Три кита. Шахтерский роман

– Другое? – в упор глядя на мужа, недоверчиво переспросила Алена.

– А, ты думала! – стараясь не раздражаться, угрюмо заметил Гаврил.

13

– Это – правда, что нашу лавочку закрыть хотят?

Задавая свой вопрос Ляхов, как всегда, вел себя не в меру непринужденно. Он многозначительно посматривал на товарищей. Картинно закидывал ногу на ногу, сидя на стуле. Точно, и впрямь желание выделиться из общей серой массы, покоя ему не давало.

– Только ты не темни, начальник, говори, как есть!

– Сложно с тобой разговаривать, Вова! Вечно ты строишь из себя какого-то там… Нельсона Манделу.

– А кто – это? – тотчас, сбросив всякую важность, и, напустив на себя придурковатый вид, спросил Ляхов.

– Кто, кто… Мигалка – на авто! Это – большой человек. Не нам с тобой – чета!

– Подумаешь! – фыркнул Ляхов. – Вот, если бы у этого самого… Как его?..

– Манделы! – подсказал горняк, сидевший по левую руку от своего не в меру разговорчивого товарища.

– Ага!.. Маделы!.. Спросили, кто такой – Вовчик Ляхов? А?

И балагур, важно приосанившись, обвел всех вопросительным взглядом.

– Что бы он ответил?

– Не ответил, а спросил!

– Спросил?

– Ну, да!.. Он спросил бы: «А это – кто?» А ему бы сказали:

«Известное дело, кто! Главный клоун – в нашем Шапито!»

Слухи всегда опережают события. Они, как птицы, которые до наступления холодов собираются в стаи и прощально кружат над родными полями и лесами, чтобы улететь в дальние края. Не успел Тумский вступить в должность, как горняки стали втихаря судачить о том, что, мол, шахта последние дни доживает. Государство и местные угольные боссы от нее отказались в пользу концерна «Гран-при». А те не торопятся за кота в мешке платить. Как будто бы хотят вначале, как следует, прощупать, на что им рассчитывать, если они за угольные залежи кругленькую сумму выложат. Или же денег у них на все, про все не хватило… Подкопить хотят! А, может, пожадничали. Поэтому, сперва попросили отдать им шахту, то ли в аренду, то ли еще непонятно на каких условиях… До окончательного расчета. Также, говорили, что прежние хозяева неохотно пошли на сделку. И, лишь с тем условием, что, в случае чего, за ликвидацию горных выработок, рекультивацию земель и прочее тоже деньги платить придется. Не им, конечно! Пусть новый собственник, у которого бабок не меряно, когда смекнет, что с угольком облом вышел, и раскошелится. Только, тогда уже поздно будет кулаками махать. Предупреждали их, что добыча на шахте на обе ноги хромает. Постоянно какие-нибудь мелкие ЧП и аварии случаются. Так, нет! «Гран-при» нужных людей подключил. Давай по-своему уговаривать угольных чиновников, которые лишь для виду сперва артачились… Но, в конце концов, «добро» на сделку дали. Только, «добро» ли – это, новые хозяева тогда сами толком не знали. Тем более, что не на свой хлеб рот разинули. В добыче-то угля они ни бельмеса не шпренькают… А может быть, на самом деле, все совсем не так, как это со стороны кажется, и пришлые толстосумы какую-нибудь свою, ведомую только им одним линию гнули.

Грохов старался не думать об этом и работать, как прежде. Так как будто бы ничего не изменилось, и жизнь текла своим чередом. Но, в очередной раз, зайдя в кабинет к Тумскому, он вдруг понял, что как бы не зарывал он голову в песок, точно страус Нанду, лишь бы ничего лишнего не видеть и не слышать, вряд ли, у него это получится.

– Знаете, Грохов, я ничуть не обижаюсь на то, что в глубине души вы считаете меня дилетантом, который присвоил, точнее, купил за деньги себе чужое ремесло! – вместо приветствия сказал Никанор Гомерович.

– Не помню, чтоб я такое вам говорил! – ответил Гаврил, стараясь не смотреть Тумскому в глаза.

– А, я и не утверждаю, что говорили! Просто, у вас на лице это написано. А я, хоть и пока что, не разбираюсь в горном деле так, как вы, зато я умею другое. Я умею проникать в чужие мысли!

– Какая ж, вам от этого – польза? – нечаянно вырвалось у Грохова. – Мне, кажется, наоборот, один только вред… Впрочем, вы тоже можете ошибаться!

– Конечно, могу! Но только не в этот раз.

Держа руки в карманах брюк, Тумский легкой походкой прошелся по кабинету.

– Нет, поймите меня правильно! Я ни в чем вас не виню! Можете думать все, что захотите и сколько захотите. Я вас позвал не за этим.

– А – зачем же? – настороженно глядя на Тумского, спросил Гаврил.

– У вас есть горняцкий опыт! У меня – деньги и власть. Поделитесь со мной опытом, и я подумаю о том, чтобы вы занимали более высокую должность и получали за это достойную зарплату.

Грохов слегка насупился и даже помрачнел. Неужели в этом мире стало возможным все и всех покупать за деньги? Неужели не осталось ничего святого?

– Да, не будьте вы скучным моралистом, выбросьте всякий хлам из головы! – раздраженно заметил Тумский. – Мне надо шахту сделать прибыльной, чтобы мужики хорошую зарплату получали и приносили ее своим женам домой! Разве, это – плохо?

Грохов почувствовал, что начал невольно злиться. «Тоже мне, умник выискался! – подумал он. – Да, не о людях ты печешься, а собственном кармане, прежде всего! А на людей тебе наплевать! Сколько их под землей навсегда останется, когда они твой безразмерный кошелек всерьез станут деньгами набивать!»

– Но почему, именно, я? На шахте много специалистов, которым я в подметки не гожусь!

Тумский презрительно улыбнулся. В это время его сотовый выдал какую-то вполне приятную для слуха мелодийку.

– Офелия? Привет, дорогая! Я буду через час…

При имени «Офелия», сам того не ожидая, Грохов приметно вздрогнул.

14

По соседству с бабушкой Зосей в разное время проживали разные семьи. По каким-либо причинам одни выезжали из квартиры, другие вселялись в нее. Они были отличны во всем, но схожи – в одном-единственном. В том, что кто-либо из глав этих семей, а то и оба сразу, работали не где-нибудь, а, именно, в милиции. Это было непременным условием для того, чтобы занимать часть жилплощади по соседству с бабушкой Зосей. Другими словами, эта часть коммуналки была служебной и принадлежала правоохранительным органам. Поэтому смена жильцов производилась по их усмотрению. И так могло продолжаться до бесконечности. С одними баба Зося и Дед Гоша быстро находили общий язык и жили душа в душу. С другими это давалось сложнее. Или же совсем не удавалось. Это происходило по многим причинам. В зависимости от возраста, характера и достатка семей, получавших крышу над головой в деревянном бараке. К тому же, работа у служителей правопорядка была не простая. Нервная. Честно признаться, из всех семейств, которые соседствовали с Гроховыми в течение примерно двух десятков лет, больше всего ко двору пришлись Генераловы. Потап Потапович почти под стать своей важной фамилии, имел чин полковника и занимал высокую должность в органах. Это был солидный человек. Килограммов сто весом. Начальственного вида. Но, как ни странно, вопреки этому, в обращении он казался чрезмерно прост. Глаза его светились умом. Улыбался он всегда широко и открыто. Гаврил помнил, как Потап Потапович и его супруга, работавшая в детской комнате милиции, женщина очень болезненная и сентиментальная, по очереди угощали его витаминками. В то время подобное лакомство было большой редкостью. Белые таблетки, с трудом помещавшиеся в ладошке Гаврила, сами таяли во рту и имели чрезвычайно приятный вкус.

У Генераловых были две взрослые дочери. Старшая Дана, жгучая брюнетка, часто катала Гаврила на велосипеде. Он замирал от восторга, когда, посадив его на багажник или раму, она мчалась по дороге, обгоняя ветер. Впрочем, Дана развлекала подобным образом почти всех дворовых ребятишек без исключения, и, тогда они буквально обалдевали от счастья. Однако, очень скоро ей это занятие надоедало, а назойливость ребятни, просившейся покатать еще и еще, начинала ее раздражать. Не церемонясь, Дана, у которой был весьма дерзкий характер, посылала дворовую шпану куда подальше. Но не так, чтоб, уж, очень далеко! Отчаянно крутя педалями, она, как вихорь, срывалась с места и мчалась прочь. Туда, где никто не стал бы ей больше докучать.

Младшая дочь Генераловых Лида являлась умственно отсталой. Она никогда не училась в школе. Поэтому не умела ни читать, ни писать. Часто сидя с Гарилом в кухне, она грызла семечки. Но, отделяя шелуху от зерен, не съедала их сразу. А, то и другое отдельно складывала в горстки на кухонном столе. Лида делала это очень ловко. Количество шелухи и зерен заметно росло. Когда оно уже достигало, по-видимому, того предела, который Лида считала вполне достаточным, чтобы прекратить свое занятие, она отправляла шелуху в ведро с угольной золой, которое всегда стояло подле печи на кухне. Горсть же зернышек делила напополам. Одну половинку она съедала сама, второй угощала Гаврила. Если учесть, что ему тогда было лет пять-шесть, не более, то желание Лиды хоть чем-то подсластить жизнь соседскому мальцу, становилось понятным. Оно являлось ни чем иным, как проявлением заботы о более слабом, чем она сама, и беззащитном существе. Иногда Лида садила Гаврила на колени и целовала его в обе щеки. И, таким образом, выражала свою симпатию к нему. Как видно, ее душа искала выхода для тепла и любви, которые переполняли несчастную девушку.

Это была наилучшая пора в жизни Гаврила, а, значит, и в жизни бабы Зоси и деда Гоши, которые в собственном внучке души не чаяли. Но все хорошее почему-то быстро проходит. И однажды Генераловы пригласили своих соседей, с которыми прожили не один год в тесной коммуналке на прощальный ужин.

– У нас – новоселье! – торжественно объявил Потап Потапович, когда и гости, и хозяева уселись за стол. – Квартиру благоустроенную дали. Трехкомнатную! В кирпичном доме! С раздельными ванной и туалетом. Вода холодная, горячая – круглые сутки…

Казалось, радости новоселов не было предела.

– Вот, как только переедем, приходите нас проведывать…

Однако пожили в новой квартире Генераловы недолго. Потап Потапович вскоре неизлечимо заболел. То ли ожирение сердца у него врачи заподозрили, то ли еще – что. Но, как только он всерьез занедужил и слег, больше уже не поднимался с постели. Супруга его на этом свете тоже не особенно задержалась, и через год после смерти мужа ее отвезли на кладбище. Старшая дочь Генераловых обзавелась собственной семьей. Лиду же определили в дом для умалишенных. Гроховы навещали ее несколько раз. Но однажды к ним домой пришла Дана и сказала, что ее младшая сестра приказала всем, кто ее знал, жить до глубокой старости.

15

Гаврил поначалу ужасно ревновал Офелию к Витьку Булыгину.

Это был его новый сосед. Пацан, как пацан, с черными живыми и ужасно лукавыми глазенами. Смышленый не по годам, он знал, откуда дети берутся.

– Да, в магазине их покупают! – важно изрек Колька. – Мне ж, мамка говорила.

– Дурак – ты! – рассердился Витька. – Не будет же твоя мамка тебе, молокососу, рассказывать, как они с твоим папкой по ночам тебя делали!