Сачок для бабочек. Криминальная мелодрама

Честно говоря, когда я досконально просек всю эту учебную кухню, то больше думал не об экзаменах, а о том, как бы мне снова уединиться с Евой у нее на хате, или еще – где. При первой же встрече я хотел немедленно предложить ей нечто подобное, но произошло непредвиденное. Завидев Еву издалека, я поджидал ее возле дверей школы. Она шла легкой стремительной походкой, будто бы едва касаясь подошвами своих чудесных ножек этой бренной земли. Невольно любуясь ею, в тот миг я буквально боготворил эту девушку. Она казалась мне ангелом во плоти. Даром, посланным мне свыше. «За что мне – такая награда?» – с немым удивлением и восторгом думал я. Поэтому, даже, несмотря на то, что произошло между нами, продолжал немного смущаться ее. Когда же она приблизилась, я сделал шаг навстречу и приветливо кивнул ей. Увы, это показалось мне больше, чем странным, но в ответ, Ева, холодно посмотрев на меня, молча проследовала мимо. На миг я словно остолбенел. Ледяной пот прошиб меня с головы до пят.

– Ева! – не особенно громко, но так, что в голосе моем она не могла не услышать нотки непритворного удивления, испуга и даже отчаяния, кликнул я ей вослед.

В этот момент входная дверь за ней захлопнулась.

– Вот …! – выругался я.

Хорошо, что тогда никто меня не слышал.

Сидя в классе, я постоянно буравил глазами затылок Евы, которая располагалась за партой впереди меня. Видимо, ощущая на себе этот взгляд, пару раз она даже оглянулась и хмуро посмотрела в ответ. На переменах я не однажды пытался подойти к ней, чтобы заговорить, но она по-прежнему игнорируя меня, уходила прочь вместе с неотступно сопровождавшими ее подругами. «Да, что с ней – такое?» – в горькой досаде недоумевал я.

Я вместе с Евой вышел из класса после занятий и так и следовал, точно побитая собака, чуть позади нее до тех пор пока мы окончательно не пересекли школьный двор, а потом не оставили его далеко позади себя. Тогда, наконец, прибавив шагу, и, поравнявшись с ней, я дал выход обуревавшим меня чувствам.

– Ты издеваешься надо мной, да? Издеваешься? Или это – злая шутка? Никак тебя не пойму! А, может быть, между нами все кончено?!

Видимо, обида так переполняла меня, что я не придумал ничего лучшего, кроме, как накричать на Еву. Она вдруг неожиданно остановилась и, круто повернувшись на каблучках, оказалась лицом к лицу со мной. В этот миг я пожалел, что минуту назад был с ней чересчур груб, так как в глазах ее увидел застывшие слезы.

– Ты, наверное, прав! – сказала она, через силу улыбнувшись. – Для нас обоих будет гораздо лучше, если все закончится теперь же…

И Ева стремительно направилась прочь. Мы были уже метрах в пятидесяти от ее дома. Невольно провожая мою возлюбленную взглядом, я увидел, как калитка распахнулась, и со двора, в котором с определенных пор мне были знакомы каждое деревце и каждый куст, вышла какая-то белокурая девушка в белой блузке и джинсах. Она бросилась навстречу Еве, точно они давно не виделись, и обвила ее шею длинными тонкими руками… Вскоре калитка за ними захлопнулась.

Еще некоторое время я неподвижно стоял на месте, то ли осмысливая сказанное мне Евой, то ли глупо надеясь, что она вдруг, сменив гнев на милость, чудесным образом выпорхнет из своей усадьбы, как ни в чем не бывало, приветливо махнет мне рукой. Воображение тщетно рисовало мне радужную картину, поскольку в действительности ничего подобного не происходило. При этом сердце мое ныло и буквально разрывалось на части. «Неужели я влюблен? – думал я. – Так влюблен, что, кажется, не способен пережить ссоры с Евой? А – что, если и вправду у нас с ней все кончено? Нет, этого не может быть! Пройдет день, два и прежние отношения вернутся на круги своя…» Мне так хотелось в это верить, что лишь на миг, представив себе, что все могло произойти совсем иначе, я едва не прослезился.

Понуро бредя вдоль улицы, и вместо того, чтобы наслаждаться чудесной панорамой весны, тупо глядя себе под ноги, я вдруг едва не столкнулся нос к носу… С кем бы вы думали? Оторвав взгляд от пыльной деревенской стези, я внезапно обнаружил прямо перед собой… Мать Евы!

– На ловца – и зверь!.. – изрекла она мрачным тоном, не предвещавшим мне ничего хорошего.

– Здрасте, теть Дань! – сделав вид, что ее «приветствие» не показалось мне странным, сказал я.

– Простынь-то, что на Евкиной кровати испоганил, сам стирать будешь или мне в суде ее представить, как улику?..

– Какую улику? – сделав удивленное лицо, поначалу даже опешил я.

– Такую, что ты, негодяй, изнасиловал мою дочь!

Ее слова, точно обухом, шандарахнули меня по голове. Почувствовав ужасную сухость во рту, я в ответ не мог произнести ни слова. Словно завороженный смотрел я в злющие глазки этой женщины, прежде всегда такой приветливой и доброжелательной, и мне казалось, что вот-вот она, точно большая дикая кошка, пружинисто изогнувшись, бросится на меня и вонзится когтями и зубами мне в горло!..

– Ну, гаденыш этакий, молись богу, чтобы моя Евка не забрюхатела!.. Иначе, кранты – тебе! Кранты! Так и знай… Понял?!

И женщина, с трудом сдерживая негодование, от которого лицо ее ужасно раскраснелось, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, в бешенстве размахивая руками, удалилась прочь.

– Сынок! Как же ты мог на такое?.. Как? У меня в голове не укладывается! – накинулась на меня мать, едва я переступил порог.

Волосы у нее были растрепаны, руки мелко и часто тряслись. Она, не отрываясь, смотрела на меня, и в ее взоре читались то боль и гнев, то надежда и отчаяние.

– Неужели это – правда? Ответь мне сейчас же! Ответь!

Скинув обувку, я прошел в комнату и устало опустился на стул.

– Какая правда?! О чем ты говоришь?

– О том, что я недавно слышала своими ушами!..

– И ты веришь всему, что тебе скажут?

Наконец, взгляды наши встретились.

– Что же мне остается, по-твоему, когда в дом ко мне врываются и поносят меня и моего сына самыми последними словами?! А потом еще и угрожают посадить тебя в тюрьму! А то и – того хуже…

– Да, ничего они не смогут сделать, мать! Пошумят, пошумят, да, перестанут!..

– Хорошо, коли так!

– Ты больше не пускай ее в дом! Родительницу Евкину… Не должна она на тебе отыгрываться. Злобу свою срывать. Ты – здесь, ни причем! Я – уже сам взрослый. Разберусь, что – к чему!

Мать часто захлюпала носом. Не в силах больше сдерживаться, она вдруг уткнулась лицом в ладони. Вслед за глухими стонами горькие рыдания вырвались у нее из груди.

– Да, будет тебе, мам, сырость зря разводить! Будет!

Жалость кольнула меня в самое сердце. Я подошел к матери и, нежно обняв ее, не отпускал до тех пор, пока она не перестала вздрагивать всем телом.

– Ну, вот и – ладно! Вот и – хорошо!..

– Что ж – хорошего?

Пожилая женщина оторвала мокрое лицо от ладоней.

– Сам знаешь, каково мне такое выслушивать!.. А эти люди. Они – на все способны. Вон мужик-то у нее сидел! И причем – не раз. То – за разбой… А в последний раз – за убийство!..

– Так, ведь оправдали! Сама же знаешь… Не его это было рук дело!..

– Как же – не его!..

Женщина горько усмехнулась.

– Еще как – его! Судье на лапу дал, вот и отмазали убийцу. А то, что он таковой и есть, это у него на роже написано.

– Ну, даже, если и написано! Подумаешь… Велика важность! – небрежно фыркнул я.

Но не оттого, что в действительности так думал, а, скорее, затем, чтобы хоть немного успокоить мою мать.

– А – что, если он узнает про то, что ты с его ненаглядной дочуркой сотворил? Теперь-то уж, наверняка, не только он узнает… У нас тут все и про всё – в курсях. А за такое безобразие, теперь пересудов и мне, и тебе, и той девчонке… До конца жизни хватит!..

– Да, ничего я не творил! Пойми ты, наконец! – не на шутку вскипел я. – Она сама так захотела!

– Захотела!

Женщина, не в силах что-либо возразить сыну, пожала плечами.