Тюремные записки в прозе и стихах

Вы – аквариум для Бога,
Но порядком надоели,
И пройдёт совсем немного,
Он качнёт вас на качели,
Вряд ли кто там усидит,
Канет в Лету этот вид».

– 12-

Вдруг видения исчезли,
То ли сказка, то ли быль,
Но сижу я на постели,
И в руке моей костыль:
Череп – ручка, кость как трость,
Видно, был из Ада гость.
Снова что-то промелькнуло,
И сознание замкнуло.

– 13-

Вот гуляет взмах за взмахом,
Смерти движется коса,
Нет надежды, нет и страха —
Рвать напрасно волоса.

«Я хочу на вас жениться!» —
Прокричал я ей с угрозой.
В изумлении застыла
Незамужняя краса,
И на землю опустилась
Смертоносная коса.

То ли вспомнила Сизифа,
То ли смех в Декамероне,
Стало невозможно тихо,
Протянула мне ладони:
«Дай тебя я поцелую,
Обниму и приголублю!
Смерть весёлую, лихую
Зря боятся Божьи люди.
Право, я в смущенье, воин,
Жаль, меня ты недостоин:
Я бессмертная девица,
Ты проснись, а я – в светлицу,
Ту, что выделил мне Бог».

И шагнула за порог.
…Видимо, её сестру
Повстречал я поутру.
Кружит, вертится рулетка —
Водка, баба, в зоне клетка,
Что мне год или другой,
Коль дружу я с Сатаной!

Часть 2

Родовая сила

Глава 1

Детство

Корни героя нашего повествования уходят в давнюю польскую родословную, предположительно, в период заката Речи Посполитой. В конце XVIII века польско-литовская элита нещадно эксплуатировала русских, а заодно и собственных крепостных, и в стране начались брожения и противостояния. Чтобы поддержать сторонников конфедерации, Екатерина Великая ввела в Польшу войска Суворова, но поляки не угомонились и подняли восстание под предводительством Костюшко. Поскольку Суворов оказался непобедимым полководцем, то восстание было подавлено, пленённый Костюшко водворён в Петропавловскую крепость, а многих восставших препроводили с пользой для дела в Сибирь на освоение тамошних бескрайних просторов. Среди них оказались и предки династии Пекарских. О судьбе одного из их потомков, Александра Павловича Пекарского, пойдёт речь в повествовании.

Понятие родословия, святой памяти о предках, было сметено революцией и безумием Гражданской войны, когда сын шёл на отца, а брат – на брата. В разгуле репрессий был положен запрет на благородство происхождения, предоставлялись привилегии выходцам из неграмотных семей эксплуатируемого класса, история поколений разрушилась до основания, расплодив в обществе Иванов, не помнящих родства. Отечественная война, сплотившая народ, уже уходила в прошлое, но опять всплывали, настораживая людей, то ленинградское дело заговорщиков, то дело московских врачей-вредителей, и строгое табу на родство поколений сохранялось даже в узких семейных кругах.

* * *

Дед Александра по матушке имел имя необычное и исключающее у людей равнодушное к нему отношение – Философий. Был он парень видный: высок, широкоплеч, необычайно силён, добродушен и серьёзен не по годам, соответствуя своему имени. Накануне Первой мировой войны Философий был выбран на сельском сходе авторитетных крестьян рекрутом из семьи Пекарских. Холодным зимним вечером рекрут возвращался домой из церкви, где батюшка Сергий прочёл охранную молитву для воинов, и вдруг услышал из закоулка чей-то мучительный стон. Подошёл и увидел на снегу замерзающего цыгана. Философий постоял, размышляя, как поступить, ведь соплеменников бедолаги на селе недолюбливали за конокрадство. Подумал Философий, да и припёр старика в избу на отогрев. Когда цыган отлежался и пришёл в себя, он подозвал рекрута, вручил ему столовую серебряную ложку и сказал такое напутствие:

– Держи оберег заговорённый. Ты спас меня, а эта ложка спасёт тебя за все три войны, что придутся на твою долгую службу.

Не понял Философий, о каких трёх войнах нагадал ему цыган, но приступил служить царю и Отечеству верой и правдой, а ложку-оберег носил за голенищем правого сапога, не расставаясь с ней ни днём, ни ночью. После боевой подготовки его направили в отделение пластунов-разведчиков. Эти команды царских пластунов и были первым русским спецназом.

Первый Георгиевский крест дед заслужил на Германской войне за взятие языка «под чином» в тылу противника. Потом – революция, Красная армия и звание младшего лейтенанта. А цыганская серебряная ложка не раз спасала его от верной смерти. Однажды в ночной разведке она выпала из сапога, звякнув о камень. Дед вернулся за ней, и разорвавшийся снаряд накрыл всю группу разведчиков. Дед был контужен и с кровью из ушей, но с ложкой за голенищем дополз до своих окопов. Страшно было вспоминать о боях Гражданской войны, где гибли миллионами лучшие люди России.

Будёновка. Полоски на груди.
Винтовка. Штык. Гремучая граната.
Кровавый стяг в атаке впереди,
Где русский брат пошёл на брата.

Так армию рабочих и крестьян
От красной крови Красной и назвали,
Она смела врагов, как ураган,
И был красноармеец крепче стали.

В Финскую войну Философий брал линию Маннергейма, а Отечественную закончил капитаном. «Прополз до Берлина на брюхе», – коротко рассказывал он о тех суровых годах. За пластунский поход дед заслужил орден Боевого Красного Знамени и полный бант солдатских орденов Славы. Хотя Философий был офицером, но солдатские награды ему присваивали за то, что он наравне с рядовыми разведчиками ползал на брюхе. Таков славный боевой путь деда, за который старая бабушка временами упрекала его: «Ты воевал в Гражданскую войну за большевиков, а они нас же растоптали и Россию кровью залили».

Силой неуёмной
Обладал мой дед,
Не дожил немного
Он до сотни лет.

Презирал он немощь,
Слабость на земле.
Капитаном Немо
Дед казался мне.

Он прошёл все войны,
Рядом смерть жила,