Беглец

– Возможно, это ошибка. Но теперь уже ничего не поделаешь. Пойдем вместе.

– Куда?

Андрей промолчал.

– Не получится, как с Ольгой? Или как с девочкой из Журавлевки? Она собралась в монастырь.

– Таня?

– Таня. Только не говори, что это её путь.

– Не говорю.

– Тебе не кажется, что если ты сам не знаешь, куда идешь, не надо звать за собой других?

– Я никого не зову.

– Ольга не пошла за тобой, и ты её бросил.

– Я не бросал. Просто мы пошли разными путями.

– Она тебя до сих пор любит.

– Я тоже её любил.

– Хочет, чтобы ты вернулся к ней.

– Она ошибается.

– В чем?

– Во многом.

– Хотя бы из чувства благодарности ты мог бы её пожалеть.

– Ей не нужна жалость. У неё свой путь.

– А если твой путь снова приведет к ней?

– Ищущий не должен идти по кругу.

– Что ты ищешь? Что?

В это время за стеной зимовья из глубины тайги донесся протяжный гортанный крик, перешедший в невнятный клекот и тонкое птичье посвистывание.

Андрей вздрогнул и встал.

– Что это? – испуганно спросил проснувшийся Гриша.

– Весть, – сказал Андрей, глядя в отпотевшее от ночного тумана окошко. – Плохая весть. Кажется, вы принесли с собой беду.

– Ничего мы не принесли, – раздраженно сказал я. – Ничего, кроме просьбы женщины, которая тебя любит. Если кто-то считает это плохой вестью, это его личное мнение. Несправедливое, между прочим.

Дверь зимовья распахнулась – на пороге стоял невысокий, совершенно седой алтаец в красной адидасовской куртке и высоких резиновых сапогах. Почему-то я сразу узнал в нем шамана, хотя сейчас он ничем не напоминал человека, плясавшего вокруг костра.

– Нужно ехать, – сказал он Андрею.

– Успею? – спросил Андрей.

– Почему не успеешь? Пойдешь по следу Синего волка. Быстро пойдешь.

– У вас что, бывают синие волки? – спросил не совсем проснувшийся Гриша.

Андрей, не отвечая, быстро собирался. Накинул куртку, натянул сапоги, вскинул на плечо, словно заранее приготовленную, сумку, висевшую на стене. В дверях остановился, посмотрел на меня, хотел что-то сказать.

– Иди, – сказал шаман. – Я сам скажу.

Андрей растворился в темноте.

Шаман сел на топчан рядом с Гришей и низко опустил голову.

– Что случилось? – спросил я после долгой гнетущей паузы.

– Все, что случается, должно случиться или не должно, – не поднимая головы, сказал шаман.

– Извините, не понимаю.

Раздражение от действительного непонимания всего происходящего стремительно нарастало во мне.

– Когда ты странствуешь во тьме, бесполезно нести светильник, чей свет нельзя увидеть. Ибо тогда каждый твой шаг будет промедлением перед неведомым, и любой крошечный камень на Пути заставит тебя споткнуться или отступить.

Старик говорил ровно и неторопливо. Несмотря на почти идеальную литературную правильность его речи и полное отсутствие акцента, мне почему-то показалась в его словах странная гортанная распевность, какая-то чуждая ритмичность, делавшая сказанное похожим на молитву или заклинание.

– Вы ему что-то сообщили, и он сказал, что мы принесли беду. Не знаю, с чего вы это взяли? Мы только принесли ему весть от человека, который давно и очень сильно его любит. Разве это может быть бедой? Вы кажетесь образованным человеком…

– Окончил Иркутский университет, аспирантуру в Томске. Кандидат филологических наук. Руковожу кафедрой этнографии…

– Значит, все эти пляски – чистая этнография?

– Для вас – да. Для него – Путь духовного прозрения.

– А для вас?

– Я – зоорин. Я нашел свой Путь.

– Если не секрет, в чем он заключается?

– Сделай светильник, зажженный от огня природы, ярким и чистым, чтобы путь, который ты прошел, был виден и отмечен…