Ожидавшей с трепетом колонии, крутившейся вокруг гостеприимной и заметно подобревшей Звезды, вся эта армада представлялась пока не более, чем выводком светлячков.
Но дети, они-то трепетали?
Они привыкли к родительской любви. Иногда она принимала со стороны Ану слегка каннибальские формы. Но Эри и Антея были ни в чём не виноваты – и почему бы не нырнуть под душистое материнское крыло? Даже заветрившимся мужикам это ужасно приятно.
Энки уже воображал, как он будет вешать Эри лапшу на крохотные ушки, водить её почти повсюду и хвастаться, хвастаться без меры. Благо было чем, вообще-то.
Нин вернулась, задыхаясь и сбрасывая капли с волос.
Она помахала сопротивляющимся зонтиком:
– Энлиль! Сел на грунтовку, в десяти кэмэшках отсюда. У него что-то с Мегамиром приключилось, он едва передал сообщение в дежурку. Просит прислать таратайку доехать. Я – туда.
Энки побежал раньше, чем подумал, и без усилий догнав ту, которую догнать нелегко, спросил:
– Он, тово?.. Шею, что ли, сломал?
Нин, не замедляя шага, плюнула:
– Тьфу. Язык без костей.
Энки на бегу увидел вблизи её яростные глаза и рассмеялся.
– Жив командор.
Нин задохнулась, он опередил ее, и она смотрела, как он перемещается в затирающих пространство струйках. Он обернулся.
– Не мотайся, ты же устанешь.
Заработали его ноги и, расплющивая лужицы, он без передышки взбежал на пригорок, вбок по тропе и парой секунд позже показал рыжий клок между деревьев.
Энлиль выпрыгнул из грузовика, того самого, в котором его когда-то везли, арестованного, на взлётное поле, и поблагодарил инженера:
– Думузи, ты уж прости…
Водитель вылез из-за дверцы, чуть не вывалившись, придерживаясь носком ботинка за чёрти что и показывая бледное худое лицо в неярком и приятном блеске глаз, сказал озабоченно:
– Штуковину починить.
– Починим.
Раздался истошный крик и, крутнувшись, Энлиль увидел мчащегося к нему на всех парах братца. Начальничек чесал неслабо, – честно? залюбуешься, – высоко поднимая ноги, так что несчастные штаны из чёртовой кожи вынуждены были демонстрировать мускулатуру бёдер со всей возможной достоверностью.
Бежал и орал. Энлиль обменялся взглядом с Думузи. Тот рассмеялся с удовольствием, как всякий, кто почти постоянно обременён печальными мыслями, но печали не привержен. Сунулся в кабину, повыло нутро машины, и грузовик уехал с вытянутой в окно рукой инженера, которой тот помахал.
Энлиль выглядел не лучшим образом, хотя шея была на месте. Как выяснилось из быстрого обмена репликами с прибежавшим и вставшим по-носорожьи Энки, командора потрепало на коротком пути с орбиты, причём неполадки начались в тот момент, когда точка невозврата на станцию была позади.
Оба замолчали, когда среди деревьев поплыл к ним силуэт дриады, к ветке припуталась светлая прядь. Дриада тишком ругнулась и заметив их, подпрыгнула и замахала.
Было удобно пойти к ней домой, если свернуть от речки, чьё сильное русло теперь было уложено в гранит и мрамор, к маленькому скверику, в котором будут репетировать Персиковый Пир, и пройти минуты три по небольшому пустырю позади коморки, где Энки свил себе диспетчерскую.
Там – резко на запад, к другому изгибу реки, и – готово. Беленький домик беленькой сестры.
Остались под навесом-козырьком, в комнаты не сунулись, чтоб не следить по полу.
Братья попросили воды. Энки пил из кружки так жадно, что вода стекала у него с губ. Он пил, не останавливаясь, запрокидывая голову, смуглая кожа натянулась на кадыке. Энлиль тоже очень хотел пить, он дважды перевёл дыхание, не отнимая край кружки от губ.
Нин, выдав воды, ушла в дом за старой книжкой о работе мозга, которая, как она считала, может помочь в починке взбунтовавшегося Мегамира. Энлиля это заинтриговало.
Навес был крохотный, с летним душем и тесно выросшими кустами бульдонежа. Его белые шары свадебным шатром нависали над узеньким коридорчиком. Влагоёмкая почва, любовно принесённая Энки в подоле строительного фартука, обрадовала скромную калину, и взращённая до первого листка в банке с водой, веточка с так называемой пяточкой, восхитилась душой и раньше срока выпустила сразу в кулак Энки невесомый сквозной шар. Снег невинности так шёл непритязательному дому сестры, что всем, кто видел, немедленно начинало хотеться бульдонежа. На край навеса Энки прилежно складывал бедных мышей, пойманных некоторыми из питомцев Нин. Хвостики свешивались, и Энки их подсчитывал.
За покачивающейся занавеской зрела тёплая вода в баке душа. Фрейлина Нин частенько пользовалась вёдрышком-другим, когда приносила некоторую работу на дом боссу.
Энки первым услышал за калиткой поступь сапог (явно не фрейлина), и глыба плеча с беззвёздным погоном его не удивила. Он указал кружкой, пытаясь отдышаться после принятия влаги в неистовом темпе.
– Здесь что, съезд кровников?
Хатор впихнул под перекладину огромную лапу с длинными пальцами и вскрыл задвижку. Он уже улыбался им. Энлиль, пристраивая кружку на край летнего окошка без рам, спешно оправился, вытянулся и шагнул навстречу. Внутри слышался кукольный топоток Нин и перестук книг на полках.
– Вот как встречают медвежатников. – Посетовал Энки.
Сир Хатор приветливо, даже слишком, поздоровался с их высочествами, сказал:
– Я здесь, потому что… Командор, вот удача, вы здесь, а не… А я слышал из бешено проехавшего грузовика…
Оба брата отметили, что все фразы так непринуждённо оборваны, что только дурак стал бы переспрашивать. Энлиль ни в коем разе значения уклончивости не придал. Маршал вправе иметь манеру разговора какую заблагорассудится.
– Он цел и невредим. Космос вернул нам его таким, как взял. Вы где были? Я не понял.
– Я не сказал?
Энки подбросил кружку.
– Вы ничего не сказали. Как какой-нибудь заговорщик с клинком у горла. Молодец.
– Посмотреть новое оборудование.
– Какое новое оборудование? – Спросил Энки, глядя на командора.
– Никакое. – Ответил тот. – Не понимаю, о чём толкует сир Хатор.
Хатор и сам уже не понимал. Совершенно спокойно, с достоинством он сказал:
– Словом, шёл мимо. А предлог придумать не просто для военной головы. Это вы, штатские, – глядя на Энки, – врёте, не задумываясь.
Энки согласился.
– Среда виновата. Окружающая. Стекающие капли и всё такое.