Ванька-ротный

Я постоял, подождал минуту, не более, выбрал место повыше и поровней, перенес пулемёт, решительно лег и не торопясь стал целиться. Идущая фигура немца сидела у меня на мушке животом.

Я дал подряд несколько коротких очередей из пулемёта, каждый раз проверяя взятую точку прицела. Я даже не увидел, как ткнулись в землю несколько передних голубоватых фигурок в шинелях. Мой взгляд был прикован к разрезу прицельной планки и мушки на конце ствола.

Я дал ещё несколько очередей, оторвался от прицела и посмотрел вперёд. После этого немцы залегли, как по команде. Я видел, что несколько человек лежат неподвижно на боку. Остальные животами стали искать углубления между кочками.

Я прицелился ещё точнее и дал две-три короткие очереди по тёмным каскам. Я бил наверняка. Что-что, а стрелять меня научили!

Немецкие темные каски на фоне кочек, покрытых белым инеем, были хорошо видны. Каску не спрячешь ни за кочку, ни в землю!

Я спокойно целился, подавая ноги чуть в сторону, чуть вперёд, чуть назад, и, прижав к плечу и скуле приклад пулемёта, плавно спускал крючок и давал короткую очередь. Ещё несколько пригнутых к земле касок вскинулись над землей. Немцы как-то нервно заерзали, зашевелились, забегали и перебежками стали отходить к обрыву.

– А может, это наши? Почему они не стреляют?

Я лежу у пулемёта. Сзади меня стоят во весь рост мои солдаты. Немцы их прекрасно видят, но ответный огонь не ведут.

Прицел я поставил точно, расстояние до них метров двести – пустяковое. Видно среди них много раненых и убитых, и они от этого не могут прийти в себя. По моим самым грубым подсчётам, с десяток немцев наверняка получили по две-три пули. Они плашмя все уткнулись между кочками, не шевелились и не поднимали головы.

Но почему они не стреляли? Вот что смутило меня. Я никогда до этого немцев не видел. Не знал их цвета формы. Я подумал об этом, когда они уже отошли за обрыв. Сейчас вполне было кстати их атаковать. А если это наши? Меня как раз и отдадут под суд. Нет, это были немцы, они подошли к берегу во время бомбежки!

Был уже поздний вечер. Край берега смотрелся плохо. Немцы подобрали своих раненых и трупы, они скатились под обрыв и ушли обратно на тот берег. Над бровкой обрыва ни малейшего движения.

Когда совсем стемнело, я подозвал старшину и велел ему выставить охранение.

– Дежурить будут по двое. Передай солдатам насчёт курева. Объяви порядок смены караульных и сигналы на случай ночной тревоги. Немцы убрались к себе на ту сторону. Ночью они не воюют. Но на всякий случай ухо держите востро! Это пускай запомнят все!

Старшина всё проделал, а я, чтобы ещё раз убедиться, прошёл с ним по постам и проверил несение службы.

– Спать будем с тобой по очереди, – сказал я старшине.

Ночь была тихая, но довольно холодная.

Проснувшись, я сразу понял, что проспал слишком долго. Видно, старшина не стал будить меня через три часа, как об этом мы договорились.

Вылезать из-под одеяла не хотелось. Лежать в окопе было удобно и мягко. Сегодня я за все дни как следует выспался. Приятно потянуться, но нужно вставать.

Я высунул голову наружу из-под одеяла, вздохнул свежего воздуха и ещё раз потянулся. Кругом было светло.

Я быстро поднялся на локтях, опёрся на руки, сел на дне окопа и выглянул наружу. Окоп был неглубокий, сидя в нём, можно было оглядеться по сторонам, поверхность земли была на уровне груди. По краю дороги, где должны были сидеть мои солдаты, ни одной живой души! Мы с солдатом Захаркиным остались одни в этом окопчике, прикрытые колючим одеялом.

Минуту-другую я соображал! Что случилось ночью? Почему я ничего не слышал? Что теперь нам делать? Почему здесь нет никого?

Я осторожно толкнул солдата. Он лежал подле меня. Солдат зашевелился, скинул с лица угол одеяла, открыл глаза и посмотрел на меня. Увидев мой палец, прижатый к губам, он легко и беззвучно поднялся, подхватил свою винтовку, лежавшую сбоку на дне окопа, и встал на колени. Он посмотрел в ту сторону, куда показывал я. Там на дороге немцы устанавливали два орудия.

Возможно, немцы и подходили к нашему окопу, но не обратили внимания, что под серым одеялом лежат и спят живые люди. Мы были прикрыты с головой, а цвет корявого одеяла был под цвет окопной земли.

Дорога в сторону деревни для нас была отрезана. По дороге со стороны деревни, медленно раскачиваясь, шла парная немецкая упряжка с подводой позади.

Нам представился единственно свободный путь – выскочить из окопа и пригнувшись бежать поперёк дороги к кустам, в сторону леса. Путь этот был чуть правее в сторону берега, где вчера попытались высадиться немцы.

Я посмотрел вдоль поля, куда я стрелял, оно было совершенно пустым. Где-то гораздо выше по течению немцы навели переправу и обошли нас слева, со стороны наших тылов. Не туда ли отправился Михайлов со своими полковыми разведчиками?

Мы осторожно перемахнули через дорогу, обогнули кусты, сделали короткою перебежку в лощину и, пригибаясь, добежали до бугра.

Перед открытым пространством поля мы остановились, подобрали полы шинели, подоткнули их за поясной ремень и побежали, стуча сапогами по замёрзшей траве и земле. Добежав до леса и зайдя за деревья, мы остановились и перевели дух. Нужно было осмотреться. Я посмотрел на дорогу, ведущую в сторону деревни, по ней в направлении к пушкам шла небольшая группа немцев. Видно, они к утру успели занять несколько деревень, потому что чувствовали себя вполне свободно.

Но куда девались наши? Почему старшина не разбудил меня?

Мы углубились в лес, я взял по компасу направление на северо-запад, и мы пошли искать лесную дорогу. Лес просветлел, показалась опушка, и мы вышли не то на заросшую лесную дорогу, не то на давно заброшенную просеку.

Осмотрев траву и мелкий валежник, мы убедились, что здесь никто давно не ходил. Такая просека, хоть она и старая, должна нас вывести на дорогу или хожую тропу. Ходили же здесь когда-то люди по грибы и по ягоды. По просеке мы прошли километров 6–8 и вышли на берег реки Тьмы.

Здесь вдоль берега проходила просёлочная дорога, по ней ехала повозка. Мы встали за стволы деревьев и ждали, пока из-за крупа лошади не покажется повозочный солдат. Увидев, что это наш, мы вышли ему навстречу. Лошадью правил солдат, на голове у него была надета зимняя шапка ушанка. Тыловиков уже успели перевести на зимнюю форму одежды, – подумал я.

Мы остановили его, когда он поравнялся с нами. Он был из той же самой дивизии, в которую мы были зачислены вчера. Он сказал, что их обоз стоит на той стороне реки.

– По дороге отсюда километров пять, не больше! Как дойдёте до брода, повернете по дороге направо. А там недалеча и деревенька будет стоять. В деревне спросите, как дойти до вашего полка.

Солдат в шапке поехал дальше, а мы по указанной дороге пошли искать полковой обоз. Я надеялся, что в тылах полка я узнаю обстановку и разыщу своих.

Штаб полка нам указать не могли, о нём пока никто ничего не знал. А комбата и своих солдат я разыскал только к вечеру.

Что же случилось ночью? Почему я остался в окопе? Почему ушли мои солдаты и не разбудили меня?

Ночью, когда мы с Захаркиным легли под одеяло, старшина не спал, он ходил и проверял посты. Вскоре вернулся сержант, которого я с тремя солдатами посылал под покровом ночи дойти до берега Волги и посмотреть, что делается на том берегу.

Старшина разбудил меня, когда сержант вернулся. Он доложил мне, что берег у переправы пуст. Я выслушал сержанта, сказал:

– Хорошо! Ты можешь быть свободен.

И я опять лег под одеяло и уснул.

Часа через два в расположение взвода явился старший лейтенант. Он привёл с собой двух связных и приказал старшине поднимать быстро людей.

– Действуйте без шума и осторожно! Пойдёте вот за этими связными! – сказал он.

– Мне нужно разбудить лейтенанта! – ответил старшина.

– Ваш лейтенант давно на ногах.

Старшина не стал проверять окоп. Так они и ушли, забрав всех солдат и оставив нас спать в окопе с Захаркиным.

Где они шли, куда и когда сворачивали, старшина не мог сказать. В темноте было не видно. Но вот впереди они натолкнулись на людей, и старшина увидел, что комбат стоит совершенно один.

– А где ваш лейтенант? – спросил строго комбат, увидев приближение старшины и с ним солдат.

– Мне сказали, что наш лейтенант ушёл вместе с вами и находится здесь.

– Я вашего лейтенанта не видел. Может, он к немцам удрал?