Сердце Демидина

– Да, Константин Сергеевич? – отозвался красивый парень с перехваченными ленточкой кудрявыми волосами.

– Спой-ка нам о древлянах, – попросил Демидин.

Лель порылся в рюкзаке и достал похожий на гусли инструмент.

– Ольгины слёзы, – сказал он.

Сидящие у костра замолчали. Демидин смотрел вверх, вглядываясь в блестящие сквозь чёрные ветви звёзды. В вершинах деревьев шелестел ветер. В костре, брызнув искрами, треснула ветка.

Лель встряхнул головой и начал перебирать струны.

– Погибла дружина Малова, отвела от Родины беду великую, – говорил он нараспев, —

Ко двору ко широкому Игореву
Приходили седые калики,
Говорили Игорю Рюриковичу:
«Не ходи в землю Коростеньскую,
Не бери дани с Мала Древлянского.
Ты да он – два сыночка-лучика
У Ярилы – бога могучего».
Игорь на такие речи нахмуривался,
На такие слова подбоченивался.
«Я не знаю Ярилы – бога могучего,
Я теперь роду христианскаго,
Полюбил премудрость заморскыя.
А поеду-ка я в город Коростень,
Соберу с Мала дани за десять лет!»

Лель ударил по гуслям, и Понятых вздрогнул от глубокого звука, ударившего в темноту за пределами колеблющегося вокруг костра светового круга.

– Не послушался Игорь каликов,
Не послушался старых дедушок,
Он осёдлывал коня богатырского,
Он одёвывал кольчужку лёгкую.
И не брал с собой меча заветного,
А брал только чухонский ножичек
Да ещё брал звонки гусельки.

Вовку захватила героическая история. Люди почти не шевелились, замерло всё, кроме пламени костра.

Едет Игорь лугами зелёными,
В небе светит красное солнышко,
Вдруг буланый конь спотыкается.
«Что ты, верный конь, спотыкаешься?
Али не по нраву тебе родимая сторонушка?
Али тяжела тебе ноша княжия?»

Отвечает князю богатырский конь:
«Мне легка ноша княжия,
Мне люба родимая сторонушка,
Но не люба мне водица в Уж-реке.
В Уж-реке водица, ох, солёная.
Ох, солёная да, ох, горькая,
Твоей, княже, кровью политая,
Да княгинюшкиными слезами посоленная».

Демидин подкинул в огонь новых веток и бросил в пламя несколько горстей из своего рюкзака. Ароматный дымок обволакивал людей и кружил голову. Колдовство продолжалось, история, как река, стремилась к развязке. Вова грезил, и ему казалось, что он видит происходящее своими глазами.

Вот Мал, кряжистый, мощный, берёт стопудовую палицу и идёт на Игоря. Игорь, хоть и уверенный в своей правоте, не решается проливать братскую кровь. Герои чувствуют, что примирение невозможно, но не начинают бой, и каждый предлагает противнику ударить первым. Наконец начинается битва. Гремят громы, воют волки, падают вековые дубы. Израненный Игорь, чувствуя приближающуюся смерть, берёт гусли и изливает скорбь, обращаясь к далёкой Ольге. Мал тоже ранен. Обессиленный, он лежит неподалёку от умирающего друга-врага.

Ольга видит почерневшее солнце и кровавую воду в реке. Превратившись в лебедь, она устремляется к месту битвы и, найдя погибшего мужа, оплакивает его. В разлившихся водах реки Уж тонут и тело Игоря, и потерявший сознание Мал. Город Коростень, где сокрыты таинственные Велесовы книги, ныне покрывает глубокое озеро.

Ольга

Понятых уже не знал, спит он или бодрствует. В его полузакрытых глазах дрожали слезинки, сквозь которые пламя костра казалось живыми драгоценными камнями. Сердце его ширилось, а душа носилась над лесом. Он всё искал чего-то, не понимая, чего именно, пока не понял, что разыскивает Ольгу.

Сливаясь одновременно со многими лёгкими ночными облаками, он летал над Россией, спускался, заглядывал в окна домов, вновь поднимался и вдруг увидел родную Тверь, маленький домик родителей. Он влетел в него весь, изо всех своих облаков сразу. Он увидел спящих отца и мать, было тихо, и только на стене осторожно тикали часы. Как-то сразу он вдвинулся в свою комнату и поразился тому, что на стене висит изображение Ольги.

Ольга сидела на берегу озера, словно Алёнушка на картине Васнецова. Она подняла голову и посмотрела Вове в глаза. В этот момент он понимал всё и любил всех – каждого и каждую из миллионов братьев и сестёр, разбросанных по огромной ночной стране.

– Ольга! Ольга! – закричал Понятых, распахивая руки, как крылья, и чувствуя, что падает в её глаза. Всё вспыхнуло, и больше ничего нельзя было помнить.

Он проснулся от утренней прохлады и оглушительного пения множества невидимых птиц. Сквозь тёмно-зелёные ветви синело пронзительно-высокое небо. Ровные, как свечи, сосны окружали его. Понятых поразился, что стволы у них нежно-розового цвета и покрыты тонкой прозрачной шелухой – совсем как молодая картошка. Он повернул голову и увидел, что костёр догорел, а древляне ушли. Кто-то укрыл его солдатским одеялом и положил под голову ватник.

Рядом лежал круглый камень, накрывающий чуть присыпанный землёй листок бумаги. Вовка разгладил бумагу и увидел номер телефона. Он свернул одеяло, набросил на плечи ватник и побрёл искать Алёшу и Аню. Отчего-то ему было грустно. Золотые солнечные пятна затанцевали по тёмно-зелёному, как малахит, мху, и он подумал: «Вот и Ярило… – он засомневался, – взошло? Или взошёл?»

Пока Вова плутал по лесу, Алёша неумело собирал палатку. Аня сначала наблюдала, как он возится, но быстро потеряла терпение и принялась помогать. Настя с Филиппом отправились к озеру. Где-то куковала кукушка. Небо затянуло облаками. Стало прохладно.

Вова всё не появлялся. Со вчерашнего вечера Алёша недоумевал, куда он мог подеваться, и начал беспокоиться. Аня посмотрела на Алёшино нахмуренное лицо и сказала:

– Никуда он не денется, может, встретил знакомых или ещё что-нибудь. Лучше скажи, понравилось тебе здесь?

– Да, классно, народ такой интересный, – ответил Алёша.

– И песни понравились? – с недоверием спросила Аня.

– Ничего, хорошие песни, – сказал Алёша.

– Да бред же собачий! – не выдержала она, и оба захохотали.

– Самая хорошая, самая красивая, ты за что мне, милая, дружбу предложила! – кривлялась Аня.

Алёша делал вид, что вытирает слёзы, и порывался уткнуться ей в плечо. На самом деле песня ему понравилась, но он знал, что Аня не выносит сентиментальностей.

Отсмеявшись, они стали оглядываться, чтобы ничего не забыть. Вовин рюкзак всё ещё лежал в стороне. Вдруг послышался хруст веток.

– Вот и он! – обрадовался Алёша.