Лета 7190 хроники стрелецкого бунта

Подьячий Савелий вздохнул, в душе своей кляня стрельцов за своевольство, вот, ведь, безобразники какие, да записал:

«Того же числа учинились сильны и креста не целовали стрельцы Александрова приказа Карандеева».

2

– Как не хотят креста целовать?! – топнул ногой Кирилл Полуэктович. – Да, я им сейчас… Ишь, волю взяли! Где Долгорукий?!

Юрий Алексеевич Долгорукий – начальник Стрелецкого приказа, и кому, как не ему стрельцов к ответу призвать да от смуты отвадить. Вот его-то Нарышкин и желал видеть страстно.

– Где Долгорукий?! Где!!!

Искали стрелецкого начальника долго, но найти не смогли, а потому:

«И великий государь указал послать к ним (стрельцам) уговаривать окольничего князя Костентина Осиповича Щербатого да думного дворенина Веденихта Змеова да думного диака Емельяна Украинцева».

Разговор послов царских со стрельцами случился как раз возле Тверских ворот за Земляным городом. Здесь много народу собралось. Сперва-то стрельцы скоры в решениях были, а потом их сомнение взяло, что делать теперь: отказаться крест целовать новому царю это одно, но как-то себя и дальше проявить надо. Да и по чести сказать: боязно немного стало. Пока в крик решали – всё было на раз плюнуть, а кричать кончили, подумали и … Супротив власти получается… Там ведь и патриарх был и другие лица народом уважаемые… Не лыком все они, чай, шиты… Кто-то предложил к Кремлю пойти, к палатам царским, дескать, там и разберемся на месте – что да к чему… Собрались идти. И тут как раз переговорщики государя нового к служивым людям и пожаловали.

– Эх, вы, – сразу же принялся стыдить князь Щербатый понуро стоящих напротив него стрельцов. – Как дети малые. Неужто не совестно? А? Неужто суда божьего не боитесь?

– А ты нас не совести, боярин, – вышел навстречу Щербатову пятидесятник Максимов. – И Господом не стращай. Мы здесь пуганые. Так пуганые, что нас теперь вряд ли чем еще испугаешь. И обманывать нас не надо. Мы по справедливости хотим… Не хотим заветов дедов наших нарушать…. А по заветам тем – царем Иван должен быть… Он следующий на очереди по обычаю старинному. Ему и присягнем.

– Как, Иван? – вздрогнул плечами боярин. – Почему это? Кто вам такое сказал?

– По старшинству! – послышались крики из толпы. – Неужто мы не понимаем. Обычай нарушили! Это всё Нарышкина происки! Опять нас обманывают! Надоело! Полковники в дугу гнут, а теперь даже с Государем оказия вышла. Не будем мальчишке креста целовать! Не справедливо! Ивана хотим!

– Значит, одни вы умные, – тоже стал укорять стрельцов дворянин Змеев. – Обычай они вспомнили! Выходит, вы понимаете, кого в цари надо, а патриарх не понимает? Что ж он дурее вас, что ли?

– Всё равно Ивана хотим! – надрывались стрельцы. – По справедливости всё должно быть! Не будем креста целовать! Сговор у вас там!

– Что же, дурачье, от счастья своего отказываетесь? – резко вышел из-за спины боярина дьяк Украинцев. – Мало, видно, вас полковники гнули. А раз так, то дальше терпите. Неужто не понимаете пользы своей?

Стрельцы притихли, насторожились да обратили все взоры на отважного дьяка.

– Ты это о чем?

– Да всё о том. Как же вы пользы своей понять не можете? Эх, вы…

– Какой еще пользы?

– Обыкновенной. Ежели Иван на царство сядет, так всё по-прежнему пойдет, люди у трона те же останутся, а вот при Петре, при государе перед Богом венчаным новый оборот случится. Вы б не бузили здесь, а сели б за стол да написали новому Государю обо всех невзгодах своих и о притеснениях, что полковники творят. Глядишь, после этого и польза какая для вас случится. Думать головой надо… Соображать… Али голова вам только для шапки дана?

– А, может, и вправду написать всё, братцы! – швырнул на землю шапку Федька Иванов. – Сколь терпеть будем?! Вон Грибоедов, как распоясался! На землях, что нам под дворы предназначены, огороды свои затеял.

– И жен наших на огородах тех работать заставлял! – вторили Федьке еще голоса из толпы. – И на общие деньги, что на содержание полка дадены, кафтан себе с золотыми нашивками пошил!

– И шапку бархатну! Давай новому Государю челобитную писать!

Сильно заголосили стрельцы, наперебой укоряя полковников в винах всяческих, а пятидесятник Максимов подобрался к дьяку Украинцеву да с поклонной головой попросил:

– А ты б помог нам, мил человек, челобитную для Государя верно составить, а то, ведь, не особо мы ахти в грамоте…

Дьяк бросил быстрый взгляд на боярина Щербатого, а тот молвил степенно:

– Конечно, поможет, только вперед крест вы должны новому Государю целовать.

– Непременно!!! – нестройным хором рявкнули стрельцы. – Слава Петру Алексеевичу!

В тот же день в разрядной книге было добавлено:

«… и уговорили их, и они крест Великому Государю целовали».

3

Весть о том, что новый царь обещался за стрельцов постоять, разнеслась по Москве, как верховой пожар по лесу в летнюю сушь.

Полковник Семен Грибоедов смотрел на бояр исподлобья. Желваки на скулах его то и дело вздрагивали.

– Что ж ты Сенька безобразия такие средь стрельцов допускаешь? – первым начал вопрошать полковника новоиспеченный спальник государев князь Иван Трубецкой.

– Какие еще безобразия? – огрызнулся Грибоедов.

– Он не знает! – вскочил с лавки Кирилл Полуэктович Нарышкин. – Стрельцы бунт на Москве затеяли, а он не знает!

– Так из-за тебя бунт, Кирилла Полуэктович, – дерзко глянул в глаза боярину стрелецкий полковник. – Не ты ли право старшинства презрел? Ты думал, что никто этого не заметит? Вся Москва об этом судачит.

– Что?! – львом рыкающим взъярился Нарышкин. – Да, я тебя…

– Не посмеешь, – покачал головой полковник. – Не один я так думаю. Много нас…

– Ты, Семен, это, того, – выступил из-за спины Нарышкина глава стрелецкого приказа князь Долгоруков. – Знай, с кем говоришь. А то, что ты стрельцов так распустил, так с тебя за то три шкуры драть надо. Где это видано, что стрельцы на своего полковника жалобу писали. И чего пишут! Это ж уму непостижимо, будто у них жалование государя отбирали? Ой, беда…

– Какая беда, Юрий Алексеевич? – вдруг оскалился на судью стрелецкого приказа Грибоедов. – Ты ж сам денег на жалование стрельцам вполовину дал. Помнишь? В прошлом году, как говорил ты мне, что пусто в государственной казне и велел извернуться, а полк на битвы с турчином собрать. Было такое? Вот я и изворачивался: где лаской, где окриком, а где и зуботычину не грех было дать. А как без этого? Стрелец силу любит. Посопели они, пошипели, но сражаться за Государя нашего пошли. А с денег, которые стрельцы у ворот городских набирали, кто мне велел…

– Ладно! – топнул ногой князь Долгоруков. – Иди!

Грибоедов ушел, резко прихлопнув дверью. Так резко, что у всех язык к нёбу прилип.

– Совсем стыд потерял, подлец, – первым высказался князь Долгоруков. – Разве в бывалошные времена такие полковники были? У них стрельцы пикнуть не могли… Приструнить нам надо поганца. Ишь, разговорился…

– Нет, нельзя так, – молвил, сидевший досель тихо, боярин Троекуров, – За Грибоедова другие полковники встанут. Вот тогда точно смута настоящая начнется.

– А, давайте, их разом всех, полковников этих, к ногтю прижмём! – грохнул по столу кулаком Иван Нарышкин. – И чтоб никому неповадно было! А Патриарх нас поддержит. И сегодня же их всех в темницу надо. Пиши дьяк.

– И то верно, – вздохнул Долгоруков.

«Того же году апреля в 29 день били челом великому государю в насильствах и налогах и во всяких разорениях стрельцы на полковников и на пятидесятцких. Били челом стрельцы на Ивана Кравкова, на Ивана Полтева, Микифора Колобова, Александра Карандеева, Володимира Воробина, Григорья Титова, Семена Грибоедова, Андрея Дохтурова, Матвея Вешнякова, Павла Глебова, Ивана Нелидова, Родиона Остафьева. И великий государь приказал у них челобитные принять и за ними сидеть святейшему патриарху с боярами и полковников расспрашивать против челобитья того».

«Того же числа указал великий государь послать в тюрьму полковников, на которых били ему великому государю стрельцы, и вотчины у них отнять, и против челобитья их указал на них всё доправить и их от тех приказов отставить»