Беглец

– Кем? – некстати спросил Гриша.

– А предстоящий путь не таил страха, чтобы другие, кто придет за тобой, могли шагать с уверенностью, ведомые светом, который ты оставил.

– Все говорят про какой-то Путь. Андрей тоже запал – Путь, Путь… Не проще ли сказать – Жизнь. А то, что она у каждого своя и, к сожалению, не у каждого чиста и прозрачна – затертая до дыр истина. На этом никакое учение не построишь. Я не понимаю, почему ваш Путь или кого-то другого, должен стать моим Путем? Или Андрея? Или его? – я ткнул пальцем в взъерошенного Гришу.

– У Андрея – не мой Путь. А твой Путь – не Путь Андрея. Скоро ты поймешь это.

– Я, по-моему, давно это понял…

– А что все-таки случилось? Какая беда? – спросил Гриша.

– Любовь должна отдавать, а не брать, – резко подняв голову, сказал старик и показал вытянутой рукой на раскрытую дверь. – Она хочет все иметь одна. Это очень плохо. Нельзя в этом помогать. Обязательно будет беда.

– Будет или есть? – все еще не в силах справиться с раздражением, спросил я.

– Есть. И будет, – сказал старик и поднялся. – Вы ему уже помешали. Если помешаете еще, он может вернуться. Если вернется – темнота закроет глаза и уши, как было раньше, когда он не хотел жить.

Он шагнул за порог, и через несколько секунд из темноты тайги до нас донесся протяжный стонущий крик, похожий и на крик ночной птицы, и какого-то неведомого зверя. Кто-то издалека откликнулся похожим криком. Потом все стихло.

– Фигня какая-то, – неожиданно сказал Гриша.

– Не возражаю, – согласился я.

– Я не о том. Как ты думаешь, бывают синие волки?

– Если их покрасят.

– Не хотел тебе говорить…

– Что еще?

– Помнишь, Андрей сказал…

– Что он сказал?

– Что изображения не будет.

– Ну?

– Отмотал проверить.

– Не тяни резину!

– Вспышки какие-то, пятна, блики. Звук, правда, нормальный. В общем – лучшим кадрам шандец.

– Лучшие кадры у нас с тобой еще впереди. А ситуацию обыграем. Пустим на экран твои вспышки с реальным звуком и расскажем все, как было. Сожрут за милую душу. Мистику у нас обожают.

– Ты заговорил, как наша шефиня. Мне это не нравится.

– Мне тоже многое не нравится. Особенно, как мы отсюда выбираться будем. Идти вокруг озера – не меньше недели. Если не больше.

– Дубовой нам такого кайфа не отломит. Могу поспорить – утром возникнет из небытия.

– Если его синие волки не сожрут. Давай спать.

Я потушил лампу.

Утром озеро и окрестную тайгу окутал густейший туман. Мы с Гришей уныло расположились на большом камне у самой кромки воды. Мягкая, какая-то ватная тишина царила вокруг – ни щебета птиц, ни плеска воды.

– Ни пространства, ни времени, – сказал Гриша, посмотрев на часы. – Стоят.

– Мои тоже, – не открывая глаз, сказал я.

– Я думаю – примерно половина девятого.

– Или двенадцатого.

– Ты становишься пессимистом.

– Просто я начинаю думать, что старик прав.

– Насчет чего?

– Как он там вещал? «Если не можешь понять другого, мельчайшее препятствие становится непреодолимым». Не могу понять – за чем он гонится, куда бежит? Что ему вообще надо?

– «Что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном?»

– Что кинул – ежу понятно. Что ищет? Разве можно найти то, чего не знаешь?

– Теперь узнаю Дубового. Он признает только ясно поставленные цели.

– Ты меня достал своими сравнениями.

– Я не прав?

– От того, что ты прав, на душе еще гаже. Значит, так… – Я спрыгнул с камня. – Распаковывай камеру – запишем обращение к зрителю, который до сих пор не понимает, что мы от него хотим.

– А ты сам понимаешь?

– Ставь камеру – буду делиться своими сомнениями.

И вот я стою спиной к невидимому озеру, на фоне плотной неподвижной стены тумана с микрофоном в руках.

– Если бы надо было придумать символ бесконечности – он перед нами. Туман. Ни звуков, ни пространства, ни времени. Мы только представляем себе: там – озеро, там – тайга, там – горы. Время – примерно половина десятого. Или двенадцатого. Или – час. Время не может быть примерным. Если примерное, значит, его совсем нет. Озеро, возможно, не там, а там. А в том направлении – отвесные скалы. Попробуйте, докажите, что это не так, если вокруг беспросветный туман, и я представления не имею об окружающем пространстве. Скажете – это даже не тема для разговора: подует ветер, рассеется туман, все станет на свои места. Время можно будет узнать по солнцу, направление по звездам, днем – светло, ночью – темно, зимой – холодно. Остается только один ма-а-аленький вопрос: а зачем все это? Зачем ориентируемся в пространстве, зачем подсчитываем время, зачем куда-то стремимся, чего-то добиваемся? Зачем вообще живем? Рано или поздно иллюзии наши начинают рушиться, пространство сужается на длину собственного дыхания, глаза слепнут, время стремительно убыстряет свой бег, перед тем, как окончательно остановиться. И мы, наконец, расстаемся с этим миром, так и не поняв, зачем он, зачем мы? Так стоит ли куда-то бежать, что-то отыскивать, переживать, отыскивать какие-то пути, разочаровываться, страдать, корчиться от боли? Не лучше ли так и остаться в этом тумане и, не делая ни шагу, создавать в воображении свой мир – тот, который тебе по душе? Уверяю вас, он будет намного лучше того, который вы увидите, когда туман рассеется.

– Все! Записал?

Гриша отрицательно покачал головой.