Далеко от неба

– напевал Домнич, не обращая, казалось, на слова жены ни малейшего внимания.

– Поглядим, как он теперь разруливать будет. Соответственно и выводы поимеем насчет дальнейших перспектив.

– Разрулим, не переживайте. Все по уму будет.

– По какому уму?! – закричал Шабалин. – Васька твоих бандюков придурочных, как кутят, уделал.

– Какие они бандюки? Шпана. Для легкой разведки боем. Мы с Чикиным этот вариант тоже имели в виду. Он же после тюряги наверняка подписку давал, что ни в какие криминальные мероприятия вмешиваться не должен. В первый же день вмешался. Так что теперь ваши не пляшут. Сегодня же и определим в предварительную отсидку.

– Пока еще не определили, а шуму уже, как на цыганской свадьбе.

– Издержки производства.

– На хрена мне такое твое производство? Это по карманам шарить под шумок хорошо. Серьезные дела в полной тишине проворачивать надо. Чтобы ни слуху ни духу.

Я уже без твоего Чикина выяснил про Егорова постояльца.

– Что, граф Люксембург какой-нибудь?

– Кому граф, а кому следователь по особо важным делам.

Баян в руках Домнича вякнул и замолчал. Домнич почему-то внимательно поглядел на жену и спросил: – Информашка достоверная?

Старик Шабалин поджал губы и промолчал.

– Понятно. – Домнич аккуратно положил баян на диван, поднялся. – Может, еще новости имеются? Что-то наша красавица молчит, как партизан. Зачем, спрашивается, мы её в тыл к противнику засылали? Выкладывай. По глазам вижу – не терпится.

– Только сразу предупреждаю, – сказала Надежда, пристально глядя на мужа. – Если эта новость к тебе хоть одним боком – своими руками…

– А ко мне здесь все и тем, и другим боком. Чуть что, каждая собака первым делом ко мне: помоги, спаси, выручи, подскажи, одолжи. Служба МЧС, а не директор коопзверпромхоза.

– Не придуривайся. Знаю я твою службу. Поглядим, что она теперь делать будет.

– Все в лучшем виде будет, не боись. Докладай, старший лейтенант, докладай.

– Мария вроде в себя пришла. Собирается давать показания. Роман Викентьевич в область звонил, чтобы следователь выезжал.

Домнич и Шабалин переглянулись.

– Своей милиции ему, выходит, мало, областные инстанции подключает, – стараясь придать голосу беззаботность, сказал Домнич. – Флаг ему в руки, пускай вызывает. Мы ему в свое время помощь предлагали – отказался. Как говорится, кто ищет, что-нибудь находит.

Через двор торопился Шевчук. Обойдя стороной захлебывающегося лаем пса на цепи, поднялся на крыльцо и, разглядев на веранде Шабалина, стал подавать ему знаки.

– Еще один агент скончавшегося социализма, – прокомментировал его появление Домнич. – Если и у него новость вроде ваших, пишу заявление об увольнении. Нервные издержки не соответствуют материальным доходам. Чего мельтешишь, как Попандопуло? Заходи! Заходи, заходи, мы хорошим новостям завсегда рады. У тебя ведь хорошие новости, Сергей Петрович?

– Мишка Тельминов в больнице стрельбу устроил – весь медицинский персонал до сих пор в морге скрывается. Мосол со страху отказался заявление против Васьки писать, а Степка Добрецов ему за это еще одну травму нанес вроде с переломом конечности. Аграфена пошла к попу исповедаться – все, говорит, ему, что здесь в настоящий момент происходит, в полном объеме изложу. Васька у Егора Рудых до сих пор находится. У Бондаря повреждение верхней половины головы и рука наскрозь прокушена. Любаша обещает в следующий раз вовсе это дело откусить, если к ней с ошибочными претензиями приставать будут. А еще, Юрий Анатольевич, по моим соображениям…

– Я могу быть свободна? – явно ерничая, спросила Надежда.

– Гуляй, – махнул рукой Домнич, и когда Надежда вышла, спохватившись, крикнул: – Скажи Чикину, пусть срочно к Егору Рудых едет. И ребят покрепче прихватит!

– Сейчас, побежала, – пробормотала Надежда и, проходя мимо машины мужа, стоящей во дворе, что было силы ударила рукой по капоту. Тревожная сирена заглушила даже лай собаки. А уж соображений Шевчука вовсе не стало слышно.

* * *

На месте так и не дорисованного Олегом изображения отчетливо выделялось большое, закрашенное известкой пятно. Отец Андрей в дверях еще раз оглянулся на дело рук своих и, выйдя на крыльцо, запер церковь на большой навесной замок.

– Чего её запирать? – раздался за спиной насмешливый голос. – Одна в ей пустота в настоящее время. Свечки – и той не сыскать.

Отец Андрей оглянулся. С кучи бревен неподалеку от крыльца поднялся высокий нескладный мужик в старом офицерском кителе с одним капитанским погоном на правом плече.

– Вы ко мне или просто любопытствуете? – улыбнулся отец Андрей несуразному виду посетителя.

– В этом сооружении тоже участие принимал, – похвастался мужик, поднимая голову к кресту, венчавшему купол церкви. – Крест коллективно водружал. Вроде не скособочили. Одобряете?

– Вполне.

– Тогда у меня к вам такое дело будет, гражданин священник. Семейное дело. Баба у меня померла.

Отец Андрей перекрестился.

– Теперь крестись, не крестись, назад не воротишь. А внимание оказать все равно требуется.

– Отпеть хотите?

– А хрен её знает? Извиняюсь, конечно, за неприличное выражение. На эту тему у нас с ней никогда даже разговоров не было. А что неверующая – это точно. Загнет другой раз и в Бога, и в мать, и во все остальные части, веришь-нет – даже мне не по себе станет. Особо, если с похмела. Правду говорю. Такая матершинница… Я на месте Бога, если он, конечно, в наличии, близко бы её до себя не допустил. Да и он ей, если хорошенько сообразить, без особой надобности. Теперь вот некоторые снова задумываться стали насчет религии. Лично так считаю – если Бога нет, живи, не живи – полная бессмысленность получается. Так, нет?

– Так.

– Значит, согласный?

– Если неверующая, то отпевание не положено.

– Ей, конечно, твое отпевание до лампочки. А я вот чего делать должон? Ежели по совести?

– Помолитесь за упокой души новопреставленной… Как звали покойницу?

– Звали-то? Звали, конечно. Может, проявите какое ни на есть сочувствие? Дохромаем до моего места жительства, помянем покойницу, чтобы ей на том свете не шибко скучно было. Хромать, понятное дело, я буду, поскольку рысь пятку наскрозь прокусила. Дикая животина – никакого соображения. Много я теперь, колченогий, наохочусь? Во! – Мужик сунул под нос отцу Андрею фигу. – Потому и баба со мной жить отказалась. Без интересу ей с хромодырым маяться. Собрала свои бабьи причиндалы – и на прииск поварихой. А преждевременный инвалид живи как желаешь. Как, по-вашему, по-божественному – правильно это, нет?

– Так она у вас на прииске померла?

– Она-то? Не-е. Чего ей сделается? Поперек себя здоровее. Это другая померла. Я и звать-то её как, не всегда помню. Болела-то всего ничего. Ты, говорю, Петровна, не сомневайся, похороню, как родную. Поминки само собою, а если еще сам гражданин священник слово какое напутственное произнесет, тогда моя прежняя вовсе от зависти назад прибежит.

– Значит, померла ваша сожительница?

– Ну. Мне, говорит, чем с тобой сожительствовать, легче помереть. Вот и померла, дура. Тут всего и делов – до лесопилки, улица Шестнадцатого партсъезда, дом четыре. На мотоцикле – раз чихнуть.

– Это ваш мотоцикл? – Отец Андрей посмотрел на стоявший посреди двора старенький мотоцикл с коляской.