикайнен сделал в него два выстрела: в грудь и голову, а сам тотчас же упал на снег и откатился в сторону.

Он лежал на простреливаемом участке в неудобной позе, в неудобной одежде, одетой задом наперед – готовая мишень, даже несмотря на темноту. Тойво выстрелил, задрав пистолет чуть ли не к небу. Одновременно с ним кто-то выстрелили тоже.

Пуля врага была в единственном числе, точнее – враг был в единственном числе, потому что в случае, когда бы их было двое, то и выстрелили бы оба. Это хорошо. Плохо то, что он, подлец, попал. Пуля обожгла голову, сбив шапку.

Но времени определять степень вреда у себя решительно не было. Тойво тоже попал, если судить по звуку разбитой стеклянной посуды. И теперь нужно было немедленно разжигать запасенный для такого случая фитиль.

Еще вчера ночью он нанес камни, собранные возле ближайших могил и около ограды. Из них он устроил около могучей и древней елки некое возвышение, за которым очень удобно было прятаться. Если устраивать засаду, то лучшее место придумать сложно. Сиди и жди жертву, как за каменной стеной.

Антикайнен также сходил в пекарню отца Лотты, безлюдную и запертую ночной порой на замок. Пара ударов камня по запору, обернув его рукавицей – и он вошел внутрь. Все, что ему было нужно – это пятилитровая бутыль со спиртом, которую приобрел для промышленных целей отец. Ее Тойво заметил, когда ранее очнулся от беспамятства.

Сложно было подвесить эту стеклянную емкость на елку так, чтобы она не обвалилась от ветра и не очень бросалась в глаза днем. Весь измазавшись в смоле, Антикайнен справился и с этой задачей, загнув и подвязав для маскировки еловые ветки.

Теперь оставалось только определить с земли, куда, собственно говоря, стрелять-то? Для себя он определил, что двадцать пять шагов, если двигаться задом наперед – то самое. Установил памятный знак, куда ему следовало прыгнуть, и отрепетировал подъем пистолета на угол, необходимый для скорейшего поиска висевшей на елке бутыли.

– Только бы ветра не было, только бы не ветер, – шептал он.

Ветра не было. Фитиль занялся с первой попытки, зажигалка не подвела.

Тойво метнул бутылку, наполненную спиртом, из горлышка которой торчала скрученная на манер пробки хлопчатобумажная ветошь. Ветошь горела активно и даже с шипеньем разбрасывала вокруг себя искорки. Так бывает, если добавить в нее немного пороха. Лучше, конечно, дымного, но уж какой был в разобранном под такое дело патроне от старинного огромного револьвера.

Через некоторое время после его броска, может – секунду, может – две, а, может – через минуту, из-за груды камней опять раздался выстрел, на этот раз мимо.

Ну, если стреляет мимо, значит что-то стрелка отвлекает. Наверно, одежда, которая занялась огнем от пролитого сверху спирта. Конечно, все это было достаточно несерьезно, случись гореть топливу – враг бы уже кричал, как потерпевший. Но Антикайнен как раз не преследовал цель сжечь, к чертям собачьим своего оппонента, а отвлечь от войны к своей выгоде.

Поэтому он пополз, как змея, к укрытию из камней, вытаскивая одновременно из-за пазухи свою базуку – громадный револьвер. Раз остался только один противник, то задача значительно упрощалась.

С той стороны засады слышалась приглушенная ругань на русском языке и хлопки ладонями по одежде. Невидимый доселе враг пытался также и стрелять, поднимаясь из-за укрытия и становясь уже видимым – призрачным синим пламенем горели рукава его одежды, над шапкой на голове плясали огоньки веселого пламени. Вряд ли он видел, что жертвы в секторе стрельбы больше не было. Он был явно дезориентирован и встревожен. Запахло жаренным.

Тойво знал, какой камень нужно снять, чтобы открылась бойница, которую можно было использовать как в одну, так и в другую сторону. Он выждал мгновение, всунув длинное дуло своего пистолета в получившуюся дыру, и когда она осветилась неверным колеблющимся светом, сказал по-русски:

– А гори оно все синим пламенем!

И спустил курок.

Бабахнуло оглушительно. Как еще дуло не разорвало розочкой? Давно уже это оружие не чистилось, могло и руку стреляющего оторвать. Но – не оторвало.