Сальватор. Книга III

И, видя, что Регина уселась на поросшую мхом скамью, он улегся у ее ног, целуя ее ладони и стараясь отыскать между украшениями место на руках, куда бы он мог приложиться губами.

Регина поняла, что все эти браслеты очень мешали Петрюсу.

– Извините меня, милый друг, – сказала она, – я пришла на свидание не переодевшись. Я дрожала от мысли, что заставлю вас ждать. К тому же мне и самой не терпелось поскорее увидеться с вами. Помогите-ка мне освободиться от этих украшений.

И она начала нажимать поочередно на замки и пружины браслетов, которые стали падать вокруг нее словно сверкающий дождь. Все эти рубины, изумруды, вделанные в золото сапфиры.

Петрюс попытался было их подобрать.

– О! Оставь, оставь! – сказала она с беззаботностью богатой аристократки. – Этим позже займется Нанон. Ну вот, мой Петрюс, теперь мои руки свободны и они твои: на них больше нет ни цепей, ни золота, ни бриллиантов. Теперь тебе ничто не мешает!

Ну что тут можно было поделать? Только упасть на колени и восхититься!

А затем, подобно индусу, погрузиться в молчаливое созерцание красоты, в опьянение, действие которого подобно действию гашиша.

Затем, после непродолжительного молчания, во время которого взгляд молодого человека утонул в глазах Регины, а душа его как бы переселилась в душу девушки, Петрюс воскликнул в порыве страсти:

– Ах! Регина, любимая моя! Теперь Господь может призвать меня к себе: ведь я прикоснулся руками и губами к тому неведомому цветку, который зовется человеческим блаженством, и остался жив. Никогда в своих надеждах, в самом сладком своем сне не получал я и крупицы той радости, которую даете мне вы, словно доброе божество. Я люблю вас, Регина, любовью, которую невозможно выразить словами. Всего моего времени, всей моей жизни, всей вечности не хватит мне для того, чтобы выразить то, что я чувствую. И я всегда буду повторять: я люблю тебя, Регина! Я тебя люблю!

Молодая женщина сама уронила руку к его губам.

Регина, как мы уже сказали, сидела, а Петрюс лежал у ее ног. Но вот, поцеловав руку Регины, он чуть приподнялся. Затем, обнимая Регину, он встал.

И получилось так, что он был на ногах, а она продолжала сидеть.

Таким образом он мог смотреть на нее с высоты своего роста.

И тут в голове у него снова мелькнула мысль о его бедности, и он тяжело вздохнул.

Регина от этого вздоха вздрогнула всем телом: она поняла, что это был вздох горя, а не любви.

– Что с вами, друг мой? – спросила она с некоторым испугом.

– Со мной? Ничего! – ответил Петрюс, отрицательно мотнув головой.

– Да нет же, – сказала Регина, – вы погрустнели, Петрюс. Говорите, в чем дело. Я так хочу!

– У меня были большие неприятности, дорогая.

– У вас?

– Да.

– Когда же?

– Недавно.

– И вы ни словом не обмолвились об этом со мной, Петрюс? Ну, так что же случилось? Говорите! Ну, рассказывайте же!

И Регина подняла лицо, чтобы получше видеть Петрюса.

Ее прекрасные глаза были полны любви и сверкали, словно бриллианты, украшавшие ее волосы.

Если бы сверкали только глаза Регины, Петрюс высказал бы все.

Но ведь были еще и эти бриллианты.

Бриллианты словно заколдовали его.

О! Ведь это было бы ужасно мучительное признание!

Как он мог открыться этой великосветской даме, которая была столь же прекрасна, сколь и богата, в том, что возлюбленный ее был бедным художником, которому предстояло через четыре или пять дней продать с молотка всю свою мебель?

Да к тому же, если бы этот бедный художник признался бы в своей нищете богатой женщине, ему бы пришлось одновременно признаться своей подруге и в том, что он чуть было не стал неблагодарным сыном.

И снова смелость покинула его.

– Случилась большая неприятность, – сказал он, – ведь я был вынужден покинуть Париж и целых шесть дней не видеться с вами!

Регина притянула его к себе, подставив лоб для поцелуя.

Петрюс поцеловал ее, вздрогнув от счастья, которое словно осветило его лицо.

В этот самый момент лучи зарождающейся луны упали на лицо Петрюса.

Увидев его освещенное двойным светом лицо, Регина не смогла удержаться от восклицания восхищения.

– Вы мне часто говорили, Петрюс, что я красива.

Молодой человек прервал ее.

– И я вам снова это говорю, Регина! – воскликнул он. – Но это говорит не мой рот, а мое сердце!

– Ну вот, позвольте и мне сказать всего лишь раз, что и вы прекрасны!

– Я? – удивленно переспросил Петрюс.

– Позвольте сказать вам, что вы красивы и что я вас люблю, мой благородный Ван Дейк! Слушайте, вчера в Лувре я увидела портрет этого великого художника, которому талант дан Богом, как и вам, и чьим именем я вас называю. Так вот, я вспомнила о том, что мне рассказывали в Генуе о любви Ван Дейка и графини де Бриньоль. И я готова была сказать вам – вам повезло, мой Петрюс, что в тот момент я вас не встретила! – я готова была сказать вам следующее: «Я принадлежу вам так же, как она принадлежала ему, и я люблю вас, естественно, сильнее, чем она его любила!»

Петрюс воскликнул от радости.

И, упав возле нее, он обвил рукой ее талию и нежно привлек ее к себе.

Регина изогнулась, как пальма под напором ночного бриза, и, положив голову на грудь Петрюса, услышала учащенное биение его сердца, которое при каждом ударе говорило ей нараспев: «Регина, я тебя люблю!»

Эти молодые люди представляли собой такую живописную скульптуру, что ангелу счастья следовало бы увековечить их в этом любовном порыве.

Слова застыли на их губах. Ну что они могли сказать друг другу? Дыхание Петрюса нежно колыхало волосы молодой женщины и заставляло их вздрагивать, как дрожат перышки птицы под дыханием ветерка.