Даманский. Огненные берега

– Тридцатое февраля, – буркнул Павел. Отношения с тещей не складывались с самого начала. Они не ссорились, не ругались, но в ее присутствии у него начиналась необъяснимая чесотка, возникало желание развеять свой прах. И за всем этим с невыразимой печалью наблюдал тесть – хороший, в общем-то, мужчина, но сильно придавленный каблуком.

– Как тридцатое? – Настины глаза округлились от ужаса, забегали. Потом дошло: – Ты меня разыгрываешь! Не бывает такой даты! Двадцать девять – и то редко!

Она шутливо ударила его кулачками. Он засмеялся, привлек ее к себе, нежно поцеловал. Она сопротивлялась для вида – люди же увидят. Мало тебе? Он запер дверь на защелку и продолжил начатое. Сопротивление слабело, Настя бормотала больше для порядка, мол, нашел время, мы тут не одни. Оставьте меня в покое, товарищ лейтенант! Ладно, победил, я сама это сниму. Да, только это, на большее не рассчитывай…

Потом она уснула, свернувшись калачиком. Он посидел немного, укрыл ее казенным одеялом, стал карабкаться на свою полку. Сон сморил почти мгновенно. Несколько раз он просыпался и снова засыпал. Поезд трясся, потом вдруг замирал, дергался, гремели сцепки.

Они едва не проспали! Вернее, проспали, все на свете проспали! Ведь предупреждали же проводника!

Павел очнулся от долбежки в дверь. Поезд стоял, за окном – темно, лишь рассыпанный тусклый свет от фонаря на перроне.

– Эй, молодые люди, Бикиновка! – кричал проводник. – Вы чего там заперлись? Спите, что ли? Через минуту отправление!

Павел кубарем скатился с верхней полки. Какого черта! Пять минут стоянка, и ту проспали. Нет ему прощения! Свет в купе почему-то не горел.

– Подъем! – он тряс стонущую Настю за плечо. – Хорош спать! Следующая станция Владивосток – нам туда не надо! Меня же на губу посадят за опоздание к месту службы!

– Ты почему грубишь? – возмущалась Настя, протирая глаза. – Это твоя служба, а не моя. Сам проспал, а на мне срываешься…

– Прости, любимая, – оправдывался он, метаясь по купе. – Просто дар вежливости потерял от страха. Бегом! Вытряхиваемся из этого чертова поезда! Потом проснемся!

Наспех одевшись, они схватили сумки и чемоданы и вывалились из купе. Настя ойкала – так нельзя, она наверняка что-то забыла! Он мысленно перебирал: деньги, документы, все самое ценное… Нет, ничего не забыли, за исключением недоеденного печенья и пачки сигарет, которую он сунул под полку с пружиной. Ничего, в багаже еще есть, поздно возвращаться…

Он волок пухлые чемоданы по едва освещенному проходу. Вечно эти женщины со своим барахлом. Ну, куда, скажите, столько набрала? Время – одиннадцать вечера, все в поезде спали, а кто выходил в Бикиновке, давно вышли. Проводник поторапливал – этому нерадивому работнику он бы тоже с удовольствием засветил в глаз! Ведь дважды предупреждал: разбуди!

Павел выбросил чемоданы на перрон – поезд уже дернулся, дрожь пробежала по составу. Ахнув, он слетел со ступеней, раскрыл объятия жене: прыгай! Настя, трепеща от страха, прыгнула прямо на него – шапка набекрень, шубка нараспашку. Какая срочная, черт возьми, эвакуация! Проводник насмешливо что-то кричал – да пошел он куда подальше! Как-то суматошно начиналась служба на Дальнем Востоке…

Вагоны медленно проплывали мимо, вот прошел последний, растаял в морозной дымке. Падал снег, дул холодный ветер. Настя дрожала, она еще не пришла в себя. Павел торопливо застегнул Настину шубейку на «рыбьем меху», нахлобучил ей шапку из норки, которую она донашивала после мамы, обмотал теплый шарф вокруг шеи. Стал приводить в порядок себя, попутно озирался. Пустой перрон. Единственный фонарь освещал затрапезную избушку вокзала. Ни души вокруг. Щербатый перрон, сугробы, мелкая ограда, за которой вырисовывались покатые крыши низеньких строений. За железнодорожным полотном возвышался лес – дальше цивилизация пропадала.

Павел обнял жену. Она дрожала.

– Как ты себя чувствуешь? – пошутил он.

– Не волнуйся, жить буду… Где мы?

– Станция Бикиновка… если проводник не пошутил. Средоточие мира, пара сотен человек населения, железнодорожные мастерские. До границы, а значит, и до заставы – порядка двенадцати верст.

– Как-то здесь… дореволюционно, – она ежилась, с опаской смотрела по сторонам. – Ладно, пойдем, будем надеяться, что на вокзале нас ждет теплая машина. Бери чемоданы, Павлик, и меня бери. Прорвемся, как ты говоришь. Мы же с тобой – одна сатана…

– Правильно, – заулыбался Павел, подхватывая чемоданы. – Все могло быть хуже.

Она замотала головой:

– Нет, Пашенька, не могло…

В здании было сухо и тепло, и этим достоинства вокзала исчерпывались. Застекленная касса, крошечный зал ожидания с лавками, туалет. Полуночная уборщица терла шваброй пол, покосилась без почтения: ходят тут…

Настя забралась с ногами на лавку, съежилась, задремала. Уборщица беседовать не пожелала – бабушка была бдительная. И плакат в районе кассы уверял, что от бдительности каждого человека зависит сохранность государственной тайны. Вспомнились строки из пионерского детства: «Не тешься, товарищ, мирными днями. Сдавай добродушие в брак. Товарищи, помните, между нами орудует классовый враг».

Дежурный по станции откровенно дремал в своей каморке. Павел предъявил служебное удостоверение, поинтересовался, не присылали ли с заставы машину. Дежурный куда-то позвонил, сообщил, что нет. Вздохнув, Котов вернулся в зал ожидания. Ночь предстояла трудная – но хоть в тепле. Настя приоткрыла один глаз, поняла по его лицу, что хороших новостей нет, вздохнула и снова смежила веки.

– Мужчина, вы здесь собираетесь ночевать? – высунулась из окошка кассирша. Хоть девушку пожалейте, какой вы, право слово… Идите в гостиницу – она примыкает к нашему зданию со стороны привокзальной площади. Там всегда останавливаются командировочные и всякие такие… – она с сомнением оглядела приезжего. – Здесь, знаете, не Гагры, свободные номера всегда есть…

Он не успел подхватить чемоданы, а Настя уже толкала мужа в спину. Ее, измученную дальней дорогой, преследовал призрак душа и мягкой постели. Пришлось снова выходить на холод, но оно того стоило.

Упомянутое заведение не отличалось изысканностью, но об этом они и не мечтали. Дежурный администратор широко зевала и даже не пыталась прикрыть рот. Она ознакомилась с документами, что-то записала, сунула ключи и смерила любопытствующим взглядом осанистого молодого человека. Насте тоже досталась кроха ее внимания.

В номере плохо закрывалась дверь, едва сходились мятые шторы, под плинтусом копошились тараканы, но – какая разница! Зато грели батареи. Имелась кровать – пусть страшная, скрипящая, «ортопедическая», зато широкая – на целых полтора человека! В душевой текла вода – ржавая, злобно урчащая, но теплая!

Настя застонала от предстоящего наслаждения, стала выбрасывать из чемодана вещи в поисках махрового халата, тот оказался на самом дне. Она закрылась в душе, пустила воду на полную мощность. Павел примчался на ее призывный душераздирающий вопль. Девушка плясала под душем. Под ее ногами метались потревоженные тараканы – недокормленные, но шустрые. Она запищала, пулей вылетела из-под струи, стала укутываться в казенное полотенце. Павел засмеялся, смывал в канализацию представителей здешней фауны.

– И что мы дышим, как астматик? – он привлек ее к себе, взял за плечи. – Тараканов никогда не видела?

– Видела… – она опасливо смотрела под ноги. – Но эти – рекордсмены по бегу, носятся, как угорелые, кусаются, наверное…

Пришлось ей мыться в его присутствии. Он оттирал ее привезенной из Москвы мочалкой – девушка стояла покорная, с закрытыми глазами, на все согласная. Потом поменялись ролями – именно ради этих минут стоило предпринять такое утомительное путешествие.

Отопления не хватало, они лежали, обнявшись, под куцым одеялом. Настя дышала ему в шею, удивлялась, почему под ними не стучат колеса – она так привыкла к ним. Потом молодые погрузились в сон.

Глава 2

На этот раз он не проспал. Утро двадцать пятого февраля билось в окна крупинками града. Утробно завывал ветер. Павел курил в форточку, смотрел, как бледный рассвет прогоняет ночь, как у крыльца гостиницы носятся завихрения поземки. Стены здания строили из картона – в холле работало радио, предлагая прогноз на ближайшие сутки: в Пожарском районе Приморского края – до минус двенадцати, мокрый снег, ветер, обрывы проводов и прочие неблагоприятные явления…

Светало с трудом. Девятый час. Настя отмахивалась от его попыток привести ее в состояние боеготовности, пряталась под одеялом, оглашала комнату жалобным стоном. Он давно подметил: если не разбудить, то вообще никогда не проснется! Он исчез из номера, потом вернулся весьма довольный и с утюгом – отвоевал у представителей гостиничной администрации. Настя подглядывала из-под одеяла, как он достает из чемодана мятое обмундирование, расправляет его на столе, гладит, обжигая пальцы и объезжая носиком неровности. Потом он облачался в теплое обмундирование, вертелся перед зеркалом. Офицерская форма преображала мужчину.

– Ну, нарцисс, не могу… – ворчливо комментировала жена. – Да красивый, красивый, хватит вертеться. Лучше продумай вопрос с завтраком.

Он и с этим легко справился. Снова исчез – теперь уже в форме, вернулся с подносом из привокзальной столовки: чай, глазунья, пшенная каша.

– Замечательно! – обрадовалась Настя, садясь на кровати. – А мяса у них нет?

– Есть, – кивнул Павел. – Но здесь этот продукт называют капустой. Поспеши, любимая, надо вырываться из этого безвременья. Пойдем искать попутку в Нижнюю Масловку.

На пятаке перед вокзалом стоял «УАЗ-452» с черными номерными знаками – в просторечии «буханка», – а возле него приплясывал молодой парень в заломленной на затылок шапке и с сержантскими лычками на форменной фуфайке. У него было смешное конопатое лицо и курносый нос. Сержант насторожился, заметив спешащего к нему лейтенанта, небрежно отдал честь.

– Вы – Котов? Отлично. Выходит, я за вами, товарищ лейтенант, – улыбка расцвела от уха до уха. – Капитан Стрельцов за вами послал. Сержант Перевозчиков, зовут Василий, хозяйственный взвод, сверхсрочную трублю… Смотрите, какая карета вам подана, – обернулся он к машине.

Производить эти грузо-пассажирские автомобили с полным приводом Ульяновский завод начал четыре года назад. Но у данного изделия был такой вид, словно его десятилетиями нещадно эксплуатировали в тундре.

– За нами? – у Павла от удивления отвисла челюсть. – Мы вечером приехали, начальство должно было знать…

– Так вечером и послали, – хмыкнул сержант. – Но машина сломалась – ей же не прикажешь. До ночи ремонтировали, куда уж было ехать, поздно.

– А если бы мы уже на попутке уехали?

– Сомневаюсь, – отмахнулся сержант. – Двенадцать верст до Нижней Масловки – неделю бы прыгали на обочине, ждали попутку… Мы едем, товарищ лейтенант, или поговорим еще? – спохватился сержант. – Только на склад по-быстрому заскочим, у меня накладные – муку надо забрать, курево для личного состава, – попутный груз, так сказать, чтобы дважды эту колымагу не гонять.

– Минутку, – кивнул Павел. – Жену приведу.