и чище. К Бояркину при виде спокойных облаков обычно возвращалась детская утопическая
мечта о свободном парении.
– Ой, какой там человечек! – воскликнула вдруг Наденька. – Вон прямо над нами.
– Где? Не вижу, – сказал Бояркин, обрадованный тем, что Наденька видит то, чего не
видит он сам. Ему вообще хотелось какого-нибудь ее превосходства.
– Как же ты не видишь, – с досадой проговорила Наденька. – Сейчас уже исчезнет… на
ребеночка похож…
И тут она осеклась, испугавшись, что выдала себя тем, что произнесла слово
"ребеночек", и тем, как нежно его сказала.
– А нарисовать его ты бы смогла? – спросил Бояркин, лежа на спине.
– Наверное, смогла бы, – рассеянно ответила Наденька.
– Ах, так вот оно в чем дело! Вот! – воскликнул Николай, с шуршанием повернувшись
и взглянув ей в глаза. – Я верил в тебя. Теперь я знаю, что тебе нужно.
Нетерпеливому Бояркину требовалось совсем немного. В городе он купил Наденьке
хороший альбом, с трудом достал наборы цветных карандашей и фломастеров. И потом
каждый день тайно проверял, не появилось ли что в этом альбоме. Там ничего не появлялось.
"Напрасно я с ней вожусь, – начал подумывать Бояркин, – ничего из нее не выйдет. Но я не
имею права оставить ее, не испробовав все. Надо сделать так, чтобы после меня она
продолжала жить более наполнено. Надо потерпеть".
По выходным дням Бояркин стал бывать в читальном зале городской библиотеки,
деловая атмосфера которого заставляла его внутренне подтягиваться и требовательней
относиться к себе самому. Работал он до изнеможения: когда голова тяжелела, откидывался
на спинку стула и, отдыхая, смотрел на книжные полки за открытыми дверями. Когда-то
множество книг пугало. Теперь он думал, что человеческий мозг в состоянии освоить куда
больше, чем написано во всех этих книгах. Пространство мозга неограниченно; в маленьком
кусочке активированного угля столько пор, что площадь их стенок составляет десятки
квадратных метров. Это трудно представить, но это так. То же и с человеческим мозгом. И
хотя не нужно усваивать все книги, но мозг может их усвоить. Бояркин пытался принять в
себя все, что возможно.
Каким образом воспитывать у людей объемное, гармоничное мировоззрение? – таким
был главный вопрос, на который пытался ответить Бояркин.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Валентина Петровна, к страшному неудовольствию Бояркина, стала приезжать в
гости. Однажды она обмолвилась, что уж если Наденька и Николай живут вместе и справили
что-то похожее на свадьбу, то не мешало бы приобрести им и колечки.
– У нас нет денег, – буркнул Бояркин.
– А я вам помогу, – пообещала Валентина Петровна.
Николай лишь пожал плечами. В это время, углубленный в свое самообразование, в
свои внутренние проблемы, он все изменения внешней жизни замечал как бы боковым
зрением. Колечки так колечки! Больше всего его занимала мысль – намного ли отстал он от
своих институтских товарищей. Он надеялся, что ненамного.
Еще через несколько дней от Валентины Петровны стало известно, что эти колечки, на
которые он уже согласился, но на которые не имеет денег, могут стоить и подешевле, если
подать заявление в загс. На первый раз она ограничилась одним намеком, но потом стала
говорить об этом каждый день. Это привело к тому, что Николай, как будто бы и не особенно
прислушивающийся к Валентине Петровне, вдруг почувствовал еще одну задолженность:
почему это он мучает ее – не расписавшись, живет с ее дочерью. Он написал заявление в загс
и по совету Валентины Петровны сообщил об этом родителям. Для Валентины Петровны это
было важной победой, а для Бояркина лишь незначительной уступкой, потому что он не
видел принципиальной разницы между официальной женитьбой и неофициальной – для него