Виринея, ты вернулась?

– Нет-нет, – быстро заверила его Оля, пытаясь загладить свою вину, – просто мне казалось, что ты можешь пойти куда-то в политики, например. А твои родители не против театрального?

– Против, конечно. Папа бы с удовольствием сделал из меня лесника. А мама вообще никуда отпускать не хочет – думает мне бизнес передать. Но я сам заработаю денег и уеду. – Сашка моментально расслабился. Одним из удивительных свойств его натуры была способность зажигаться и гаснуть практически мгновенно.

– А как ты зарабатываешь? – Оле не хотелось заканчивать разговор, и она судорожно искала поводы его продолжить.

Она чувствовала себя в безопасности. Здесь, на этом подоконнике, залитом ленивым солнцем, в пустой школе, по которой их голоса раскатывались громким эхом. Оля даже прикрыла глаза на секунду, почувствовав, как волны спокойствия переносят ее куда-то в другой мир.

– Я байки чиню, меня батя научил. Говорит, у меня руки из правильного места растут, – похвастался Сашка. – Вот вчера настоящий «Харлей» подогнали, сегодня вечером буду смотреть.

Вдруг Оля слетела с подоконника, словно какая-то сила толкнула ее в спину. Дикими глазами она уставилась на Сашку. Словно сложился пазл из трех слов: Сашка, байк и вечер. Она увидела.

– Не надо, не ходи сегодня вечером в сарай, – облизнув вмиг пересохшие губы, попросила она.

– Ты чего? – Сашка сел на подоконнике и непонимающе уставился на Олю.

– Не ходи, – вдруг затряслась та, – не надо. Что-то случится, подожди до завтра. Я не знаю, как тебе объяснить, просто очень прошу тебя.

Сашка схватил рюкзак и слез с подоконника. Покрутил у виска пальцем:

– Знаешь, а ты и вправду странная.

Следующие два урока прошли в полном отчуждении. Учительница английского оказалась отрешенной от мира дамой средних лет. Она читала Шекспира, а затем они все дружно пытались перевести его на русский язык. Сашка даже не повернул головы в сторону Оли, и она тщетно пыталась поймать его взгляд. Так же прошла и физика. Оля не испытывала никаких сложностей со школьной программой: они с классом давно ушли вперед. Поэтому два урока она провела, погрузившись в собственные мысли. Что это было? Такое же озарение, как тогда, с Тимуром? И даже если ей что-то привиделось, зачем она сразу же вывалила это на Сашку? Тот наверняка подумал, что она чокнутая, и был прав. Единственный шанс Оли на дружбу таял без следа. Девочка была на грани слез: это она сама во всем виновата, конечно, с такой ненормальной никто не захочет общаться.

Даже мама в школу не пришла.

После последнего звонка Оля с трудом поборола желание переждать в туалете, пока все одноклассники разойдутся по домам. Но теперь она старалась избегать закрытых помещений, а в классе всегда садилась возле окна, создавая для себя иллюзию открытого пространства. Она замешкалась, собирая вещи, и вышла из класса последней, чтобы избежать общения с кем бы то ни было. Спустилась вниз. Вера ждала ее в холле.

– Мама? – удивилась Оля. – Я ждала тебя перед биологией.

– Прости, родная. – Вера поцеловала дочь и приобняла за плечи. – У меня не получилось.

– Все в порядке? – Оля пристально посмотрела на мать.

– Да. Я поговорила с твоей учительницей – больше это не повторится, – заверила ее Вера.

На мгновение перед глазами всплыло лицо Антонины Петровны, которая все поняла еще до того, как Вера открыла рот. Клятвенно заверила, что больше у Оли проблем с биологией не будет. Девочка знает много – если надо, она может поставить ей оценку за четверть «автоматом». Но Вера отказалась. Ей не нужны были привилегии для дочери – ей нужно было, чтобы Оля ничем не отличалась от других детей.

– Почему она так сказала? Ну, про ведьмино отродье? – поинтересовалась Оля. Она машинально, совсем по-детски, взяла мать за руку, и вместе они вышли во двор, нагретый солнцем.

Вера пожала плечами и посмотрела куда-то вдаль.

– Я не знаю, милая, иногда люди говорят странные вещи и сами не могут это объяснить.

Она ненавидела себя за вранье, но сейчас так было лучше.

Медленно, наслаждаясь весенним солнцем, они направились к дому.

– Как сегодня в школе? Было что-нибудь интересное? – поинтересовалась Вера.

– Да никак: программу эту мы уже проходили, никто со мной не общается – только один мальчик попытался поговорить, и все, – грустно сообщила Оля.

– Что за мальчик? – нарочито бодро поинтересовалась Вера.

– Мальчик как мальчик, зовут Саша, он за меня сегодня вступился, когда биологичка прицепилась, – немного покраснев, сообщила она.

– И что сказал? – не сдержала улыбки Вера. Похоже, первая любовь не за горами.

– Спросил, почему она ко мне все время цепляется, а она выгнала его из класса.

– А ты что?

– А я пошла за ним.

Вера рассмеялась:

– Прямо жена декабриста.

– Ну мама! – смутилась Оля. – Он хотел поговорить, а я… – Оля на мгновение заколебалась, не зная, рассказывать ли маме про свое видение. Потом решила, что лучше будет промолчать. В прошлый раз мама не отнеслась к этому серьезно.

– Что ты?

– Да ничего.

Непринужденно болтая, они прошли по главной улице и уже свернули на Вишневую, когда их остановил мужской голос:

– Виринея, это ты? Ты действительно вернулась?

В этот раз вместо смеха на глаза моментально навернулись слезы. Она узнала этот голос. Он ничуть не изменился за семнадцать лет. Такой же спокойный, глубокий, равномерный, как волны океана в штиль. Проникающий в самую суть. Вера замерла на месте и обратилась к дочери:

– Оля, иди в дом.

– Мам, но я…

– Пожалуйста, иди в дом.

– Хорошо.

Оля бросила быстрый взгляд на мужчину, стоявшего за маминой спиной, и направилась к дому, размышляя о том, кем был этот человек. Не очень-то он похож на деревенского жителя. И почему он назвал маму таким странным именем?

Едва дочь отошла на безопасное расстояние, Вера повернулась, и ее дыхание на мгновение сбилось. Он стал еще красивее. Возмужал, раздался в плечах, даже набрал немного лишнего веса, который, впрочем, его не портил. Наоборот, придавал солидности и монументальности. Сейчас ему подходило короткое и емкое слово «мужик».

Ежик угольно-черных волос. Глаза такие светлые, что издалека казалось, их застилает бельмо. Но Виринея отлично знала их цвет – цвет неба на рассвете. Джинсы, рубашка с расстегнутым воротом и легкий темно-синий пиджак.

– Здравствуй, Алик, – тщетно пытаясь улыбнуться, выдавила Вера.

– Здравствуй, Виринея.

Он подошел к ней вплотную, с трудом удержался, чтобы не провести рукой по пшеничным волосам. Вера почувствовала запах горькой туалетной воды и пота. Тогда она его не замечала, но сейчас, повзрослев, в один момент поняла, как один запах может заставлять терять контроль и опору под ногами.

Иногда время не лечит.

– Ты и вправду ведьма, – без улыбки заметил Алик, – все такая же.

Вера не осмеливалась поднять глаза. Странное чувство, когда бояться приходится саму себя.

– Ты вернулась?

Она кивнула.

– Надолго?

– Не знаю.

– В любой момент сбежишь? – горько поинтересовался он.

Вера рассматривала землю под ногами: первые ростки, утопленную в грязи гальку, светлые кроссовки Алика. Прошлое возвращалось и грозило превратить ее в крошечный камушек, который точно так же захлебнется и навсегда погрязнет в том, что она натворила. Она заметила обручальное кольцо на его пальце, и стало больно. Хотя чего она ожидала? Что он будет лить слезы все семнадцать лет?

– Это твоя дочь? – кивнул Алик вслед Оле.

– Да.

– Сколько ей.

– Пятнадцать.

– Как и моей.

Нехитрые вычисления не заняли много времени. Значит, не успела она уехать, как он переключился на кого-то другого.

Тиски отпустили, и дышать стало легче. Так лучше для всех. Даже хватило смелости поднять на него глаза. Темные тени под глазами почти слились по цвету со смоляными ресницами. Утренняя щетина уже начала отрастать, очерчивая жесткие черты лица. Первые морщины.

– Ты здесь живешь? – наконец решилась задать вопрос Вера. Если да, то это катастрофа. Ее это добьет окончательно.

– Нет, я живу в областном центре. Но Вероника – это моя дочка – в местную школу ходит. Отец умер, матери совсем грустно было – упросила, чтобы дочку ей отдали хотя бы на дни учебы.

– И ты согласился?

– У меня работа нервная, да и жена была не против. – Он сделал акцент на слове «жена».

– Ясно.

– Таня врачом стала.

Таня. Ну конечно же. Из всех девушек он выбрал именно ту, которая ненавидела Виринею больше всех.

– А сам чем занимаешься?

– Полицией местной руковожу.

– Ясно.

Вере снова стало душно. Несмотря на легкий прохладный ветерок. Оба не знали, как прервать этот разговор.

– Если что-то будет нужно – обращайся. – Алик оказался сильнее.

Вера кивнула и снова вперила взгляд в землю. Развернулась и, стараясь держать спину прямо, пошла к дому. Да, она все не так себе представляла. Точнее, она вообще никак себе это не представляла. Алик был алмазом уникальной огранки, ее личным сокровищем, который она все эти годы хранила внутри и чтила, как святыню, перед которой зажигают лампады в час, когда в душе бушуют демоны. А сейчас она словно извлекла алмаз на солнечный свет, внимательно рассмотрела и поняла, что это всего лишь стекляшка, лампады давно чадят, а демоны – это все, что у нее осталось.

Людей, стоящих возле калитки, Вера увидела издали. Ускорила шаг и пожалела, что не надела темные очки, чтобы хоть как-то отгородиться от внешнего мира. На дороге топтались две женщины и один мужчина.

– Примите, пожалуйста, очень надо. – Одна из женщин, в старых растянутых брюках и шерстяной кофте, бросилась ей наперерез.

– Я никого не принимаю, вы что-то путаете, – сквозь зубы процедила Вера, подходя к калитке, для чего ей пришлось даже немного оттолкнуть стоящую возле нее другую женщину – болезненно опухшую, в черном платке и длинном наряде, не скрывающем голеней со «слоновой» болезнью.

– Виринея, умоляю, помоги, – заголосила женщина в черном и попыталась схватить ее за руку.

Вера увернулась. Стараясь не смотреть на просительницу, она быстро открыла калитку и так же быстро захлопнула ее за собой, перекрывая вход мужику, решительно бросившемуся в открывшееся пространство.

– У меня теща помирает, помогите, я заплачу, – бесхитростно попросил мужик.

– Оля, иди в дом, – попросила Вера дочь, стоящую во дворе и с изумлением рассматривающую неожиданных гостей.

– Я никого не принимаю и не буду принимать. Я просто здесь живу. Вы меня с кем-то путаете. – Вера обернулась к людям, твердо решив придерживаться заданной линии поведения.

– Виринея ты, – мрачно возразила женщина в черном, – я тебя еще девчонкой помню. Я тетя Света, жена дяди Вани, из дома, что за детским садом, помнишь?

Вера еле сдержала возглас изумления. Тоненькая, как тростиночка, тетя Света, смешливая, подвижная, вечно забегавшая к матери за советом, как отворотить красавца мужа от других баб. Судя по вдовьему наряду, в конце концов ей это удалось.

– Нет, – отрезала она, – вы ошиблись.

Она развернулась, чтобы пройти в глубь сада.

– А вот твоя мать никогда бы не отказала, – бросила ей в спину тетя Света. Вера остановилась.

– Ну, может, тещу все-таки разочек глянешь, а? – просительно заныл мужик, пропуская мимо ушей то, что сказала Вера. – Нормальная баба она.

– Я не ясно выразилась? – Вера повернулась к мужику и уставилась ему в глаза. Тот попятился назад.

Мужик напоминал подзаборную дворнягу, получившую жестокий пинок в мягкий беззащитный живот и вынесшую урок, что в этом месте ей больше ловить нечего. Если бы у него был хвост, он бы его непременно поджал. При мысли о собаке Вера почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Развернувшись, она пошла в сад. Оля сидела на крылечке рядом с каким-то мужчиной и оживленно беседовала. Мужчина держал на коленях огромную плетеную корзину и походил на персонажа русской народной сказки. Румяный, как печеное яблоко, со светлыми, уже начавшими слегка редеть волосами, сдобный и уютный – насколько эта характеристика могла описать мужчину, а не добрую деревенскую бабушку. Одет в серое пальто хорошего кроя и серые брюки, на шее аккуратно повязан клетчатый шарф. Но, несмотря на его миролюбивый и уютный вид, Вера пришла в ярость.

– Убирайтесь отсюда, кто вас учил без спроса заходить в чужой двор? – рявкнула она, указывая мужчине на калитку.

Тот неловко вскочил, корзина вывалилась из рук. В мокрую траву, пробивающуюся сквозь свежую весеннюю грязь, выкатились круглые белые баночки с кремами и лосьонами. Вера презрительно фыркнула:

– Вы решили заплатить мне кустарной косметикой? Спешу вас расстроить: я косметикой не пользуюсь.

Безжалостно перешагнув через баночки, немедленно ставшие грязными и какими-то поруганными, Вера поднялась на крыльцо и вставила ключ в замок.

– Нет, мама, ты все не так поняла! Послушай! – воскликнула Оля.

– Оля, иди в дом, – скомандовала Вера.

– Извините, – мужчина смутился и не знал, куда ему деться, – извините, я правда не подумал, нельзя вот так, без предупреждения, что же это я, – пробубнил он сумбурно. – Я просто не знал, не было времени все обдумать, я сразу приехал благодарить вас…

Мужчина поднял корзину и держал ее в руках, не решаясь подобрать косметику, которая все глубже утопала в грязи.

– Благодарить? – Вера обернулась к мужчине.

– Да, мама, – жарко подтвердила Оля и чуть ли не прикрыла собой мужчину, стремясь оградить его от материнского гнева.

– Я отец Насти, – смущенно пояснил мужчина, переложив корзинку из одной руки в другую. Немного поколебавшись, он переступил через кремы и протянул Вере руку: – Константин.

Та неловко потрясла протянутую руку и смутилась.

– Извините, я думала, вы один из тех, – она кивнула в направлении калитки, легко сбежала с крыльца и кинулась собирать баночки. – Сегодня какой-то день открытых дверей в местной психбольнице. Извините еще раз.

– Оставьте, оставьте, пусть лежат, не надо было мне приносить, я же не знаю, косметика – это так индивидуально, – запротестовал Константин, пытаясь помешать Вере собрать коробочки и баночки.

– Да я просто так сказала, на самом деле я пользуюсь косметикой, – снова соврала Вера и разозлилась на себя: зачем она постоянно врет?

Константин присел рядом с ней на корточки, не замечая, как полы серого пальто зачерпнули жидкую грязь, и начал суетливо кидать все в корзинку.

– Если вам понравится, я еще потом передам. – Константин совершал хаотичные движения, мешая Вере собрать баночки, пару раз они чуть не столкнулись лбом.

Когда все кремы были собраны, Вера, пытаясь хотя бы немного сгладить неудобную ситуацию, предложила:

– Выпьете чаю? С Настиным вареньем, – прибавила она.

Мужчина улыбнулся и расцвел на глазах. Словно лишь одно упоминание имени дочери подсвечивало его изнутри, как освещает теплый домашний абажур обычная лампочка.

– А где Буран? – обеспокоилась Оля, глядя по сторонам и негромко позвала: – Буран, ко мне!

– Милая, похоже, он сбежал, – снова соврала Вера, открывая дверь и впуская в дом гостя.

– Как сбежал? – Глаза Оли моментально наполнились слезами. Бурана ей подарили на десятилетие, и в течение последних пяти лет собака была ее единственным другом. Вера ненавидела себя за то, что позволила чужим людям и собственной мягкотелости причинить Оле боль. Но, к сожалению, это участь всех тех, кто решает вмешиваться в установленный свыше ход событий и менять их по своему усмотрению. За все надо платить. Жизнь собаки против жизни маленькой девочки. Меньшее, что она могла дать.

– Одурел от природы, весна, – мимоходом бросила Вера.

Сейчас главное – не акцентировать на этом внимание. Отвлечь, как в детстве, от незначительной травмы, переключить.

– Проходите, пожалуйста. – Она распахнула двери и пригласила гостя в сени.

Тот вначале не вписался в узкий дверной проход вместе со своей корзинкой, неловко развернулся, ввалился в прихожую задом, втаскивая корзинку за собой. Все так же держа свою ношу в руках, Константин принялся разуваться. С занятыми руками ему это никак не удавалось. Он привалился вначале к одной стене и попытался снять носком одной туфли из мягкой кожи другую. Ничего не получилось. Константин изменил положение и попытался провернуть все то же самое, но в другом направлении. Немного понаблюдав за его мучениями, Вера отобрала у мужчины корзинку и предложила гостю:

– Не надо разуваться, проходите так.

– Нет, что вы, что вы, куда же в грязной обуви в чистый дом? – Константин все-таки разулся и принялся топтаться в сенях в одних носках.

– У меня нет мужских тапок.

– Ничего, я обойдусь.

Вера прошла в дом, молча приглашая Константина следовать за собой. Зашла в маленькую кухоньку и включила газ, чтобы вскипятить чайник.

– Оля, накрывай на стол.

Оля достала щербатые тарелки и поставила на стол. Из старенького пожелтевшего холодильника «ЗиЛ» извлекла «Цветаевский пирог» – вчера они его так и не попробовали. Прихватила банку с Настиным вареньем, стоявшую на подоконнике.

Когда чайник начал закипать, Вера вспомнила, что у нее нет заварки. Пришлось снова обращаться к серванту. Она достала пакетики с чабрецом, мятой, ромашкой и принесла в кухню. Все эти нехитрые движения мать и дочь совершали под аккомпанемент сбивчивого эмоционального рассказа Константина, пристроившегося на углу старенькой табуретки.

– Они же мне ничего не говорили! Я вообще не знал, что она сама дома вдруг решит рожать, мне даже в голову это не могло прийти! Это все Петя. Не доверяет врачам, боится, я их тоже боюсь, но себя боюсь еще больше. Я бы Насте не разрешил, – с нажимом добавил он.

Чайник закипел, Вера плеснула в заварник кипяток, подождала несколько секунд и, плотно прикрыв крышку, сделала несколько круговых движений, словно размазывая кипяток по старенькой посудине. Затем выплеснула воду и кинула травы. Залила кипятком наполовину.

– Петя уже потерял жену и ребенка. Не знаю, что там у них случилось, но он как помешался: никаких врачей, никакой цивилизации. Как с Настей жить начали, так он ей даже аспирин пить запретил. А я что? Ну что я? Кто меня будет слушать? Старый нудный папа, а она у меня единственная, я ее сам поднимал. – Константин внезапно сгорбился, лицо осунулось, румянец словно стерли с лица мазком белой краски.

– Никогда не знаешь, что лучше. И у природы, и у цивилизации есть свои преимущества, – дипломатично заметила Вера, доставая нож и начиная разрезать пирог.

– Что же я сижу! – вдруг вскочил Константин, кидаясь к Вере. – Давайте я помогу.

Он попытался вырвать у нее из рук нож, но Вера не дала ему такой возможности.

– Сидите, – Вера кивнула на стул, – вы в гостях.

Отрезав кусок пирога, она положила его на тарелку Константина. Затем до краев наполнила чайник кипятком.

– Да нет, как же так? Я ведь зашел вас поблагодарить. Если я что-то могу для вас сделать, вы только скажите. – Константин явно не знал, куда себя деть.

Вера положила кусок пирога Оле и небольшой кусочек себе: к сладостям она была равнодушна.

– Чем вы занимаетесь, Константин? – спросила она, присаживаясь за стол и разливая чай по чашкам.

– У меня небольшая компания, я делаю натуральную косметику, – скромно, но с достоинством сообщил Константин и воткнул вилку в кусок пирога.

– Прямо-таки натуральную? – усмехнулась Вера.

– Да, у меня есть специалисты, которые разбираются в травах.

Константин положил кусок пирога в рот и замолчал, закатив глаза к потолку.

– Это божественно, – с набитым ртом пробормотал он, нацеливая вилку на следующий кусок. Крошки просыпались на пальто, которое он так и не снял, но Константин, казалось, не замечал таких мелочей.

Вера взяла баночку с кремом из корзины, которую Константин в конце концов примостил под столом. Критическим тоном прочитала состав вслух:

– Вода, глицерин, изопропил изостеарат, лецитин, алкоголь. Натуральная косметика? Вы это серьезно? – не выдержав, рассмеялась она.

– Ну вы же понимаете, что нельзя просто засунуть экстракты растений в банку: они моментально испортятся и могут нанести огромный вред коже, нужны консерванты, – запротестовал Константин.

– Конечно, я это прекрасно понимаю. Поэтому не стоит называть вашу косметику натуральной. Натуральная – это та, которую я могу сварить на кухне, поставить в холодильник и с ее помощью в течение недели убрать половину мимических морщин с женского лица.

– Вы серьезно? Хотя…

– Что?

– Петя сказал, что вы каким-то чудом спасли Настю и малышку. Вы, наверное, хорошо разбираетесь в народной медицине?

Вера бросила настороженный взгляд на Олю, внимательно прислушивающуюся к разговору.

– Нет, – она подлила гостю чай, – просто я выросла в селе, а здесь, знаете ли, все близки к природе и вместо перекиси водорода частенько раны лопухом лечат.

– Вера, а приходите ко мне на работу? – вдруг выпалил Константин, подобравший последние крошки с тарелки.

– Кем? Уборщицей? – рассмеялась Вера.

– Нет, что вы! Вы могли бы возглавить отдел разработок, например, если вы действительно так хорошо в этом всем разбираетесь. Или просто консультантом, если вам это будет ближе, – тут же поправился он.

Женщина понравилась ему с первого взгляда: она была умна, красива, и она спасла жизнь его дочери. Но он не умел и не хотел быть навязчивым. Просто предложил от чистого сердца и уставился на Веру широко открытыми доверчивыми глазами малыша с рекламы детского мыла. На какой-то момент Вера опешила. Работа? Она об этом даже не задумывалась. Денег, что взяла с собой, при скромных расходах им должно было хватить на год, а потом… Она не знала, что будет потом. Вообще не любила загадывать. Но, судя по ходокам, которые уже успели появиться на пороге ее дома, этот поток не иссякнет. Они будут ходить, просить, угрожать, умолять. Это все она уже проходила. Но не ходоки были ее настоящей проблемой. Угроза исходила от Даши. Вот она точно не успокоится, пока не выживет ее отсюда.

Совсем другое дело, если у нее действительно будет обычная работа и со временем жители и Даша поверят в то, что она такая же, как и они, что у нее нет дара, что она сама ничто без матери и бабки. Да и Оле будет гораздо проще жить с работающей матерью, а не с деревенской колдуньей. И что она потеряет, если попробует?

– А, собственно, почему бы и нет? – кивнула она и улыбнулась.