Грани

– Тут ты тоже прав, но мысли они такие, они покоя не дадут, и каждый все равно будет думать, что мог бы все изменить и исправить, а ведь обиднее всего, что мысли эти приходят всегда после случившегося.

Мишка сел на стул рядом с дедом, а перед глазами лежала на диване Тонька, полуголая, какая-то жалкая и измученная и тоже корившая себя за случившееся.

– Чего у нас из работы еще есть? – деловито произнес Мишка.

– Ходки пригнали, перебрать надо, но там разбирать на день, так что на сегодня уборка по мастерской да подточим железки.

– Дед, может квасу принести?

– Неси, самогонка что-то как вода пьется, не лезет в глотку.

Мишка выскочил из мастерской, спешно зашагал на погреб, потом остановился глядя на свой мотоцикл и в голову само собой пришло, что ведь ни Тоня и ни дед не должны себя винить, ведь это он деда заговорил в саду, он его отвлек и в этот момент, какая-то странная нить сознательного единения пронизала его, захотелось и пить вместо Ильича противный самого и лежать за Тоньку на жестком деревянном диване…

– Мишка! Холодный бери с погреба! – голос Ильича вернул его в душный полумрак погребки

– Уже иду!

Это странное чувство больше не приходило, как бы Мишка не хотел его воссоздать и почувствовать, оно было одновременно страшным и противным, но было в нем что-то особенное, единящее, дающее ощущение нависшего восприятия и понимания. Оно больше привязало к деду, заставило иначе воспринимать Антонину, вынуждало думать на шаг вперед.

Вернулось оно всего лишь однажды, на мизерное мгновенье, год спустя, так же летом, но в райцентре, Мишка толкался с ребятами у военкомата, а навстречу с коляской шла Ленка, Санина вдова, с цветущей улыбкой без какой-либо доли горести в лице, словно всю эту скорбь и обиду разделили между собой дед, Тонька и он, ну и само собой Саня, в том ночном пожаре…

ПРОГУЛКА

– И носит же вас ночами под дождем, – Ильич проворчал что-то себе под нос, но Мишка не рискнул переспросить, – Башмаки снимай! Только стружку с вечера замел, сейчас замочишь пол, потом скобелем не отодрать.

Мишка наклонился развязать шнурки, с волос и с носа на пол полились ручьи, на сухом полу сразу же расцвели яркие рыжие пятна, капельки воды в древесной пыли остались причудливыми шариками и раскатились перед входом.

– Рассказывай, че не спится, чего домой не идешь? Набедокурил чего?

– Нет, – спокойно ответил парень, – Разговор есть.

– Михаил, – Ильич сделал суровое лицо и посмотрел на ходики над окном, – Почти три часа, за окном ночь и ливень, об чем говорить? – дед умышленно коверкал слова и строил фразы на старый деревенский манер, показывая тем самым Мишке свое недоумение.

– Де, а откуда у Романовых Волга?

– Какая Волга? Черная, Победа что ли? – Ильич замер, прикрыл глаза, – Так Петька то войну прошел, к годовщине какой-то вроде и дали. А что тебе до нее?

Дед прошел по мастерской до темного угла, растворился в легком полумраке, потом раздался щелчок, и на столе загорелся зеленоватыми светом старый светильник.

– Чайник ставь, че как истукан встал? – дед дал Мишке команду, а сам стал рыться в шкафчике над столом, – Петруха тот славный воин, он раненый сам был, а умудрился на себе полвзвода вынести с поля боя под Минском.

– Де, так он ведь меньше меня, кого он снести мог, разве что козлят?

– Не Мишаня, тут ты не спеши с выводами, рост еще не показатель крепости, а во время боя, так, поди, первая крепость это дух. Вот не сломило Петро то, что его парней положило, что сам подранен, что немец кругом, а он наоборот, ребят спас, вывел, и позицию удержал, за то и отметили его наградами да автомашиной с гордым названием «Победа».

– Да, машина хорошая.

– А тебе-то че она далась? Че заладил, машина да машина?

– Де, я ж знаю, Серега завтра поутру к тебе прискачет, расспросы вести начнет.

– Михаил, – Ильич строго посмотрел на парня, а руки все так же продолжали разбирать могучим пальцами сухие травинки из газетного измятого свертка, который дед достал из шкафчика.

– Алексей Ильич,– парень, выдерживая тон, ответил деду.

– Что сотворил? Выкладывай!

– Не, деда, все хорошо, ни че не сотворили.

– Помню я твое это «хорошо», в котором мало че хорошего. Расхайдокали машину Петрухе?

– Деда, чистенькая, целая, стоит с гараже под брезентом, – Мишка сделал паузу, Ильич всыпал размятые травы в большую глиняную плошку с широкими краями, потер друг о друга ладони, поднес их к своему лицу, шумно втянул воздух и только после отряхнул руки от остатков травы о рушник, висевший под шкафчиком, – Мы только до совхоза доехали и дождь пошел, сразу назад вернулись, на водонапорке помыли ее и в гараж, так что волноваться причин нет, но вот побелку на шины навести не успели, заметит, как пить дать, утром жди участкового.

– Погоди, так этому засранцу годов одиннадцать, не больше, а он уже машину дедову катать ночами надумал!

– Де, ты про Филипка что ль? Так я не с ним, мы с Алькой.

Дед поставил обратно чайник на электроплитку, потер рукой нос и присел.

– Вот те оторва выросла! – Ильич накрыл плошку аккуратной дощечкой, походившей на крышку со смешной ручкой из корявой веточки, – Точно все хорошо?

– Де, даже лучше чем было.

– А чего сразу ко мне и издали заходить начал?

– А к кому мне еще?

– Странный ты Мишка тип, у него три брата под боком почти год в год – одна соображалка на всех, а он мне, деду старому хвалиться пришел!

– А я не хвалиться, – насупился парень, – Я эмоциями, чувствами поделиться. Че я своим то расскажу, как девка, которая младше меня на два года у деда машину угнала, а я под кустами на шухере стоял, как накататься не успели, а я глину с колес отмывал?

– И то верно, – улыбнулся Ильич, – Утром то Петро может и не заметит, да и Серега тоже не с простых. Машина в гараже, цела-целёхонька, мало ли чего дед с контузией наговорит, а то участковому дел нет, как ходить и искать, кто, да где на его машине катался. Максимум покивает и предложит ключи из-под подушки у бабки перепрятать, да внучат крапивой полечить.

Мишка хмыкнул, вытер лицо и руки расшитым причудливым узором с птицами и колосьями рушником, кинул на спинку стула мокрую майку и уселся за стол напротив деда.

– Де, а ты откуда про ключи знал?

– Что знал?

– Ну что они под подушкой у бабки.

Ильич засмеялся, не громко, но откровенно, от всей души, морщинки в уголках глаз собрались в причудливый узор, усы и борода стали двигаться синхронно и необычно, лицо стало напоминать доброе солнышко, которое рисовали в детских книжках

– Давай чай пить, – дед приподнял деревянную крышку с плошки и его лицо окатили клубы пара, он теперь еще больше походил на солнышко из книжки, только в пушистых и легких облаках, – Промерз небось, пока глину то от машины отскребли?

– Мы быстро, я и не успел заметить. – Мишка обхватил плошку куском ветоши и разлил коричневато-зеленую жидкость в две алюминиевые солдатские кружки, – Больше вымок, пока до тебя бежал от Романовых.

– Да не накрывай, пусть подышит, – Ильич долил кипятка в кружки и плошку, а Мишка суетливо вертел в руках деревянную крышку.