Внутри точки

катится и катится по столу, когда белый шум
уже полчаса как вслушивается в тебя —
комната – расплёскиваясь по стенам
бегонией.

В рёбрах света читается день,
и мы – в нём – ожог от крапивы, ищем
островок живого – воспалиться.
Птицы медленны – поперёк двора —
толкают воздух, тесня дождь своим
переглядыванием. Рана утра рубцуется
пробуждением. Поверхность сна,
его слабость – запёкшееся.

Твердеющая кровь – очертание точки
в конце чёрного. Выворачивание себя – дать
мягкой текучести проступить сквозь
камень. «Я» стекается циферблатом из
восковой руки (слепок из того,
что осталось после обмена зрительным щебетом),
раздвигающей нити
свинцовой бесформенности в такт
семенящей дробности оплетающего
внутреннее шума, когда любая плоскость —
звуковое зеркало касанию, и ты снова здесь,
как неоспоримое доказательство раны.

Утро размером с осень

Гора, упавшая в свою высоту – впадина.
Место – знаком перелома – носит в не.
Опиши его, найдя руки в смоле.
Земля, рождающая письмо.

Эта ткань, вышита ветром, растёт
Нами, вписанными кожей в общий
Орнамент. Ты спешишь ладонь
Углом комнаты представить —
Дать фигуре состояться в основании
Рождения. Вода смягчает цвет.
Пролей глаза на мою тень. Ссадина
Стихает.

Мы – лопасти мельницы, выпитые
Ветром, сохнем в случайных взглядах.
Жужжит веретено, из медовых нитей
Раздувая дом. Согреться? Почтовые
Голуби доставляют приглашение
На новоселье – разодранная на клочки
Карта.

Попробуй сложить мозаику из голосов,
Услышанных тобой внутри других. Как
Отыскать дверь в ветре. Язык комнат —
Стены. То, что между нами – непроизносимая
Гласная. Чаще в конце. Ещё мгновение
Несу на кончиках пальцев холод оконного
Стекла перед тем, как застыть. Утро.

Янтарь

Сине-желтые лоскуты – ветер, преломлённый светом.
В тебе говорит испуг от моей руки,
нависшей над обезвоженным растением.
В четырёх стенах начинается поле —
наш привычный способ читать закрытыми глазами.
Пальцы глухи.
Чёрствые насекомые, уснувшие внутри своего жужжания.
Кромка воды – строка, под которой мы должны будем подписаться.
Скомкано-горизонт. Перестаёт, где общее без конца.
Направь лучи вглубь искры. Кофе варится, но остаётся звуком.
Мне хватит этих земляных молний для звона витражей, оживающих —
растолковать другим швы,
срастившие нас с рваной прозрачностью,
украдкой прикасающейся рассеянным стуком к двери.
Лёгкое покалывание в левом боку —
пыль, заговорившая в стенах.
Не хватает пятой, замкнутым в четвёрке.
Греться в проточных азбуках
до появления каменного пепла по краям следов,
оставленных седеющей палитрой ночи.
Собираем осколки движения,
удерживавшего наблюдение за расстоянием
между впечатанными в полёт стрижами – я и память.
Мосты – свитки встреч – знаками равенства поперёк голосовых связок,
что никак не сомкнутся вокруг названия города, в котором тени отбрасывают всё.
Мы оставляем одежды в темноте,
чтобы обрести тела в именах,
появившихся ранее.
Сумма пальцев показывает нехватку того,
чем мы привыкли обмениваться.
Добавления уместны в случае полной перестановки. Мебель языка.
Блокнот – поселиться неуловимому.
В скобках шелеста световая скорость заблудилась, почкуется домом. И мы —
на середине действия – знающие пристальную настырность смол – продолжаем
безучастно затвердевать в точку.

Поле

Дикое стеклом поле