Грани

Мишка немного засуетился, вскочил с деревянного дивана, напялил на себя джинсы, потом остановился и снова стал их снимать, вспоминая о чем они условились с Ильичом.

– Михаил! Мишка! Хватит спать, выходи, к тебе пришли! – звонкий женский голос донесся с улицы.

Масса ненужной информации стала мелькать в сознании о версиях и причинах, о том, что не хотели они брать машину, а собирались ее помыть, но пошел дождик, что дед мог сам просить их помыть, а они его не поняли и поехали на водонапорку. Застегивая ремень, Мишка уже шел на улицу к калитке чувствуя себя совершенно невиновным в случившемся и готовым выдать Сереге любую правдоподобную версию происшедшего, по мотивам которой хоть снимай детективный сериал. За пару шагов до выхода парень взъерошил на голове волосы, повесил небрежно майку на плече, взглянул на свой живот, где красовались оттиски пуговок, отпечатавшихся от старого дедовского рабочего халата, на котором он спал,

– И не знаю я ни чего! А что я крайний что ль как всегда? – едва слышно проговорил парень, тренируя интонацию универсальным ответом на любой вопрос участкового.

Заученная фраза заковырялась на языке, еще не успев зазвучать, Мишка остановился и повис плечом на столбике калитки.

– Пошли на речку, соня! – Алька стояла в легком летнем сарафане чуть выше колена, перебирая в пальцах тонкие ленточки завязок, – Мы же вчера рано разбежались, я рано проснулась, а ты чего сонный как барсук?

– Привет, – Мишка заулыбался, – Мы с дедом, – снова оборвалось на полуслове, – Мелочами по мастерской еще позанимались, а там и не заметили, как до свету засиделись за разговорами.

– Нет, я под дождь спать люблю, – закрывая глаза, покачала головой Алина. – Спала, как убитая, даже сны не снились.

– А я не помню, что снилось, а чего нет. Твои там, это… Все тихо, не заподозрили? – Мишка перешел на шепот.

– А че? Все как надо! – девушка подмигнула левым глазом и прищелкнула одновременно языком, – Пошли на речку, жарко, по дороге поговорим.

– Михаил! – голос Ильича громыхнул с порога дома, – Прогулки дело нужное, но ты и о делах то не забывай, нам на сегодня много чего нужно сделать! Помощник! – дед многозначительно улыбнулся, поправил рукой усы.

– Буду, как велено, по солнышку! – Мишка махнул приветственно майкой и побежал по дорожке за Алькой, уходящей в глубину зеленеющего луга.

СОЛОМЕННОЕ КОЛЬЦО

– Не знаю я, чему ты этого шалопая учишь, пить или ремеслу, но коли взялся за него, то и ответ держи! Подавай его мне, ща за шиворот к бабке поволоку, с ней разговор заладится!

– Шурка, я хоть тебя по-соседски и уважаю, но того и гляди оглоблей отхожу за твой язык, – Ильич с железным лицом стоял и выслушивал заливные тирады от женщины, которая маячила за садовым штакетником, то выглядывала в широкий прорех в калитке, то нависала сверху, просовывала короткую и юркую ручонку между планок, шаря и выискивая вслепую задвижку.

– Ты погляди на него, стоит и усом не ведет! Открывай калитку, я все равно до него доберусь, не схоронится у тебя, а того еще и участковому заявление отнесу.

– А я его и не прячу, вон он, в мастерской, – дед кивнул в Мишкину сторону, ехидно, заманивая женщину, играючи, дразня, как щенка или котенка, показывая лакомство или игрушку, но заведомо держа ее на безопасной дистанции.

Неугомонная рука пощупала сквозь штакетник лапку щеколды, пальцы задергали ее в разные стороны, она глухо щелкала, брякала, но задвижка оставалась на своем месте.

– Так ты скажешь, что за повод мне калитку ломать? – Ильич сделал несколько шагов в сторону женщины и остановился, в паре метров от штакетника и калитки ведущей в сад.

– Ты у него сам попытай, что они с внучкой моей сотворили!

Ильич строго посмотрел в сторону входа с мастерскую, потер с шелестом натруженные руки и сплюнул небрежно в сторону.

– Михаил, выходи к нам, – голос деда прозвучал, как барабанная дробь, четко, отрывисто, с отзвонкой и атакой на сильную долю, – Выходи, разговор есть.

Парень вышел из полутени мастерской в приоткрытую дверь, встал чуть левее деда, и не опуская головы, внимательно наблюдал, как женщина за штакетником стала багроветь, синеть, отливая на солнце как спелый баклажан.

– Миш, знаешь че теть Шура скандалить пришла? – Алексей Ильич хмуро и тяжело выдыхая, спросил спокойным тоном.

– Не знаю, – Мишка так же спокойно и тихо ответил.

– А она говорит, что знаешь, что с внучкой ее что-то не так, и вы там, а точнее ты при делах. Че скажешь?

– Про внучку? – Мишка сделал паузу, едва сдерживая смех и с трудом управляясь с собственной мимикой, так как выслушивать вопросы от Ильича таким тоном он не привык, они звучали смешно и необычно, без крика и затрещин, – Внучку я пару часов назад проводил домой, если чего с ней после сталось, я не знаю.

Женщина за штакетником с озверением металась и без особого внимания слушала медленный и томный диалог с расспросом. Калитка так и не поддавалась, штакетник кряхтел и покачивался от наваливающейся массы человеческого тела весом под сотню килограмм.

– Я тебе посмеюсь, стервец! Доберусь, ноги повырываю, забудешь, как ходить в нашу сторону! Отец ее приедет, он вас как щенят на болоте потопит, вы в колонии гнить у меня будете!

Дед стал немного серьезнее, насупил брови, в выкриках его что-то обеспокоило и задело.

– Шурка, ты не горячись, я ведь предупреждал. Ты поговорить и разобраться пришла, так давай разбираться. Да встань ты уж нормально и поговори со мной! – Ильич не сдержался и повысил тон, женщина замерла, поправила сползший на глаза платок и стеклянными глазами уставилась на Мишку, – Что там стряслось с Анькой и при каких делах этот шалопай!?

– Сносильничали они ее! – едва не подскакивая на месте выше забора, выпалила женщина.

– Кто «они», кого «ее»? – дед посмотрел в сторону Мишки, так что за спиной у парня уже затрещали молнии и лютый холод сковал позвоночник и заставил его выпрямиться, расправить плечи и поднять голову до боли в затылке, – Подробнее, где, как когда?

– А мне по чем знать, вот он стоит тут, пусть и расскажет, – женщина резко снизила тон, прикрыла лицо руками и голос дрогнул, переходя на подготовку к характерным рыданиям с причитаниями.

– Выть у меня на дворе не надо, и так в нечистых хожу, как гробовщику и положено, еще и то, что оборотней привечаю я слушать не хочу, говори, что знаешь и че сейчас хотела.

– А что говорить то? Пришла домой с речки, одежда порвана, в его рубахе, свалилась в койку, плачет, выходить не хочет, ни чего не говорит, а по подушке кровь и на руках кровь, – женщина опять заголосила, – И сама вся в кровушке. Нелюди!!!

– Миш, сюда иди! – дед еще строже, не оборачиваясь, подозвал парня, – Как это понимать?

– Де, – Мишка скорчил лицо, сам чуть не плача, но лишь от того, что не переносил подобного женского воя и манеры разговаривать сквозь напевные причитания, – Ты же учил старших во вранье не примечать?

– Учил, – не задумываясь ответил Ильич.

– Я твоим учениям перечить не стану.

Ильич повернулся в сторону парня, с недоумением посмотрел ему в глаза, свел брови.

– Ты тут что заливаешь!? – словно прорычала женщина.

– Шурка, не влезай, давай по порядку. Пусть говорит.

– А что говорить? Да, отводил Аньку до дому после речки. Да, шла она в моей рубахе, купальник на речке порвали ей, а кровь то моя. – Мишка обиженно запнулся.

– А было то че? – Ильич снова сплюнул на землю, – Что там стряслось? Кто был?

– Да не трогали ее! – буркнул парень.

– Ты на вопросы отвечай, а не психи свои показывай! – вмешалась женщина.

– Не знаю я, что там было. Купался я, вылез из речки, они с нашими в карты на сарае играли, как всегда шумели, пришел к ним, Анька в порванном купальнике сидела, я домой засобирался, она у видела у меня рубашку и попросила, я и дал.

– А кровь, откуда? – сухо спросил дед.

– А кровь, вон бок счесал, – Мишка распахнул рубашку, которая была измята и перепачкана, с вырванным нагрудным карманом, и под правой полой алым пятном полыхала ссадина, сантиметров десяти в длину, состоящая из двух параллельных полосок, шириной в палец.