Озеро во дворе дома

Тетка, закончив монолог, вдруг опять завыла по волчьи: у-у-йо-у, у-у-йо-у, у-у-йо-у! Лау поежился, неприятный волчий вой резанул по ушам, а она продолжала заливаться: у-у-йо-у, у-у-йо-у, у-у-йо-у! Воровато оглядевшись, он убедительно взлаял по-собачьи. Тетка мгновенно заткнулась, посмотрела виноватыми глазами и молвила:

– Так вы идите.

Лау поднялся по скрипучей лестнице на третий этаж. Лампочки здесь горели через одну. Он нашел тридцатую дверь, открыл и сразу почувствовал сырой запах штукатурки. Включив свет, обнаружил, что комната пуста, стоят ведра, кисти и кули  сухим раствором. Нехорошо тетка шутит, неодобрительно проворчал  и спустился в холл.

– Что же вы так надо мной изволите шутить, заселяете на третий этаж, в номер, в котором ремонт делают.

– Как ремонт делают? – удивилась администраторша.

Он объяснил. Тетка вздохнула с облегчением:

– Так вы промахнулись с этажом. Вам на второй, а вы на третий поднялись. Вы не обессудьте. В нашей гостинице постояльцы часто этажом промахиваются. Потом привыкают. Идут на третий, а попадают на второй, и наоборот. У нас гостиница с чудинкой.Ваш номер на втором этаже тринадцатый.

– Однако на третьем  то же есть тринадцатый номер, – удивился Лау. – Получается, на двух этажах есть два номера под тринадцатым номером.

– Нет, один, это двенадцатый, а следом тринадцатый. Просто таблички сами местами меняются, а бывают и раздваиваются. На двух номерах бывают одинаковые. Мы привыкли, в этом нет ничего страшного.

– Что за чертовщина, – недовольно ворчал Лау. – Вот попал в командировочку. Вся эта чертовщина уже стала откровенно надоедать. Хотелось спать, ночью в поезде плохо спал.

На втором этаже он прошел мимо номера с цифрой «13» и подошел к следующему номеру с такой цифрой «13» и с опаской вставил ключ в замочную скважину. Дверь нехотя отворилась, явив малюсенькую комнатушку, с двумя кроватями, посредине   тумбочка с непременным подносом  с пустым графином и двумя стаканами. Еще в комнатушку сумели воткнуть шкаф с двумя стульями.

Непрерывно зевая, Лау,  сунул сумку с вещами в шкаф и, раздевшись, юркнул под одеяло. Однако, едва  голова коснулась подушки, как сон пропал. Он повертелся и понял, что не уснет. Пришлось лезть в сумку за снотворным. Таблетка растворилась на языке, и он стал медленно проваливаться в сон, но его тут  стали бесцеремонно будить.

Он с трудом разодрал слипшиеся веки: перед ним стояла какая-то девица и что-то от него требовала. Лау ничего не понял и повернулся на другой бок. Девица ухватилась за его плечо. Пальцы у нее были ледяные.

– Бр-р-р, да что же это такое! – возмущенный Лау откинул одеяло и, не одеваясь, в одних трусах, босиком по холодному полу побежал вниз, к администраторше. Тетка  спала на кушетке за стойкой, укрытая пестрым пледом. Он ее разбудил. Его вид в одних трусах тетку не шокировал. За годы работы в гостинице она видела и не такое. Тетка поморгала глазками и стала скупо выдавать информацию. Да, была девица. Да, съехала, но заплатила за месяц вперед. Теперь время от времени приезжает ночевать. Но почему именно в 13-й номер? Жила в нем, денюжку заплатила, так что имеет право ночевать.

Лау вернулся в номер. Девица уже спала на его месте. Когда он вошел, девица открыла один глаз и внимательно проследила, как он улегся спать на другую кровать. Еще девица посоветовала ночью к ней не приставать. Иначе будет лягаться и кусаться. Зубы у нее ядовитые, враз перекинется. Зомбей восстанет.

Лау хмыкнул. Как ни странно, но девица рядом совсем не возбудила. Он даже встревожился, неужели у него пропал основной инстинкт? Так в сомнениях, он уснул.

Сон приснился в виде диалога с самим собой. С одной стороны – вроде как начинающий, неуверенный еще в своих силах писатель, с другой стороны – хамовитый малый. Обе ипостаси ему были несвойственны, он никогда не мечтал стать писателем, количество писателей стремительно превысило количество золотарей и продукт, соответственно, выдавало говенный, но в ипостаси писателя был исключительно вежлив, что делало сон очень странным.

Что привело его в этот городишко? Наследство. Он стряпчий, представляющий наследников. Боже, как банально начинать повествование, ухмыльнулся хамоватый малый, это же избитый литературный прием, пришедший нам с берегов его Величества Альбиона Туманного, над которым в викторианскую эпоху солнце всегда стояло в зените и никогда не пряталось в водах Великих океанов. Не надо дальше продолжать, убогое начало, и сюжет дальше предсказуемый, герой, чистый и наивный, столкнется со страшной тайной и попытается ее разгадать. Тайна крепко захватит его щупальцами и приведет в разверстую по случаю могилу, из которой герой выберется в самый последний момент, полностью опустошенный, потеряв чистоту и наивность, став циником и подлецом, но в награду ему будет дана девица-красавица, сундук с золотыми пиастрами, что примирит его с мерзкой действительностью. Нет, лучше один сундук с золотыми пиастрами. У девицы окажется несносный характер, и она со скандалами потребует на ней жениться, а потом в одну прекрасную ночь перехватит ему горло острой бритвой. Он, видите ли, был не очень нежным и слишком часто заставлял исполнять супружеский долг. Бедняжка умаялась по ночам не спать, и здоровый цвет лица потеряла. Суд оправдает безутешную вдову, поскольку судебно-психиатрическая экспертиза даст заключение: «циклический синдром (ПМС) тяжёлой степени». Одному ему не повезет, придется медленно гнить в неглубокой могилке,  а вдовушка будет наслаждаться роскошной жизнью, сундук окажется бездонным, и пиастры никогда не кончались.

– Такое фуфло сочиняешь, аффтар! – продолжил изгаляться хамовитый малый. – Байки дешевые! Говенный продукт!

– Согласен, байки, но не плохие, – обиделся начинающий вежливый писатель.  – Чем байки хороши? Не знаешь? Литература должна  возвышать человеческие души,  находить в них прекрасное..  Если грубо, чтобы ты понял,  – умному надо учиться на ошибках дураков.

– Дуракам, выходит, только и остается совершать ошибки? – неожиданно насупился хамовитый малый. – Я догадываюсь, кем ты меня считаешь.  Знаешь, эта, не умничай. В табло получишь. Глаз подобью, и пальцы  отрублю,  чтоб не писал. Был один гуманист, – это слово хамовитый малый протянул с презрением, советовал хорошо сечь, чтобы не писали.

Хамовитый малый сделал неприличный жест и гордо удалился в темноту.  Начинающий вежливый писатель взъерошил остатки волос на голове:

– Ёх-хо-хо, грехи наши тяжкие… Так на чем мы остановились?

– На приезде в город, тупица, на приезде в город, – сам себе ответил начинающий писатель. – Пора просыпаться, герр Лаукерт цур Зее. Точнее, герр Лау. Андрею Лаукерту не нравилась его фамилия, слишком длинная, тяжелая в произношении, особенно на последнем слоге, поэтому для себя сократил  до первого слога «Лау». По-немецки это означало «равнодушный, неэмоциональный». Он и в самом деле был такой, ко всему равнодушный. Его бывшая жена, когда желала с ним поссориться,  а обожала это делать часто, называла роботом, чурбаком и деревяшкой. Её гнев разбивался об него, как морская волна о камень, превращаясь в пену. Она даже с кулаками бросалась на него, но Лау отходил в сторону, и жена с визгом натыкалась на стены. Что и говорить, их брак оказался недолговечным.

Лаукертом цур Зее[1 - zur Zee – нем. – приставка к военному званию, обозначающая принадлежность в военно-морскому флоту]  он называл себя иронически, поскольку обожал плавать. Везде, куда приезжал в командировки, после работы искал водоемы, в которых обязательно долго плескался. Наверное, в другой жизни он был водоплавающим, человеком-амфибией. В воде он чувствовал себя гораздо свободнее,  чем на суше, а когда попадал на море, мог не выходить  из него часами и совершенно не уставал.

Я говорю себе – три, два, один! Глаза открыл! Вспомни, что спишь в местной гостинице, в двухместном номере. Рядом с тобой   должна спать неприветливая стервь-девица.

Открыв глаза, он убедился, что девица ночью не сбежала из номера, а продолжала спать на соседней кровати. Во сне она сбросила с себя одеяло, обнажив длинные ноги в красных носках. Ноги были стройные, как у моделей из глянцевых мужских журналов, тонкие в щиколотках с округлыми коленями. Отдохнувший организм вдруг бурно прореагировал, и Лау нестерпимо захотел женского тепла и ласки. Эх, очутится у нее под бочком, и погладить ножки, а потом забраться повыше и оседлать ее, такую теплую и мягкую со сна.

Но едва он сладко потянулся и встал, как девица, не открывая глаз, пробормотала:

– Хочешь посмотреть на меня голую, плати денежку.

Лау еще раз сладко потянулся и решил слегка похамить, в отместку за то, что ночью девица выгнала из прогретой постели, и пришлось греть другую:

– Меркантильность не украшает девушку. Смотри на себя сама. Можешь помастурбировать в мое отсутствие.

Он побежал в туалет, расположенный в конце коридора, а вдогонку ему понеслось возмущенное: «Пошел к черту! Сам дрочи!».

Когда он вернулся, девицы и след простыл. В номере от нее остался слабый запах цветочных духов, разбросанная постель и длинный темно-красный волос на подушке. Странно, ему показалось, что девица была блондинкой.

Лау заправил свою постель и, посмотрев на соседскую, скрипнул зубами и убрал ее. Немецкая составляющая его души требовала, даже в мелочах, порядка. Его жена была неряхой, и он  убирал за ней постель, а также разбросанные женские вещи: колготки, юбки и блузки. Броню его равнодушия пробивало грязное женское белье, которое мог найти в самых неожиданных местах. Ругаясь сквозь зубы,  он педантично складывал вещи для стирки в корзину.

Когда они стали встречаться, её привычка разбрасывать вещи казалось милой шалостью, но когда поженились, а жена по-прежнему продолжила страдать этим недугом, это стало причиной первых размолвок. Лау попытался привить жене полезный навык складывать вещи в  одно место. Жена соглашалась, день-два помнила о своем обещании, а потом все возвращалось на круги своя. В период брака они взяли в ипотеку однокомнатную квартиру с большой лоджией. Лоджия была соединена с кухней. В лоджии он вставил рамы с двойными стеклами и провел отопление. Лоджия стала второй комнатой.

Потом отношения разладились, но остались платежи по ипотеке, он был вынужден остаться в этой мгновенно опостылевшей квартире. В противном случае бывшая жена осталась без жилья. Со временем Лау думал найти себе другое жилье. Пока же он добровольно выселился в лоджию, а в дверь вставил замок. Еще он купил маленький холодильник. Бывшая супруга не умела готовить, но всегда любила поесть, что он готовил, и постоянно паслась в общем холодильнике.

Кухня, туалет и ванная остались в общем пользовании. После развода в комнату, где стала жить бывшая супруга, он не заходил, а когда однажды случайно зашел, тут же вышел. Безалаберность бывшей жены расцвела махровым цветом. Вещи валялись по всей комнате. Пыль, грязь и неприятный запах. Простыни на постели были несвежими и липкими. Немецкая составляющая его души упрашивала навести порядок, но русская перевесила, и он оставил там все в прежнем виде. Комната, вслед за бывшей женой, для него перестали существовать. В лоджии у него была идеальный порядок и чистота. Такой же порядок и чистоту он старался поддерживать в «местах общего пользования».

Утром гостиница выглядела не так зловеще, как ночью, когда два жалких плафона в длинном коридоре еле разгоняли тьму жидким светом, а двери номеров напоминали входы в склепы, набитые гробами. Осталось только войти и выбрать гроб посимпатичнее, с мягкой подстилкой, чтобы улечься и навек в нём уснуть. Утренняя тишина уже не казалось тревожной.

В туалете Лау с удовольствием умылся холодной водой и почувствовал себя бодрым, словно не было ночных приключений. Когда вернулся, обратил внимание, что на двери его номера гордо красовалась цифра «14». Он внимательно осмотрел номерок. Не похоже, что его ночью поменяли. Он прошелся по коридору, но тринадцатого номера на этом этаже не обнаружил. В этой гостинице точно не соскучишься. Лау сплюнул через плечо и решительно вошел в комнату. Он повесил мокрое полотенце сушиться и позавтракал бутербродами, которые взял с собой. После захотелось  ароматного кофейку.

Лау спустился в холл гостиницы. Администраторша  еще не сменилась, терла красные глаза и пыталась кое-как навести порядок на голове, которое  напоминало разворошенное воронье гнездо. Щетка цеплялась за волосы, и тетка сквозь зубы тихонько ругалась. Сегодня волосы были у нее иссиня-черного цвета. Кажется, вчера она была блондинистой, или это плохое освещение? Наплевать, он уже стал привыкать к странностям этой гостиницы.

– Кипятка не найдется?

Тетка перестала драть волосы и выставила на стойку электрический чайник с водой:

– Розетка рядом с кабинетом Дериктора.

Наученный горьким опытом, он на всякий случай осмотрел холл, который за ночь не изменился и был таким же пустым.  Лау поставил на табуретку чайник и включил его в розетку. Бумажка с печатью на директорском кабинете была небрежно оторвана. Лау не любил непорядок и тщательно приклеил бумажку на место. Вода в чайнике забурлила. Он налил в кружку кипяток и хотел вернуться в номер, но дорогу неожиданно перебежал фикус в большой кадке. Он споткнулся о кадку и растянулся во весь рост на полу. Горячая вода расплескалась по линолеуму. Стоп, какой линолеум? Ночью же был пол из мраморной крошки.

– Осторожнее, – взвизгнула тетка. – Осторожнее надо быть. Я фикус на ночь в угол оттаскиваю, а утром ставлю в центр холла.

Лау прикинул на глаз: кадка большая, фикус немаленький, и вес должны иметь приличный. Зачем таскать с места на место? Впрочем, не надо спрашивать, зачем тетка делает эту сизифову работу, и кто за ночь постелил линолеум на мраморную крошку. Очевидно, так распорядился покойный Дериктор. Волю умерших надо уважать. Поэтому, если нравится гостинице быть странной и пугать посетителей, – пусть будет так. Надо привыкнуть и не обращать внимания. Он вновь налил в кружку кипятка и вернулся в номер. Лау высыпал в чашку два пакетика свежемолотого кофе, и дразнящий запах арабики поплыл по комнате. Это, к сожалению, не доппио из кофемашины на работе, но в походных условиях сойдет.

Дверь комнаты скрипнула, и на пороге появилась ночная стервь-девица. При дневном свете она преобразилась в красавицу.  Высокая, длинноногая (красоту ног оценил еще утром), узкие бедра, грудь почти незаметна, тонкие руки, на точеной шее небольшая головка.  Овальное лицо с высоким лбом, на переносице небольшой белесый шрам,  серые пронзительные глаза, римский нос с тонкими бледными губами, на верхней губе слева родинка, делающая ее, как писали старинных романах, пикантной особой.  Лицо густо усыпано веснушками. Длинные медно-красные волосы собраны в тугую косу, болтавшуюся за спиной огненной змейкой.

Девица, на удивление, выглядела интеллигентной, хотя в общении  пыталась быть вульгарной. Очевидно, защитная реакция.  На дневной красавице было серое худи с длинными рукавами  и логотипом группы Пинк Флойд. Высокие голубые джинсы туго обтягивали бедра, на ногах – ослепительно белые кроссовки.

Дневная  красавица повела носом и возмущенно спросила:

– Почему мне кофе не налили?