Золото партии

Проселок, на который свернула Надежда, проходил по самому краю отвесной скалы. Взглянув вниз, она увидела, словно в перевернутом бинокле: причудливые нагромождения камней, узенький ручеек, с трудом протекающий между ними и покрытые редким кустарником песочные отмели. Непроизвольный холодок страха тронул ее сердце. Вцепившись в руль вдруг онемевшими руками, она до предела вдавила в пол педаль газа и когда мотор «Порше» издал оглушительный похожий на рев медведя вой, стремительно выехала на шоссе.

В зеркале заднего вида мелькнула машина преследователей и ее «Порше», набирая скорость, помчался дальше.  «Похоже, оторвалась!» – с радостью подумала она, но почти сразу за ее спиной раздался визг тормозов и из-за поворота, который она только что проехала, в облаке пыли показался преследовавший ее «Мерседес». Надежда инстинктивно нажала на педаль газа, хотя стрелка на спидометре, итак, запрыгнула за отметку «сто пятьдесят». Несмотря на все ее попытки оторваться, «Мерседес» неотвратимо приближался. Две машины, как привязанные неслись по узкой дороге и Надежда, минуя один за другим крутые изгибы шоссе, не могла не затормозить, не свернуть в сторону.

Достигнув вершины горы, машины подпрыгнули над побелевшим от ветра асфальтом и, разбрызгивая ярко-золотистые, похожие на лучики солнца искры, понеслись вниз. Надежде казалось, что руль вот-вот вырвется из ее рук, и она, скорее подсознательно управляя машиной, со страхом думала, что ее ждет впереди. Наконец, машины проехали последний поворот дороги и выскочили на равнину. «Мерседес» сразу прибавил скорость, легко догнал ее и ударил бампером в бок. Надежду тряхнуло так, что ее зубы непроизвольно лязгнули друг о друга, и она, ударившись головой о рулевое колесо, потеряла сознание.

Темная пелена перед глазами расступилась не сразу. Вначале она услышала чьи-то голоса, затем в окружающем ее мраке мелькнул слабый проблеск света и, наконец, почувствовав, как на ее лицо льется какая-то теплая жидкость, она открыла глаза. Рядом раздался негромкий смех, и она увидела над собой две затянутые в джинсы ноги.

– Я же сказал, что поможет… это средство проверенное. – послышался откуда-то сверху незнакомый голос.

Ее поразило то, что эта фраза была сказана по-русски. Она с трудом разжала губы и, тут же поняла, о чем идет речь. На губах она ощутила горьковато-соленый привкус мочи.

– А ничего куколка. – снова послышалось над Надеждой, и она почувствовала, как кто-то взял ее подмышки и легко поднял с земли.

В голове у нее сразу помутилось, но стоять на ногах ей не пришлось. Ее положили не широкое мужское плечо и куда-то понесли. Перед глазами Надежды поплыли желто-коричневые обломки камней, песок и лужи черной засохшей грязи.

– Приехали. – опять услышала она над собой и почувствовала, как ее опускают на землю.

Затем еще одни руки взяли ее под колени, и она беспомощно повисла в воздухе.

– Открывай багажник! – скомандовал держащий ее человек и, спустя секунду Надежда очутилась на пахнущем бензином, резиновом коврике.

Затем крышка над ее головой закрылась, и глаза Надежды снова погрузились во мрак.

Когда машина остановилась, она была на грани беспамятства. Толчки на ухабах не оставили на ее теле живого места. Спина превратилась в один большой нестерпимо болящий синяк, а перед глазами мелькали какие-то разноцветные радужные круги. Крышка багажника со скрипом распахнулась и, вместе с хлынувшим светом до нее донесся все тот же голос: «Ну что жива?» Теперь она могла разглядеть лицо говорившего, очень молодого и очень симпатичного русоволосого парня. Парень нагнулся над ней и, несмотря на ее жалобные стоны, вытащил из багажника и, взвалив на плечо, куда-то понес. Перед глазами Надежды снова поплыли обломки камней, лужи грязи, усыпанные песком дорожки, которые превратились затем в асфальтовые. Наконец, она увидела под собой покрытый темно-коричневым лаком паркет.

Ее посадили на стул. Парень завел руки Надежды за спину, и она почувствовала на кистях холодные браслеты наручников. Внезапно лицо парня приблизилось к ее глазам. Он откинул со щеки Надежды растрепавшуюся прядь волос и провел шершавой ладонью по подбородку. Затем его ладонь опустилась ниже и, расстегнув молнию куртки, легла на грудь. Надежда испуганно зажмурилась. Парень усмехнулся. «Не бойся. Сейчас не трону. Ночью поразвлекаемся…» – сказал он и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты.

Надежда облегченно вздохнула и, повернув голову, осмотрелась вокруг. Кроме стула, на котором она сидела, другой мебели в комнате не было. Два окна на противоположной стене были тщательно занавешены тяжелыми черными шторами. Люстра на потолке поблескивала огнями трех маленьких, похожих на церковные свечки ламп. Вдруг Надежда почувствовала, как от пережитого страха ее начало подташнивать и, она, не удержавшись, выплеснула содержимое своего желудка на пол. Под стулом растеклась светло-коричневая лужица, от которой стал распространяться едкий неприятный запах. Надежда криво усмехнулась. «Ну вот, еще одну проблему хозяевам создала. – подумала она. – Видимо правильно говорят… Нежданный гость хуже татарина!»

Минут через пять за дверью послышались шаги и в комнату вошли несколько человек. Выстроившись тесным полукругом, они встали у стула, на котором сидела Надежда. Подняв глаза, она посмотрела на вошедших. Ее сердце тревожно екнуло, а в ногах она почувствовала неприятную тяжесть. Как минимум двоих из них она знала. Это были те люди, что приходили к ней в офис и на квартиру. В руках они держали обрезки металлических труб и бейсбольные биты. Лицо Надежды побелело. «Похоже, конец!» – мелькнула у нее мысль и она, с трудом проглотила в пересохшем вдруг горле тугой комок.

– Ну-ка… Кого вы здесь привезли? – раздался вдруг за ее спиной хрипловатый старческий голос.

Она скосила глаза и увидела справа от себя опирающуюся на палочку согнутую фигуру. Лицо старика она не разглядела, так как оно было скрыто густыми прядями седых почти белых волос. Окружающие ее люди сразу расступились и старик, встав напротив, оперся обеими руками на палку и устремил на нее свой взгляд. Теперь его лицо было хорошо видно и напоминало собранную из отдельных фрагментов мозаику. Губы и нос были покрыты пожелтевшими струпьями. Горевшие ярко-красным огнем щеки провалились. А угольно-черные глаза под густыми белыми бровями пристально шарили по лицу Надежды.

– Хм… – губы старика расплылись в чуть заметной улыбке. – Действительно отменный экземпляр женской половины человечества. – прошамкал он беззубым ртом. – А ну-ка соколики, развяжите ее!

По тому, с какой быстротой была выполнена его просьба-приказ, Надежда поняла занимаемое им место в здешней иерархии. С Надежды сняли наручники и вместе со стулом перенесли в противоположный угол комнаты. Для старика, напротив, поставили большое устланное медвежьей шкурой кресло и он, кряхтя и постанывая, осторожно присел в него.

– Ничего не поделаешь, годы о себе дают знать… Восьмой десяток пошел. – то ли извиняясь, то ли жалуясь сказал он. – Ну что ж, давай красавица побалакаем о делах наших скорбных.

Услышав фразу, сказанную стариком, Надежда сразу вспомнила название фильма, в котором она когда-то прозвучала. Откинув с лица волосы, она отряхнула с джинсов прилипшие пучки травы и, закинув ногу на ногу, положила на колени, исцарапанные и покрытые пятнами грязи руки.

– Смотрю, хорошим манерам обучена. – похвалил ее старик. – Ну что ж, это правильно… А дела твои красавица скажу откровенно не очень хорошие. – в глазах старика, до этого приветливых и ласковых, блеснул недобрый огонек. – Мы, конечно, люди терпеливые и богобоязненные, но и нашему терпению рано или поздно конец приходит. Тебя, мои соколики сколько раз предупреждали? – спросил старик и, чуть помедлив, сам же ответил. – Целых два раза… Поначалу в офисе твоем шикарном на Мэдисон-авеню с тобой толковали, а затем и в квартирку твою, что в небоскребе на тридцать четвертой стрит пожаловали. А ты, как я вижу, все не успокоишься. Нехорошо это. Не по-божески простых людей в соблазн вводить. Не хотим мы лишнюю душу без крайней нужды на небеса отправлять. Грех это…

По лицу Надежды пробежала едва заметная тень.

Приметив ее, старик усмехнулся.

– Вижу, с жизнью прощаться не хочешь. И то верно… куда тебе торопиться. Ты вон молодая, красивая. Тебе только жить и жить, да мужиков лаской одаривать. Или думаешь, мы шутим? Нет, красавица, мы люди серьезные и очень серьезными делами занимаемся. Ты нам дорожку не переходи и не жди, что тебе твои московские друзья в случае чего помогут.

Увидев, как у Надежды растерянно дрогнули брови, старик снова усмехнулся.

– Видишь, все про тебя знаем. И по сему, ты красавица понять должна, что здесь тебе никто не поможет. Здесь только ты, я, да бог! Мы втроем будем решать – жить тебе или умереть завтра утречком. А коли мы решим, что тебе умирать пора, то делать это будем неспешно. Для начала тебя к кроватке привяжем и пару аккумуляторов к ручкам и ножкам подключим. Посмотрим, как ты дергаться станешь. Затем с тобой мои ребятки поразвлекаются. Они до женского пола дюже охочи. Так приголубят, что до конца жизни их ласки не забудешь. А потом и на лесопилку тебя отвезем. Посмотришь, как на ней дрова пилят, и может у тебя, что лишнее окажется. Пальчик или ушко к примеру… Так что ждут тебя впереди красавица нелегкие испытания. А коли не хочешь через них проходить. Давай по-хорошему столкуемся. Все что знаешь про наши дела, забудь. И супругов Сандерс больше не разыскивай. Не тревожь их души. Они десять лет назад в такое место переселились, где их теперь никто не найдет и возврата им оттуда уже не будет. А начальникам своим в светлом граде Москва так и доложи. Мол, что с воза упало, то пропало. Нам их денежки больше пригодятся. Мы их на благо нашего бедного и несчастного народа пустим, да и сами малой толикой попользуемся. Все поняла красавица? Ты не молчи, со мной в молчанку играть не надо. Если все поняла, то головкой кивни… Ну, вот и ладненько. – увидев, как Надежда медленно наклонила голову, сказал старичок. – Ну а теперь мне красавица на покой пора, косточки греть. Ты ночку здесь посиди, подумай, а утречком мне свое решение объявишь и заодно про свои счета в разных банках подробно расскажешь. Уж больно знать мне это хочется. Ну, все, до утра красавица…

Старик встал и, кряхтя, направился к двери. Через минуту в комнате кроме Надежды никого не осталось.

Вашингтон. Наши дни…

Дуглас внимательно прочитал текст сообщения из территориального управления ФБР Лас Вегаса, и, отложив его в сторону, некоторое время задумчиво постукивал кончиками пальцев по столу.

– Значит, она ищет неких супругов Сандерс. – наконец сказал он. –  Дебру и Ричарда. Ранчо, которых находится где-то в районе Альбукерке.

Дуглас снял трубку телефона и набрал номер отдела связи.

– Немедленно соберите всю информацию по Дебре и Ричарду Сандерс и предупредите местного шерифа, чтобы со Смирновой глаз не спускали. – приказал он. – Я на два дня вылетаю в Ниццу. Если произойдет что-то серьезное ищите меня там.

Через час на его стол легло объемистое досье. Заглянув в него, Дуглас удивленно поднял брови…

Москва. Август 1991 года…

Море трехцветных флагов колыхалось над площадью перед Белым домом…  Ликующие толпы заполнили улицы и проспекты города… Казалось, опьяняющий воздух свободы плыл над Москвой… Незадачливые руководители ГКЧП уже сидели в Лефортово… Оплот старого режима – мрачное серое здание на Лубянской площади больше никого не пугало своими зарешеченными окнами… А его символ «Железный Феликс» уже покоился на газоне одного из парков Москвы…

Две черные «Волги» с затемненными стеклами в этот солнечный летний день стремительно неслись по Бульварному кольцу. Миновав Ленинский проспект, они свернули на кольцевую дорогу и у микрорайона Ясенево съехали на шоссе, ведущее через Бутовский лесопарк к комплексу зданий Первого главного управления некогда всесильного КГБ. Миновав обе проходные, они повернули к дачному поселку, где жило руководство управления. Каждая из машин везла по одному пассажиру. В первой, рядом с шофером сидел высокий худощавый мужчина с копной густых уже седых волос. Несмотря на жаркую погоду, он был одет в строгий темно-серый костюм и такого же цвета галстук, которые в брежневские времена являлись, чуть ли не обязательным атрибутом любого крупного партийного или советского функционера. Пассажир второй машины являл собой его абсолютную противоположность. Низкого роста и чрезвычайно тучный, он словно прячась от кого-то, неподвижно застыл в самом углу салона. Из одежды на нем была только легкая тенниска и такие же легкие спортивные брюки. Внезапно на развилке дороги, первая машина, остановилась, и высокий мужчина не спеша вылез из нее наружу.

– Станислав Георгиевич! – крикнул он пассажиру второй «Волги». – Не хочешь прогуляться? Свежим воздухом подышать.

По лицу человека, к которому он обращался, было видно, что выходить ему очень не хотелось, но он видимо не мог или не решался отказать зовущему его мужчине. Кряхтя, он выбрался на дорогу и, на ходу разминая затекшие от долгого сидения ноги, направился к нему.

– И что вам Виктор Сергеевич эти прогулки так понравились? – придав своему голосу подобострастный и немного жалостливый тон, спросил он. – Через пять минут уже на месте были бы.

– Эх, ничего-то ты, Станислав Георгиевич, не понимаешь! – седой мужчина по-отечески похлопал толстяка по плечу.  – Смотри, какая красота кругом! Когда еще такую увидишь!

Тот, кого назвали Станиславом Георгиевичем, уныло хмыкнул.

– Это вы точно подметили. Вот посадят как Янаева с Крючковым в Лефортово, тогда уж точно долго не увидим.

Они сошли с асфальта дороги в лес и направились к виднеющимся вдали остроконечным крышам дачных домиков. Под густой сенью вековых дубов и сосен было сумрачно и прохладно. Солнечные лучи почти не проникали сюда и воздух был насыщен терпким и приторным ароматом прелых листьев. Обогнув поляну, усыпанную светло-коричневыми шляпками грибов, они по едва заметной дорожке пошли вглубь леса. Тишина и кажущееся одиночество настраивали на откровенную беседу.

– Ну, что скажешь хорошего, Станислав Георгиевич? – спросил высокий мужчина, когда они миновали уже половину пути, отделяющую их от домиков.

Он широкими шагами, словно циркулем мерил петляющую среди деревьев дорожку, сбивая на ходу прутиком шляпки мухоморов.

– А что сказать… – с трудом поспевая за ним, ответил толстяк. – Вы видите, что творится. Все на глазах рушится.

– Да брось ты… рушится! – Виктор Сергеевич небрежно отмахнулся. – Все сами же и разрушили своей закостенелой политикой. Если государство строится правильно, оно как карточный домик рассыпаться не может. Надо было перестройку еще в шестидесятых годах начинать, как чехи, а не ждать, когда все по швам начнет трещать.

Станислав Георгиевич грустно вздохнул.