Крест командора

– О, майн Гот! Что за неудачное утро! – он метался по покоям, не находя себе места. Постепенно к нему вернулось хладнокровие – самое важное из качеств, необходимых придворному в «случае», то самое, без которого и «случай»-фавор никогда бы не наступил.

Бирон прошёл в кабинет, уселся за стол, стал перелистывать бумаги, которые необходимо нынче представить императрице. Бумаг было много. Это только злые языки судачат, что удел фаворита – ублажать свою метрессу, игнорируя дела государственные. На самом деле забот у Бирона столько, что пять подручных писцов и столько же канцеляристов уже не справляются, переводя для него с русского на немецкий язык всю приходящую почту и отвечая корреспондентам после его резолюций.

По каким только надобностям ему не пишут! Тут и сношения с гоф-комиссарами – главными поставщиками двора, и указы о назначениях на придворные должности, и дипломатическая почта, прежде всего из родной Курляндии – от русского уполномоченного князя Черкасского, а уж после – от остальных резидентов: из Берлина от графа Ягужинского, с Украины от генерал-лейтенанта князя Шаховского… А сколько служебных донесений из Адмиралтейства, из Военной коллегии, из Соляной конторы, от губернаторов Салтыкова, Чернышёва, Волынского. В отдельной стопке письма от начальника Тайной канцелярии Андрея Ивановича Ушакова – короткие и деловые, без витиеватых уверений в преданности. Это вполне объяснимо: Ушаков – старый служака, пользуется особым доверием императрицы, имеет прямой доступ в её покои.

А вот послания другого рода – прошения из разных углов империи: от бывшего сослуживца по Митавскому двору камер-юнкера Брылкина – с просьбой оплатить его долги и разрешить жениться; от княгини Прасковьи Голицыной – с жалобой на свойственника князя Василия, взявшего у неё алмазный складень и до сих пор не вернувшего; от совершенно незнакомых: армейского капитана Потапова и бургомистра Выборга, просивших уплатить жалованье за прошлые годы…

Всё это может подождать! Бирон отыскал и придвинул к себе выделенные в особую стопку письма тех, кто поставлял ко двору лошадей.

Начальник его личной канцелярии хорошо знает главное пристрастие своего господина. У Бирона в конюшне стоят семьдесят лучших лошадей, привезённых из разных стран, и эта коллекция должна ежемесячно пополняться. Ежедневно особые служители ведут переписку с торговыми агентами. Важнейшие из писем представляют патрону.

Бирон прочитал донесение берейтора Фиринга о приобретении пары немецких жеребцов. Наложил резолюцию на прошение о посылке Соломона Гиндрика в Митаву за гишпанскими рысаками. Задержался взглядом на письме обер-секретаря Сената Ивана Кириллова, извещавшего о посылке верных людей за лошадьми киргиз-кайсацкой породы к казахскому хану Абдульхаиру. Бирон вспомнил, что обещал обер-секретарю представить императрице его проект освоения Дальнего Востока.

С Кирилловым у Бирона сложились доверительные отношения. Иван Кириллович – старый и опытный служитель, замеченный ещё Петром Великим, сразу признал в Бироне натуру неординарную и в первые же дни его пребывания в России явился к нему на приём, постарался понравиться, оказаться полезным. Таковым он и оказался. Бирону льстило, что обер-секретарь первым информирует его обо всём, что происходит в Сенате, советуется по разным вопросам. В свою очередь, войдя в силу, Бирон не упускал случая помочь ловкому и энергичному чиновнику. Но, как говорится, одно дело, когда тебя просят ускорить высочайший указ о назначении какого-то генерала, о взимании налогов с купечества и мещан, и совсем иное – убедить её величество в необходимости новой затратной экспедиции, польза от коей вовсе не очевидна…

Порывшись в бумагах, Бирон нашёл этот кирилловский проект и приложенный к нему перевод, сделанный нарочно для него. Медленно, вникая в суть, прочёл рассуждения Кириллова: «…ждать же пользы той надлежит, что Россия в восточную сторону в соседи свои владением к Калифорнии и Мексике достигнет, где хотя богатых металлов, какие имеют гишпанцы, вскоре не получим, однако ж со временем и готовое без войны ласкою доставать сможем, хотя ведаю, что гишпанцам сие любо не будет… И хотя нигде на такой обширности Бог не откроет того, чем японцы богаты, точию не отринут оне здешнего торгу, ибо лучше им из первых рук надобные товары покупать, нежели у китайцов перекупныя дороже доставать… К размножению же сей новой восточной коммерции Россия особливо от бога одарена, что через всю Сибирь натуральные каналы, то есть реки великия прилегли, по которым суда с товарами способно ходить могут…».

Бирон нахмурился.

Гд е Калифорния, Мексика и Япон расположены, что такое пролив Аниан, и на кой ляд они короне российской сдались – он из прочитанного не уяснил. Да и к чему ему это? Для всяких мудрёных изысканий Академия наук в столице имеется и служители, наподобие Кириллова. Однако практическим умом немецкого помещика Бирон хорошо понимал: всякая вотчина должна иметь свои границы. Если не поставишь веху ты, захватит землю и назовёт её своею твой сосед. А этого допускать нельзя уже по той причине, что такой вотчиной его покровительницы оказалась Россия – хозяйство большое и богатое. И эту вотчину надо огородить и развивать, хотя бы для собственного блага. Отец учил его, что хозяйство, которое не развивается, приходит в упадок. Потому для развития его коммерция – дело первостепенное…

«А может, в тех неведомых краях есть и скакуны неведомых пород?» – подумал он о приятном и, отправляясь на обед к императрице, положил в красную сафьяновую папку проект высочайшего указа, подготовленный Кирилловым.

Помня утреннюю сцену, Бирон не забыл переодеться. Он выбрал из своего огромного гардероба розовый, шитый золотом, камзол и панталоны из серебряной парчи.

Анна Иоанновна и Бенигна были уже в столовой. Императрица была уже в другом платье – бирюзово-голубом, обильно украшенном перлами и кружевами. Глубокое декольте подчёркивало её пышные формы, а ярко-голубая лента ордена святого равноапостольного Андрея Первозванного удачно контрастировала с цветом её смуглой кожи и смоляных волос, уложенных высокой короной.

– Прошу простить меня, ваше императорское величество, я, кажется, опоздал… – нарочито официально произнёс Бирон, склоняясь в элегантном полупоклоне.

Императрица оглядела его ласково, улыбнулась, давая понять, что на этот раз он не ошибся: надел костюм, который ей по нраву.

– Полноте дуться, граф, прошу к столу, мы с милой Бенигной уже заждались вас, – примирительно произнесла она, давая знак обер-гофмаршалу подавать кушанья.

Первая половина обеда протекала в чинном молчании. Но после третьей смены блюд Бирон разговорился. Прихлёбывая из резного бокала любимое им и императрицей токайское и смакуя нежную буженину, он сообщил:

– Для вящего удовольствия вашего величества я распорядился нынче вечером призвать во дворец академика Делиля. Сей учёный муж покажет астрономические обсервации и, если будет угодно вашему величеству, – пневматические опыты…

– О да, мне нравится смотреть за звёздочками…

– Они так же высоки и прекрасны, как вы, ваше императорское величество…

– Настолько же прекрасны, как и недоступны… – вставила свой комплимент Бенигна.

От Бирона не ускользнуло, что от выпитого вина его супруга чуть заметно покраснела, а Анна Иоанновна, напротив, сделалась бледнее. Как всегда, после выражения восторгов в её адрес императрица оживилась. «Принимает всё за чистую монету, – с неожиданным раздражением подумал Бирон. – А ведь давно не девица…»

С его лица не сходила самая очаровательная улыбка, а стальные глаза, обращённые к повелительнице, так и светились восхищением.

– Пущай Делиль непременно захватит свою «невтонову трубу» да определит на будущую седмицу, какая планета как выстраивается и будет ли оная нам благоволить… – распорядилась Анна Иоанновна.

– Ваше величество, даже солнце не смеет перечить вашим желаниям… – подлила елея Бенигна.

– Я немедленно распоряжусь, ваше величество, – тут же откликнулся Бирон.

Трапеза тем временем подошла к концу. Императрица вкушала сладости. Бирону показалось, что наступил подходящий момент для изложения проекта Кириллова.

– Ваше величество, позвольте заметить. При помощи трубы вашего придворного астронома мы могли бы не токмо наблюдать за звёздочками, но и обозреть самые дальние границы вашей империи. Поверьте, ваше величество, там можно отыскать ничуть не меньше занятного, чем среди небесных светил…

– В какую же сторону вы предлагаете повернуть зрительную трубу, граф? – императрице явно не хотелось переходить от звёздных забав к делам государственным, но она не стала снова огорчать своего любимца. – Так куда же: к полудню или на запад?

– Позвольте сообщить вам это в приватной беседе…

При этих словах супруга Бенигна вскинула на него неодобрительный взгляд и тут же потупилась, а императрица театрально всплеснула руками, мол, никуда не спрячешься от этих государственных забот.

Она улыбнулась Бенигне и приказала:

– Оставьте нас ненадолго, милочка…

Бенигна молча встала из-за стола, сделала книксен и вслед за лакеями вышла из столовой, плотно прикрыв за собой двери. Но, как только прислуга покинула приёмный покой, она припала к двери ухом, силясь расслышать, что за ней происходит.

До неё донёсся глуховатый голос мужа:

– Ваше величество, эдак мы и до самой Сибири доберёмся…

– O да! Доберёмся! А это что такое? Это же настоящая «невтонова труба»…

Последовал короткий глухой смешок. Раздалось шуршание кринолина. И на какое-то время всё смолкло. Бенигна ещё более напрягла слух.

– Ну а теперь, ваше величество, нам и до Камчатки рукой подать… – услышала она снова голос Бирона. – Ну а это… это – уже сама Ост-Индия, Аннет! Вы ещё узнаете, что такое Ост-Индия… Очень жаркая страна!

– О, майн фройнд, майн либе фройнд!

Бенигна отпрянула от двери, услышав за спиной приближающиеся шаги. В приёмную впорхнули несколько юных фрейлин. Они с почтением поприветствовали Бенигну и замерли в ожидании выхода императрицы.

Через час дверь столовой распахнулась. В приёмную вышел Бирон. Его лицо, как обычно, ничего, кроме холодного презрения к окружающим, не выражало. Под мышкой он держал ту же красную папку, с которой явился на обед.

Впрочем, даже проницательной Бенигне было неясно, удалось ли ему заполучить высочайшую резолюцию.

2

Витус Ионансен Беринг ликовал. Наконец-то свершилось! 17 апреля 1732 года был обнародован Указ кабинета Сенату об организации новой экспедиции на Камчатку, а 2 мая того же года соответствующий Указ Сената. Сняты все обвинения в казённых растратах с него как с начальника прежней экспедиции. Мигом примолкли все упрекавшие его в неисполнении инструкций. Сразу появилось столько новых «друзей», ни один из коих слова в защиту не вымолвил, когда он как неприкаянный скитался по сенатским департаментам и обивал пороги в Адмиралтействе.

Не зря говорится, когда Господь подаёт, так уж двумя руками! Тут же приспел и долгожданный чин капитан-командора, а это хотя и не адмиральский ранг, но уже почти…

Как музыка клавикорда, ласкает слух новое обращение – «ваше высокородие». И задолженность по жалованью погашена, да не в старом звании, а в нынешнем! И Анна Матвеевна перестала кукситься, стала добрее и после долгого перерыва допустила к себе в спальню.

От всех этих радостных событий Беринг, может быть, впервые за тридцать лет службы в России ощутил себя вполне русским. Не зря же звали его морские служители во времена хождения к Аниану на «Святом Гаврииле» – Витязем Ивановичем. Нынче и впрямь он почувствовал себя витязем – всадником на белом коне, который, точно Георгий Победоносец на гербе Российской империи, пронзает длинным копиём извивающегося змея.

Расчувствовавшись, капитан-командор вознамерился зайти в православный храм неподалёку от новой квартиры в Морской слободе, дабы поставить пудовые свечи Святому Георгию, покровителю русского воинства, и Николаю Угоднику, радетелю всех моряков, да передумал – отправился в маленькую протестантскую церковь, открытую для иностранцев ещё Петром Первым, где и молился усердно битый час.