– Интересует, но лишь бы не меньше студенческой стипендии. Кроме того, мне нужно
чтобы от работы оставалось достаточно свободного времени – я должен заниматься
самообразованием. И место в общежитии.
– Ну что ж, – сказал Мостов, с любопытством прищурясь, – наше предприятие как раз
и есть самое что ни на есть современное. Полностью оно именуется производственным
объединением по первичной переработке нефти. В его состав входит шесть заводов – это
более десяти тысяч рабочих. Нефтекомбинатом-то его зовут лишь по привычке. Имеется своя
типография и газета, почтовое отделение, сберкасса, универмаг, продовольственные
магазины, сам не помню, сколько столовых, свой совхоз, теплицы с огурцами, помидорами и
цветами. По территории ходят автобусы… – рассказывая, Мостов уже не по первому разу
загибал все пальцы и сам все больше удивлялся, что его нефтекомбинат и впрямь подходит к
разряду самых современных предприятий. – У нас есть установка, – продолжал он, –
десятимиллионка, так она заменяет целый завод. Таких установок в отрасли единицы… – и он
принялся расписывать ее очень подробно.
– Эта установка, конечно же, относится к вашему цеху, – с улыбкой прервал его
Бояркин.
– Ну, разумеется, – рассмеявшись, ответил Мостов.
– Но ведь я без специальности.
– А мы подучим.
* * *
В понедельник Бояркин поехал в отдел кадров нефтекомбината и оформился на
работу. Его специальность называлась "машинист по эксплуатации промышленных насосов".
Работать предстояло по вахтам: в первую, во вторую, в ночную. Это-то и давало выигрыш
времени.
Начальник установки, тридцатилетний, некрасивый лицом, но очень живой и
спортивно подтянутый Константин Юрьевич Карасев, сразу при знакомстве пояснил, что для
более активного освоения первую неделю Бояркину придется отработать с утра. Тут же он
вручил новенькую совковую лопату и отвел на громадный стол бетонного постамента,
который нужно было очистить от загустевшего парафина.
Бояркин с сожалением посмотрел на свои только что полученные, еще негнущиеся
ботинки и принялся за работу. Дело оказалось непростым – парафин налипал на лопату и, как
масло, скользил под ногами. Постепенно Николай все же приспособился, вошел в ритм,
разогрелся и вдруг увидел себя как бы со стороны. Он был в кирзовых ботинках, в черной
робе, в оранжевой пластмассовой каске, с лопатой, черенок которой был жирным от
парафина и мазута. Видели бы его в эти минуты Тюлин и Мучагин. Николай даже засмеялся,
вообразив их удивление. Уж они-то никогда бы не крутанули так собой.
Через неделю, когда новенькая роба замаслилась в лоск, Николай догадался, что он
работал на постаменте только потому, что уборку на установке не любят, и она по традиции
достается новичкам. Однако за это время Бояркин и впрямь освоился, привык к
вентиляторам с полутораметровыми лопастями, свистящими над головой, к напряженному
гулу высеченных колонн. Ему понравилась мощь электромоторов в человеческий рост, от
которых вибрировал бетонный пол, и оглушительное шипение газовых сопл, похожих на
реактивные двигатели. Впервые эту эмоцию века НТР – восторг перед рукотворной мощью –
Бояркин испытал в детстве, наблюдая за самолетами над крышами Елкино. Потом
восторгался на службе, когда ревели все три корабельных двигателя, корпус корабля дрожал,
как натянутая мышца, а за кормой поднимался столб зеленоватой, в пену перемолотой воды.
От этого мощного движения, рвущего воздух и неподатливую воду, выгибались штыревые
антенны, а торпедные аппараты и скорострельные пушки приобретали свое настоящее
грозное выражение. В этом громе Николай орал иногда песни, зная, что для всех
окружающих он лишь беззвучно шлепает губами. "Все это и есть наше время, – думал он