Редкая обыкновенность

– Нет, с чего ты взял? Я езжу с Казанского, а ляпнул первое, что в голову пришло.

Молодые, незнакомые толстушки поглядывали на Виталия с определенным интересом, явно привлекая его внимание, смеялись излишне громко. Но вдруг послышался топот шлепающей на ногах обуви и виртуозный мат. С высоты перспективной улицы мчалась очередная жена здешнего алкоголика Петровича, а тот неторопливо гнался за ней (у него были больные ноги), с упоением размахивая березовым поленом. Жена его, время от времени останавливалась и отругивалась с филигранной техникой владения русским матерным языком. Я не стану воспроизводить буквально их перебранку, т.к. не являюсь фанатом и, даже сторонником ненормативной лексики, но вкратце перескажу суть их диалога, который происходил в непрерывном движении. Петрович требовал от своей верной супруги-собутыльницы немедленно остановиться, получить удар поленом, после чего она будет прощена и реабилитирована в его глазах. Та не была против в принципе, однако требовала, чтобы полено было заменено на еловое и, более тонкое.

– Красота! – с ехидным восхищением воскликнул Митька – замечательный колорит родных мест. Видишь «Бубенный» тут и небо синее, и бабы мясистее.

Виталий усмехнулся, кося глазами на габаритных нимф, выходящих из воды. Из пруда они выходили не по-здешнему чинно, как купчихи из церкви в давние времена (если верить кинофильмам). При общей полноте и гладкости кожи, одинакового роста и некоторой похожести симпатичных лиц, у дам имелись некоторые различия. У одной выделялась более мощная грудь, у другой, бедра.

– Часто к вас такие спектакли? – обратилась грудастая шатенка к Виталию.

Тот растеряно пожал плечами, не зная, что сказать и как себя вести. Между тем, вторая скромно бросала томные и недвусмысленные взоры на него.

– Толька! – заорал неожиданно инвалид – Зачам тебе гнаться за бабой, да еще старой? Хватай любую на выбор, вон они какие аппетитные.

Растрёпанная жена Петровича Клавка остановилась и стала требовать полено для расправы над Митькой:

– Я тебе покажу одноногий черт как обзываться, узнаешь, какая я старуха. Мне только сорок лет.

– Сорок три – поправил Петрович, бросая на траву березовую чурку.

– А ну марш домой! – заорала Клавка на мужа. – Нечего меня на людях позорить!

И они мирно, под ручку отправились в свое неуютное жилище.

– Полено заберите – прокричал им вслед Митька.

– Оно не наше, я его у Пирата из поленницы позаимствовал.

– Да, в концерте по заявкам такого не увидишь – промурлыкала узкобедрая пышка и с задумчиво-призывным взглядом обратилась к Виталию, натягивая платье на мокрое тело:

– Вы нас не проводите молодой человек?

– Да вы сами то, кто такие, откуда? – влез в разговор одноногий, никогда не страдавший чуткостью.

– Мы из Москвы, дом купили на Садовой улице, теперь это наша дача – весело ответила полногубая дама с грудью поскромнее.

Виталий только помотал головой в знак несогласия, он не обожал женский напор и излишний нажим со стороны слабого пола. Женщины было оскорбились, но случайно проходящий мимо Витька «Балон», вызвался составить им компанию, на что обе благосклонно согласились.

«Бубновый Король» приземлился в задумчивой меланхолии по другую сторону от мотыги, не боясь замарать свои моднейшие вельветовые брюки. Никогда раньше философские мысли не досаждали ему из-за их отсутствия, а сейчас он озадачивался вопросом:

«Не сглупил ли он и не остался ли в дураках предоставя «Балону» свободу действий?»

Через минуту он и Митька разговорились. Общих тем оказалось предостаточно, оба любили посплетничать, перемывая косточки знакомым. Перебрали глуповатого «Балона», вздорного «Пирата», ДЕРЗКОГО «Богдана» и прочих обитателей, достойных упоминания. Затем Митька перевел разговор на содержание книги, по виду новой, в очень добротном переплете серого цвета.

– Видишь книгу?

– Ну вижу.

– Читаю второй раз и плююсь. Издание новое, этого года. Лев Шейнин «Записки следователя». Лет двадцать назад я ее взахлеб проглотил, а теперь, читаю и злюсь – врет собака толстокожая. Первые рассказы о двадцатых годах можно признать нормальными, но, о тридцатых – сороковых – моя душа вообще не принимает. Во-первых, я, можно сказать сын Мишки Шторма. Дальше в повести о войне, он разоблачил себя как следователя неумеху и идиота, который не видел настоящий бой даже издалека…

Тут я вношу поправку, что сам этого разговора не слышал, а передаю его со слов Виталия. Когда он мне пересказывал их диалог, я искренне огорчился – суждение одноногого о писателе Шейнине доставили мне неприятные минуты. Мне захотелось вновь перечитать почти классика и опровергнуть слова неформального духовного лидера деревни. После трех дней внимательного чтения, мое мнение о полуследователе – полуписателе несколько потускнело, хотя не обрело такого негатива, которым извергался Митька. Возможно, это зависит от того, что мы принадлежим к разным поколениям…

Неистово стрекотали кузнечики, по щавелевым кочеткам ползали букашки, а земляные осы садились на узкую полоску песка между водой и сочной травой. Инвалид никуда не торопился. В молодости он отличался словоохотливостью, а, ближе к старости стал неудержимым болтуном. Виталий ближайшие две недели в принципе спешить куда бы то не было не намеревался. Они продолжили диалог, который скорее можно назвать монологом гуру критического юморизма. Митька, с увлечением выдвинул идею кастрации, или воздержания от брака высших политических и партийных руководителей, по примеру черного духовенства. Потом, стряхивая букашку с протеза, проворчал на Виталия за его пристрастие к курению, прочтя следом лекцию о вреде никотина и пагубной зависимости, беря за основу популярные статьи неизвестных авторов.

Расстались они в четвертом часу дня довольные друг другом и «Бубновый король» пообещал привезти собеседнику хорошую дыню и толстолобика холодного копчения, которым были забиты ташкентские магазины…

Недели через три установилась теплая, сухая, вполне спортивная погода. Тоскливые дожди и прохлада отступили на время проведения {{II летней олимпиады в Москве. Исчезли очереди в Московских магазинах. Из города вывезли всех сомнительных личностей и детей. Магазинные витрины не то, чтобы ломились от товаров и продуктов, но некоторое изобилие присутствовало.

Виталий вернулся из Джалал-Абада ближе к концу олимпиады, когда основные результаты стали достоянием статистической истории. Мой брат случайно встретил его на вокзале Егорьевска и помог с доставкой сумок, рюкзаков и чемодана. Они, пыхтя и потея поднимались от остановки на Перспективную улицу, под завистливые взоры коренных обитателей и Мишка, осененный под тяжким грузом озорной мыслью, с трудом переводя дыхание, выдал:

– «Бубенный», это почти Буденный, а его звали Семен Михайлович, ты тоже Михайлович.

– И что? – красный от напряжения Виталий покосился на него непонимающим взглядом.

– Будешь теперь Семеном.

На следующий вечер, насмотревшись всласть борьбу за медали последних видов программы эпохального спортивного мероприятия, мы собрались втроем в нашем импровизированном мотоциклетном гараже, который наскоро переделали в свое время из сарая – мастерской. В нем соседствовали полки с инструментами, стол с самодельным сверлильным станком, кровать, старый сейф с толстенными стенками, но не запирающийся, техническая литература по столярному, слесарному и электротехническому делу и канистры с бензином под кроватью. Мы уселись на покрытую ватным одеялом койку и горячо обсуждали близкую нам спортивную тему, закинув на сейф грязную, без наволочки, мешающую подушку. И было что обсуждать! Что стоили проигрыши Давида Ригерта и Василия Алексеева, второе место великого Виктора Санеева и неудача баскетбольной сборной СССР. Зато какие случились победы! Нам, конечно, ближе была легкая атлетика, но выдающиеся достижения штангистов Варданяна и Тараненко, пловца Владимира Сальникова, или королев водных дорожек из ГДР, заставляли мысленно снимать шляпу перед ними. Виталий, разрезая воздух руками, едва не задевая нас, показывал, что не хватало Косте Волкову для победы над Владиславом Казакевичем в прыжках с шестом.

– Ты, «Семен», больно разбушевался, – насмешливо поддел его Мишка – поляк выиграл шестнадцать сантиметров, установил мировой рекорд и победил не только Волкова, но и олимпийского чемпиона Монреаля Тадеуша Слюсарского. А они, заметь, прыгнули на пять шестьдесят и оба получили серебро. Я считаю, выиграть у него сейчас невозможно…

Еще долго в ночной тиши, при открытой двери, занавешенной от комаров марлей, раздавались восклицания и слышались пересуды о прыгуне в длину Лутце Домбровски, который умудрился улететь на 8 м 54 см и его товарище по команде Герде Вессиге, преодолевшим в прыжках в высоту 236 см.Отдельно отметим спринт, в котором явные фавориты довольствовались вторыми местами. На стометровке у женщин неудержимую Марлис Гер, на последних метрах опередила на одну сототую секунды Людмила Кондратьева 11,07 сек. На аналогичной дистанции у мужчин, произошла похожая сенсация. Безусловный лидер мирового спринта, Сильвио Леонард, обладатель второго результата за всю историю мировой легкой атлетики, уступил, при одинаковом времени, один сантиметр на финише Аллану Уэльсу из Англии. На двухсотке столкнулись давние соперники – рекордцмен мира, итальянец Пьетро Меннеа и олимпийский чемпион 1976 года Дональд Кворри. Меннеа поддержал честь Европы и дожал Ямайца, став первым. Особо нас порадовал сибиряк Виктор Маркин, ставший двукратным чемпионом в длинном спринте и эстафете 4х400 метров, да еще с рекордом европы и СССР. Четверка наших эстафетчиков отличилась и на дистанции 4х100 метров, где на последнем этапе бежал уральский барьерист Андрей Прокофьев, талантливейший спортсмен и человек сложной и тяжелой судьбы. Заглядывая вперед, увидим, что ему оставалось жить считанные годы.

Вспомнили мы и ту памятную ночь, и Владимира Высоцкого, умершего неделю назад, и последний фильм с его участием «Место встречи изменить нельзя», и его озорные, а также серьезные песни. Плавно переключились на обсуждение другого известного фильма тех лет «Москва слезам не верит». Посочувствовали Брежневу, который едва справился с приветственной речью на открытии Олимпиады.

Новоявленный «Семен», высказал мысль, что теперь-то заживем неплохо, что продуктов в Москве стало побольше и выбор совсем недурной.

Мишка ехидно возразил:

– Опера Бизе –«Держи Кармен шире». Пока Брежнев не помрет, ничего не изменится. Это тебе хорошо – зарплата хрен знает какая, что хочешь, с юга привезешь, а у нас на заводе не разбежишься.

Через двадцать и тридцать лет мы с ностальгией вспоминали те сказочные и странные времена…

Год закончился крысиной возней политиков и запомнился в СССР неплохими песнями: «Маэстро» Паулса, «Птицей счастья завтрашнего дня» и «Ласковый Миша» Пахмутовой и Добронравова.

Виталий повзрослел и возмужал, даже строгая мать Лидия Петровна стала понукать им пореже, опасаясь явного непослушания, хитрые и дальновидные деревенские девушки неутомимо пытались завлечь его в свои сети, которые расставляли если не на каждом шагу, то довольно часто. Молодой красавец – спортсмен с высокооплачиваемой работой и малоконфликтным характером, сделался женихом номер один в окрестных селениях. Рано или поздно липкая паутина женских чар, должна была привести его к браку, но прежде случилась нечаянная алма-атинская любовь. Я пересказываю о ней со слов Виталия, который неоднократно поведывал мне эту историю, если не во всех, то в многих подробностях, изрядно с ней надоел и буквально заставил ее запомнить.

Случайно, летом 1981 года Виталия Королева отправили в рейс не в почти родной Джалал-Абад, а в Алма-Ату, тогдашнюю столицу Казахстана. Туда ездили изгои цеха «Юг», т.е. не добропорядочные коммерсанты, а хулиганистые раздолбаи и совсем не стяжатели. Невозможно было представить, что на джалал-абадской линии напилась бригада, или совершался некий разврат; там не приветствовалось легкомыслие по любому поводу.

«Бубенный Семен» с первых минут оценил простоту и бесшабашность нравов «восьмерки». Так нумеровался поезд, выезжающий из Москвы в Алма-Ату, обратный же маршрут именовался уже упоминавшейся ранее «семеркой».

– Здорово – поприветствовал он невысокого коренастого мужчину с правильными чертами лица и умным, насмешливым взглядом, подойдя к оружейке.

– Здорово вымя у коровы, а культурные люди говорят – здравствуйте.

Мужчину звали Виктором. Потомак образованцев и сам полуинтеллектуал, немного язвительный, немного юморной, он не пошел по стопам родителей и отказался от партийно-научной карьеры, в угоду простому хорошему заработку.

Я вновь отвлекусь для пояснения. К сожалению, ни я, ни Виталий, спустя некоторое время не смогли вспомнить его фамилию. Какой-нибудь хитрый и недалекий человек воскликнет:

«Ага! Выдуманный персонаж» – и ошибется. Дело в том, что Виктор прожил слишком короткую и в меру яркую жизнь. В августе 1983 года он сошел с ума от жары на семисоткилометровом перегоне Арысь – Новоказалинск, когда был установлен рекорд Советского Союза по абсолютной положительной температуре +53 градуса в тени, превзойдя прежнее достижение узбекского Термеза + 50. В таком пекле спираль белка обычного человека раскручивается, и он погибает. Виктор, адаптированный к экстремальным температурам, выжил, но протянул едва год-другой в невменяемом состоянии и ужасно похудевший. Я знал его лично, очень уважал за ум , простоту и непосредственность. Легенды о нем ходили вплоть до правления Ельцина и мне не приходилось слышать негативные отзывы о Вите.