Творец бессмертия, или Исповедь гения

– Дорогая Миранда! Я знаю, что вы замужем, но пока вы не наденете на себя паранджу, я волен вами любоваться, сколько мне угодно! Разве это можно запретить?!

Она улыбнулась, поклонилась мне, как принято в медицинской среде, и удалилась.

Я постучался в ординаторскую. Никто не ответил. Я ждал довольно долго, потом бесшумно открыл дверь, оставаясь на пороге:

– Господа! Прошу развеять мои заблуждения!

При виде меня хирурги медленно поднялись, не проявляя радости.

– Да, сэр! – ответил мистер Перес, ведущий хирург. – Я весь внимание, сэр! – ответил он, продолжая стоять.

Я рукой пригласил обоих присесть:

– Может, для начала пообедаете?

– Не полезет! – махнул рукой Перес. – Что вас беспокоит, сэр?

– Послушай, Джон! – обратился я к нему будто за дружеским советом. – Скажи мне, почему он умер?

– Понимаете, мистер Гвоздёв, мы и сами не понимаем! Этого быть не должно! – ответил он сокрушённо. – Формально-то я могу ответить, что прекратились и сердечные сокращения, и дыхание, но ведь это тоже имеет свои причины. Мы их не разглядели. Мы оказались слепыми котятами!

– Вот и я не понимаю! – сознался я. – Тогда скажите мне по-простому, почему человек умирает от удушья? Не смейтесь надо мной, ради бога, мои медицинские познания действительно слишком скудны, но мозговой штурм полезен во многих случаях.

– Да, сэр! – ответил он послушно и надолго задумался. – Понимаете ли, мозг требует кислорода постоянно и непрерывно. Но если по каким-то причинам сердцебиение прекратилось, значит, сердце уже не работает. Попросту говоря, насос больше кровь не подаёт. Никуда! В том числе, и в мозг. Тогда наступает коллапс! А если прекращается только дыхание, то насос кровь в мозг качает, но она не насыщает его кислородом. Тогда от кислородного голодания мозг отключается, а человек теряет сознание. Примерно так, сэр…

– Очень понятно объяснили! – похвалил я Джона. – Но ведь мозг, кажется, способен жить минут десять после остановки сердца? Это так?

– Ну, если не вдаваться в подробности, то около того, – подтвердил Джон.

– Вот это меня и волнует, ребята! – обратился я уже к обоим, помня, что слово «ребята» для всех американцев звучит очень доверительно.

Они смотрели на меня непонимающе. Конечно, наверняка ведь думали они: «Вот ведь нашёл момент привязаться, демонстрируя не участие, а всего-то свою некомпетентность!»

Но начальнику положено отвечать, даже если он полный балбес. Этим я и воспользовался:

– По-моему выходит так, будто несчастный человек, которого душит убийца, не дай-то нам этого бог, умирает совсем не оттого, что погибает его мозг! Так от чего же? Может, оттого, что сбивается и сердечный ритм, и ритм дыхания? А восстановить тот ритм самостоятельно жертва не может, и на помощь ей никто не приходит! Потому и умирает. Я правильно понимаю?

Мои хирурги переглянулись. Их взгляды проявили некоторое удивление и будто призыв друг другу удивиться еще сильнее. В их взглядах читался вопрос: «Как же мы сами об этом не подумали?»

Оба смотрели на меня и ждали, что еще я им подскажу.

– Вы не ответили! – улыбнулся я. – Но если я всё изложил верно, то смерть нашего объекта наступила не из-за того, что отделили головной мозг, а оттого, что одновременно нарушили работу сердца и лёгких! Так?

Оба моих хирурга утвердительно качнули головами, всё еще глядя на меня с удивлением.

– Мне кажется, – продолжил я, – что этим заведует спинной мозг позвоночника, который вы не трогали! Так ведь?

– Не трогали, сэр! Старались не затронуть, по крайней мере! Вы хотите сказать, что ритмы сбились, а мы, не попытавшись их восстановить, сами отключили систему искусственного кровообращения и дыхания? Так и не восстановив ритмы, и потому… Очень может быть! Не от шока же он умер?! Он ведь был под общим наркозом… Не должен был умереть…

– А медицине известно, куда следует надавить, чтобы восстановить те самые ритмы? – поинтересовался я.

– В самую точку попали, сэр! – подтвердил Джон. – Беда в том, что медицина представляет себе это весьма смутно, но мы умеем запускать дыхание принудительно, выполняя искусственное дыхание. Правда, не во всех случаях это помогает! Можно возбудить сердце массажем или электрическим током, синхронизируя ритмы и избавляясь от фибрилляции… Вот и всё! Но, как я понимаю, если в нашем случае мы сами долго не отключали бы объект от аппаратного дыхания и кровообращения, то… Это очень интересное предположение, сэр! Очень интересное! Лучше бы такая ситуация не повторялась, но даже если… В общем, мы к ней будем готовы! Спасибо, сэр, что натолкнули на достойную мысль! Теперь мне кажется даже странным, что я сам не додумался! Это всё испуг виноват! Когда человек пугается, то мыслить перестаёт. Им овладевает единственное желание – исчезнуть!

На третий день после того разговора мы уже повторяли операцию.

Утром я умышленно не поехал в госпиталь, чтобы разорвать цепь прежних неудач, что мне уже казалось возможным. И это сработало! После обеда мне позвонил ведущий хирург Перес с откровенным ликованием в голосе: «Сэр! Всё удалось! Всё нормально! Он перенёс!»

Увы! Радость оказалась хоть и обоснованной, но преждевременной.

Операция действительно от начала и до конца прошла, как и планировалось. И наше устройство заняло положенное ему место. Более того, устройство было подключено к объекту, и теперь нам оставалось только ждать.

Ждать, не случится ли отторжение устройства, как инородного тела. Ждать, когда объект начнёт «выздоравливать». Ждать момента, когда появятся, если появятся, первые реакции на раздражители окружающей среды, на естественные потребности организма и прочее.

Надежду на хороший исход укреплял тот факт, что объект дышал самостоятельно, то есть, некоторые функции организма восстановились. Значит, хоть это не повредили! Стало быть, вполне возможно, что также самостоятельно наладятся и остальные естественные функции организма.

Но уже проявилось одно обстоятельство, которое моих хирургов весьма тревожило. Оно оказалось столь важным, что никто не мог понять, почему раньше об этом они не подумали. Никто! Мои хирурги и все остальные спецы, привлеченные к этой части работы, отворачивались от меня, не желая, чтобы именно им пришлось посвящать меня в обидные профессиональные подробности и отвечать за всех.

– Сэр, вы что-то пытаетесь скрыть? – обратился я к ведущему хирургу. – И всё это, конечно, лишь бы не расстраивать меня, так? – иронизировал я.

– Не пытаюсь, мистер Гвоздёв! – ответил испуганно Перес. – Но очень уж обидно мы опять просчитались!

– Чем это грозит и можно ли исправить? – резко уточнил я.

– Понимаете, шеф, нашему объекту кровь в череп поступать не должна. Теперь ему, когда собственного мозга нет, это даже вредно.

– Ну и что? Ведь так и было задумано – оставить устройство сухим! – удивился я. – Ведь так и сделали?

– В том-то и проблема, что мы именно так и сделали! То есть ликвидировали малый круг кровообращения, предусмотренный природой. Потому нагрузка на сердце резко изменилась, она предельно снизилась. Но повысилась частота сердечных сокращений, а давление упало… Сильно упало! Это создало угрозу для почек… И не только!

– Может, не так уж это страшно? – еще понадеялся я. – Ведь объект лежит без движений, физические нагрузки минимальны. Может, потому… И период восстановления продолжается!

– Может быть! – подтвердил ведущий хирург. – Но что-то с этим делать придётся. Такой вопрос еще ни у кого и никогда не стоял, чтобы мозг отключать от кровообращения. Стало быть, нам никто не подскажет. Такого опыта не позаимствуешь, поскольку до нас он никому не понадобился… Мы первопроходцы!

– Но хоть соображения по этому поводу у вас есть?

– Нет, мистер! Пока нет. Надо взвесить возможные последствия, чтобы опять не наступить на грабли.

– Если так, то придётся собрать специалистов, разумеется, в темную, не посвящая их в суть нашей работы, и предложить чисто теоретическую задачу по принципу: «А что если?» Вот и получится мозговой штурм корифеев, а вы уж не теряйтесь, ловите мнения и идеи. Согласны? Я эту конференцию сам организую. Здесь же, в госпитале. Постараюсь немедленно. И мой вам дилетантский совет – поставьте шунт между малым и большим кругами кровообращения. Вот только его пропускную способность я рассчитать не смогу; придётся подбирать эмпирически…

Я прямиком направился к профессору Смиту. Мои-то ребята не имели права общаться без разрешения с кем-то, кроме своих. Для этого мы даже размещались в отдельном корпусе госпиталя, который у военных считался резервным и разворачивался лишь в случаях чрезвычайного поступления раненых. К нам никто не имел права заходить. На входе постоянно дежурила охрана из числа военных. Они строго проверяли пропуска.

Ко времени тех забот, о которых я сейчас рассказал, разрешился вопрос автономной проверки соответствия математической модели мозга, заряженной цифровой моделью реального человека. Мы с шефом решили тогда подключить к этому делу студенческую группу, но я очень скоро перестал контролировать данный вопрос, так как увяз в хирургических проблемах.

Проверка в полном объеме легла на плечи заведующего лабораторией мистера Харриса, и после общей организации эксперимента, выполненной Фёдором, он в течение почти четырёх месяцев доводил всё до успешного финала. Хорошо хоть до выпуска студентов успел.

– Мистер Харрис, почему так долго продолжалась проверка? Мы ведь рассчитывали на два месяца, а получилось в два раза больше! – уточнил я, решив попутно разобраться и в этом, вырвавшись из госпиталя. – Какие были сложности?

– Студенты, сэр! Это и есть основная сложность! Этот их староста, Кларк, всё время был занят, а ведь именно с ним проводилась основная работа.