Сальватор

Услышав эти слова, Петрюс схватил руку госпожи де Моранд и поцеловал ее с такой страстью, что прекрасная Лидия вынуждена была сказать:

– О, мсье! Вы, должно быть, очень любите тех, кого любите!

На другой день Петрюс получил через Регину простенькую заколку для галстука. Цена ей была равна менее половины стоимости портрета, но только Петрюс с его аристократической душой был в состоянии оценить этот двойной знак благодарности.

Давайте же теперь последуем за Петрюсом. Сами видите, он имеет полное право ввести нас в банкирский дом на улице Артуа и провести по его салонам, где уже находилось столько знаменитостей.

Направимся прямо к хозяйке дома. Вот она, справа, в своем будуаре.

Когда же вы войдете в будуар, то вас сразу же охватит удивление. Куда же это подевались те знаменитые люди, чьи имена были оглашены при входе в дом, и почему это среди десяти или двенадцати женщин мы видим всего трех-четырех молодых людей? Да потому что все эти знаменитые политики пришли к господину де Моранду. Потому что госпожа де Моранд терпеть не может политику, потому что заявляет, что не имеет по этому поводу своего мнения, но считает, что госпожа герцогиня Беррийская прелестная женщина и что король Карл X был, очевидно, образцом благородного кавалера.

Но если мужчины – а они, будьте спокойны, вскоре появятся, – если мужчины, или скорее юноши в настоящий момент находятся в численном меньшинстве, то какой здесь цветник, какие женщины!

Для начала давайте займемся будуаром.

Это красивый салон, примыкающий с одной стороны к спальне и выходящий с другой стороны на связывающую жилые корпуса дома галерею. Стены будуара затянуты небесно-голубым атласом с черным и розовым орнаментом, и на фоне этой голубизны прекрасные глаза и великолепные бриллианты подруг госпожи де Моранд блестят, словно звезды на небосводе.

Но в глаза сразу бросается та, чей портрет мы опишем подробнее, та, что наиболее симпатична, если не сказать самая красивая, та, что наиболее привлекательна, если не сказать очаровательная, та, что является хозяйкой этого дома, госпожа Лидия де Моранд.

Мы уже нарисовали, насколько это можно сделать пером, портреты трех ее подруг, или скорее трех ее сестер из Сен-Дени. Попытаемся же теперь набросать и ее портрет.

Госпоже Лидии де Моранд с виду можно было дать от силы лет двадцать. Она была сама прелесть для того, кто ценит в женщинах красоту тела, а не одну только красоту души.

Волосы у нее были просто восхитительными: они меняли свой оттенок в зависимости от прически и были светлыми, когда она их завивала, и русыми, когда носила их на прямой пробор. Но всегда они оставались блестящими и шелковистыми.

Лоб ее был красивым, умным и гордым. Белым, как мрамор, и таким же гладким.

Глаза были несколько странными: цвет их был ни голубым, ни черным, а чем-то средним между этими цветами, принимая иногда радужный оттенок опала, а иногда становясь темными, как лазуревый камень. Цвет их менялся в зависимости от освещения и, возможно, от настроения.

Нос ее был тонким, слегка вздернутым. Рот правильной формы, хотя и был несколько крупноват, но всегда свеж, словно влажный коралл, весел и чувственен.

Слегка приподнятая верхняя губа позволяла увидеть два ряда – простите меня за использование избитых сравнений, но я не могу лучше них выразить свою мысль, – именно два ряда жемчужин. Но когда губы сжимались, вся верхняя часть лица принимала крайне презрительное выражение.

Подбородок был кокетливым, приятным и розовым.

Но вот то, что придавало этому лицу его истинную красоту, делало его не только милым, но и своеобразным, мы можем сказать почти оригинальным, так это – жажда жизни, которая, казалось, так и пульсирует в ее теле вместе с кровью. Это был очень здоровый цвет ее кожи. Она была розовой и отличалась одновременно прозрачностью, столь характерной для южанок, и свежестью, присущей северянкам.

Таким образом, если бы ее увидела жительница Нормандии под цветущей яблоней в очаровательной одежде женщин из области К°, она бы немедленно приняла ее за свою землячку. А при виде ее, качающейся в гамаке в тени бананового дерева, любая южанка посчитала бы, что это – креолка с Гваделупы или Мартиники.

Мы уже намекнули чуть выше, что тело, на котором сидела эта очаровательная головка, было слегка предрасположено к полноте, но это была полнота женщин с полотен Альбана и уж никак не героинь картин Рубенса. Полнота эта никоим образом не портила ее, напротив, делало ее тело более чем соблазнительным, она делала его сладострастным.

Действительно, роскошная грудь, которой, казалось, были противопоказаны все ограничения, чинимые тугим корсетом, гордо вздымалась при каждом вздохе. Прикрытая прозрачной кисеей, эта грудь напоминала грудь тех прекрасных дочерей Спарты и Афин, которые позировали Праксителю и Фидию для их Венер и Геб.

Коль скоро эта описанная нами ослепительная красота имела своих ценителей, она имела, сами понимаете, множество врагов и хулителей. Врагами были в основном женщины, хулителями же те, кто полагал себя достойным, но не был избран. Это были отвергнутые любовники, элегантные пустоголовые красавцы, полагавшие, что женщина, обладающая такими сокровищами, должна расточать их всем и каждому, не ведая скупости.

Поэтому о госпоже де Моранд ходило множество порочащих ее сплетен. Однако же, хотя она и сохранила эту женскую соблазнительность (это была ее слабость), немногие женщины заслужили эти обвинения в меньшей мере, чем она.

А посему, когда граф Эрбель, этот истинный вольтерьянец, сказал своему племяннику: «Что такое мадам де Моранд? Это Магдалина, но не плачущая, а заполучившая влиятельного мужа», мы полагаем, что генерал был неправ. Чуть ниже мы покажем, что госпожа Лидия де Моранд Магдалине не уступала абсолютно ни в чем.

Ну, а пока, полагая, что мы показали ее достаточно подробно, закончим с описанием будуара и познакомимся или же вспомним тех, кто в настоящее время в этом будуаре находится.

Глава XIV

Где речь идет о Кармелите

Мы уже сказали, что посреди этого цветника из красивых женщин находились всего четверо или пятеро мужчин. Воспользуемся же тем, что народу в комнате пока не очень много, и прислушаемся к салонной болтовне, при которой произносится так много слов для выражения очень немногих мыслей.

Самым говорливым из этих пяти счастливчиков, добившихся чести находиться в будуаре госпожи де Моранд, был тот самый молодой человек, с которым мельком повстречались при печальных и мрачных обстоятельствах. Это был господин Лоредан де Вальженез, который время от времени, в каком бы углу будуара ни находился, с какой бы женщиной ни разговаривал, обменивался быстрым, как молния, и полным странного значения взглядом со своей сестрой Сюзанной де Вальженез, подругой бедной Мины по пансиону.

Господин Лоредан был истинным завсегдатаем салонов: никто не умел улыбаться лучше, никто не мог красноречивее выразить взглядом восхищение. Он достиг такой высоты галантности, граничащей с нахальством, что в период с 1820 по 1827 год никто не смог превзойти его в искусстве завязывать галстук: он мог, даже не снимая перчаток, сделать узел, не оставив ни складки на атласе или батисте.

В данный момент он разговаривал с госпожой де Моранд, восхищаясь ее веером в стиле рококо, с восторгом истинного ценителя и работ Ванлоо и Буше.

Человеком, который не менее, чем Лоредан, привлекал к себе взоры женщин, и скорее не своей красотой и элегантностью, а своей репутацией, завоеванной после трех-четырех успешных постановок в театре, своими разговорами, больше, возможно, оригинальными, чем умными, был поэт Жан Робер. Из потока отпечатанных приглашений, который обрушился на него после первого успеха его пьес в театре и на которые он поостерегся отвечать, два или три приглашения, написанных прекрасной ручкой Лидии, победили его щепетильность. Не являясь самым частым гостем госпожи де Моранд, он был там все-таки своим человеком, и на каждом сеансе, на котором в течение трех недель она позировала его приятелю Петрюсу, он присутствовал с каким-то трепетным чувством и старался, заводя разговор с прекрасной молодой женщиной, внести в ее портрет больше живости. Следует сказать, что Жан Робер в этом преуспел, поскольку на портрете глаза Лидии были очень блестящими, а улыбка очень живой.

Господин де Моранд в этот самый вечер – портрет был доставлен в его особняк только два дня тому назад, – так вот, господин де Моранд поблагодарил Жана Робера за его участие, с которым он помогал госпоже де Моранд вынести скучные часы позирования.

Жан Робер в первые минуты никак не мог понять, шутит ли господин де Моранд или говорит серьезно. Когда он бросил беглый взгляд на лицо банкира, ему даже показалось, что на этом лице промелькнуло этакое ироническое выражение.

Но взгляды обоих мужчин, встретившись, остались спокойными и серьезными. И господин де Моранд, слегка поклонившись, повторил эти слова:

– Мсье Жан Робер, я говорю совершенно серьезно. И мадам де Моранд меня весьма порадует, если станет поддерживать знакомство со столь заслуженным и достойным человеком, каким являетесь вы.

Потом он протянул ему руку с такой искренностью, что Жан Робер не смог не ответить тем же, хотя ответное пожатие юного поэта было не лишено некоторого колебания.

Третьим персонажем, которого мы сейчас опишем, был человек, который вел нас в дом. Это Петрюс. Мы уже знаем, кто именно его привлекает. И поэтому нет ничего удивительного в том, что, обменявшись положенными комплиментами и словами приветствия с госпожой де Моранд, с Жаном Робером, с его дядей, старым генералом Эрбелем – он сидит в углу и занят перевариванием пищи, отчего у него на лице серьезное и гордое выражение, – поприветствовав всех остальных дам, он спустя несколько минут нашел способ приблизиться и облокотиться на козетку, на которой красавица Регина, полулежа, обрывала лепестки пармских фиалок, уверенная в том, что, когда она встанет и перейдет на новое место, оборванные ею цветы будут подобраны.

Пятым персонажем был всего-навсего некий танцор. Он принадлежит к этой очень ценимой хозяйками дома породе людей, относящихся к поэзии, литературе и живописи и выполняющих роль полезных для режиссера статистов.

Итак, мы уже сказали, что Лоредан болтал с госпожой де Моранд, что Жан Робер, облокотясь на каминную полку, наблюдал за ними, что Петрюс разговаривал с Региной, улыбаясь всякий раз, когда из прекрасных ручек его божества выпадала очередная фиалка. Генерал Эрбель тщательно переваривал на софе пищу, а записной танцор устанавливал очередность дам, с которыми он будет танцевать с тем, чтобы не ошибиться в выборе партнерши для очередной кадрили, когда в наполненном ароматами духов салонах (а это должно было случиться не раньше полуночи) заиграет оркестр.

Справедливости ради следует отметить, что картина, которую мы только что попытались нарисовать, не отличалась постоянством. Ежеминутно докладывали о прибытии все новых гостей. После этого вновь прибывшие входили в гостиную. Если это была женщина, госпожа де Моранд шла ей навстречу и, в зависимости от степени близости с этой женщиной, обменивалась либо поцелуем, либо рукопожатием. Если входил мужчина, хозяйка приветливо ему кивала, сопровождая кивок головы очаровательной улыбкой и даже несколькими словами. Затем, указав женщине на свободный стул, а мужчине на галерею, предоставляла вновь прибывшим делать все, что им хочется: любоваться картинами художника-баталиста Ораса Верне, художника-мариниста Гудена или же акварелями Декампа. Или же собираться в небольшие группки и заводить разговор на интересующую их тему. А то и присоединиться к салонным разговорам, что и делали обычно люди, которые не могли разговаривать с глазу на глаз и – что труднее всего! – просто молчать.

Если бы кому пришло в голову повнимательнее за всем понаблюдать, он смог бы отметить для себя, что после всех перемещений, связанных с выполнением обязанностей хозяйки дома, после всех реверансов, рукопожатий и поцелуев, которыми она обменивалась со вновь прибывшими гостями, в каком бы месте салона мадам де Моранд ни находилась, господин Лоредан де Вальженез умудрялся постоянно оказываться рядом с ней.

Лидия заметила эту настойчивость и потому ли, что она ей и в самом деле не понравилась, либо потому, что она опасалась, как бы этого не заметил еще кто-нибудь, но она попыталась отделаться от этого слишком назойливого внимания. Сначала она подсела к Регине, прервав на некоторое время нежный разговор молодых людей. Но вскоре, поняв эгоистичность своего поступка, она их покинула. Затем она попыталась спрятаться под крылышко старого вольтерьянца, который упорно спорил по поводу дат в своем разговоре с маркизой де Латурнель.

На сей раз госпожа де Моранд попыталась выведать у старого графа секрет, который так омрачал его обычно улыбающееся и больше того, всегда насмешливое лицо.

Но поскольку огорчения старого графа шли от сердца или, что для него было особенно важно, от желудка – он менее всех на свете был расположен поделиться с госпожой де Моранд своим секретом.

Некоторые слова их разговора долетели до Петрюса и Регины, прервав их нежное воркование.

Молодые люди переглянулись.

Взгляд Регины говорил:

– Мы очень неосторожно себя ведем, Петрюс! Вот уже полчаса мы самозабвенно болтаем о своем, словно мы находимся в оранжерее на бульваре Инвалидов.