Продолжение не следует

В то лето попалась ему интересная книжка. Читал уже хорошо, больше всего нравились приключения, про моряков, мушкетеров, индейцев… Брат принес на три дня «Сердца трех» Джека Лондона. Там красиво, страшно говорится о зыбучих песках. Вот и Тошику мысль пришла – наверно, и на малых речках эти зыбуны бывают. Засосало железку, не достать уже.

Время – лучший лекарь для обид, особенно детских. Почти перестало ныть и у Антона. А когда на втором курсе в новостном сюжете увидал, как в столице на стройке отрыли склад снарядов времен войны, сообразил наконец, что к чему. Что за машины приезжали в тот вечер, да зачем нужен был песочек «помягче». И что нырять да рыть в речке можно сколько угодно – нет там никакого снаряда. Это камень продолговатый бросил старшина на его глазах в речку, а сам по рации саперов позвал. И Мороза с костром от палатки отослал подальше.

Нет, не обидит солдат ребенка. А за те давние Тошкины слезы – спасибо тебе, старшина!

Воспитание свирепости

Внимание!

В тексте содержатся сцены употребления табака.

Курение опасно для вашего здоровья!

– Так вот, если до захода солнца этого не сделать…

Возле школы сев кружком, мы дымили вечерком. Место для курения было оборудовано у входа в столовую-кухню. Посередке – пепельница, она же урна. Эту роль выполнял вкопанный в землю обломок шестидюймовой керамической трубы. Вдоль стен прямым углом – садовые скамейки, и еще одна-две ставились, образуя треугольник либо квадрат, в зависимости от числа участников посиделок. Кое-кто приносил себе табурет или, как я, колоду.

За все два месяца коллективных усилий наполнить урну «бычками» так и не удалось. То есть не такие уж заядлые были курцы. Но, конечно, там не только покуривали, в основном – беседовали о том о сем, травили анекдоты, разные байки. Общались, одним словом. Как перед, так и после каждой трапезы. Разнообразие тем не знало границ. Засиживались обычно до отбоя, по распорядку назначенного на десять вечера, а то и до полной темноты.

В тот вечер речь почему-то зашла о гадах. Пресмыкающихся. Ползучих. Конкретнее – о змеях… То одно, то другое, и довольно вялый поначалу разговор вдруг парадоксальным образом оживился посредством появления на сцене трупа одного из героев темы. К курильщикам присоединился крепыш-боксер Юра и приволок за хвост мертвую змею. Гадюку, если судить по раскраске и отсутствию желтых пятен на головке. Довольно крупную, без малого метровой длины и почти в руку толщиной.

– Где взял? – поинтересовался самый старший среди нас, третьекурсник Вася.

– Да на канале, – Юра положил бренное тело в центр «сцены», рядом с трубой, – Бульдозерист монтировкой грохнул, мне подарил.

– И на кой черт она тебе сдалась?

– Браслеты сделаю себе и малышу, Славке еще. Всего и надо – кожу снять, высушить, и готово…

– А ты уверен, она точно мертвая?.. – и Василий, периодически прикуривая новую цигарку, на редкость тоскливо-заунывно поведал леденящую душу историю.

Он, оказывается, по деду с бабкой происходит с Алтая, как Шукшин. Там, в горах и предгорьях, натуральное змеиное царство, плотность гадской популяции просто неимоверная – достигает нескольких тысяч на квадратный километр. Местные охотники и земледельцы в летние дни и особенно ночи даже ходят, не переставляя ноги в обязательных кирзовых сапогах, а как бы волоча их, дабы не давить змеюк, а вроде разгребать… А те, мерзавки, зная высоту сапога, так эволюционировали, что выучились при наступании на хвост прыгать ровно на полметра в высоту, кусая беспечных аборигенов повыше голенища, в колено или бедро. И такой укус для обидчика, понятное дело, безусловно смертелен. Опытные охотники-алтайцы надевают на ноги повыше обувки защитные кожаные манжеты, вроде латных поножей. Страхуются от внезапной ядовитой напасти.

Тамошняя фауна разительно отличается от нашей, равнинной. Наиболее вредные ее представители, здесь именующиеся гадюками, получили зловещее название – «гюрза». Они крупнее и, само собой, ядовитее. Но генетически два эти вида весьма сходны. Например, представленный нашему вниманию экземпляр, судя по размеру и характерным фенотипологическим атрибутам (сию туманную фразу рассказчик почему-то не перевел), запросто может быть мутировавшим потомком как раз тех, горных…

По ходу изложения солнце по-летнему неторопливо клонилось, и к завершению первой части повествования уже приготовилось нырнуть за ближний лесок.

Суть второго раздела алтайской были сводилась к особенностям змеиной физиологии. Якобы у них, гадин этаких, есть присущая из всего животного мира только им способность некоторым образом оживать. Не то чтобы сразу воскресать, а как бы самореанимироваться.

Вот ее убили вроде бы насовсем, но на куски не разорвали и, что самое существенное – не обезглавили. И тогда она постепенно в течение всего оставшегося светового дня набирает в себе жизненную силу, а на закате – р-раз, и оживает! И может мгновенно сориентироваться и прыгнуть на ближайшее теплокровное существо, а именно на человека, в котором чувствует угрозу.

Осторожный скепсис отдельных слушателей Василий походя отмел. Факт полной неподвижности адского порождения не менее получаса только на наших глазах авторитетно объяснил врожденным коварством и замедлением жизненных процессов. Неверующим было предложено убедиться в наличии о-очень редкого сердцебиения в груди монстра путем аускультации, если по-русски – прослушивания. У нас вон в медпункте и фонендоскоп есть… Желающих почему-то не нашлось. Рассказ продолжался, напряжение нарастало. Курить большинству как-то расхотелось.

…Смертоносного яда к моменту возрождения у нее набирается до х…, гм, в общем, достаточно. Ответственные за это железы в условиях посттравматической гипоксии активизируются, поэтому возможна практически моментальная кончина укушенного. Так что для полной гарантии летального исхода ползучей твари змеиную голову надо обязательно отрубить, желательно до захода солнца. Иначе, не ровен час…

Как бы прислушиваясь напоследок, солнечный круг, ставший к этой минуте зловеще-багровым, вплотную прижался к кромке леса. По двору поползли тени, похолодало, но уходить никто не спешил. Общее внимание было приковано к лежавшему в середине «курилки» длинному телу, причудливо изогнутому в виде латинской буквы «S».

Надо отметить, наш стройотряд состоял исключительно из студентов-медиков. Грубо говоря, никак не лопухов в плане биологических познаний. Многие и до поступления в альма-матер успели прочесть не одну книжку, кроме школьного курса зоологии, в биологических олимпиадах участвовали. И тем не менее слушали, затаив дыхание. Солнышко тем временем потихоньку снижалось-склонялось, да и зашло окончательно…

В каком только качестве не использовались советские сельские школы! Это и кладезь знаний, и основа производственной ориентации. Промежуточные склады, амбары, импровизированные временные гостиницы, пионерлагеря. И многое еще.

Тем жарким летом последней четверти двадцатого века школа в белорусской деревеньке Подворица стала базой для «Гиппократа». Не древнегреческого, а вполне современного. В бревенчатые стены на два летних месяца вселился студенческий строительный отряд с таким гордым названием. Ясно – из мединститута.

Отряды создавались в каждом ВУЗе, да и многие техникумы организовывали свои. Польза для страны очевидная – практически дармовая рабсила на летние месяцы, когда штатные трудяги стремятся в отпуска. Да и занять молодежь, чтобы не шлялась где и как попало, не искала себе приключений на филейные места и не создавала проблем органам внутренних дел.

Вот и разъезжались после летней сессии по разным весям всевозможные «Альфы», «Омеги», «Интегралы», «Эскулапы» и тому подобные ватаги молодых, задорных, в основном не ленивых оболтусов.

Дел сезонным работникам в Союзе сыскивалось великое множество. Это и мелиорация, как в нашем случае, и строительство, и прокладка дорог – шоссейных и железных, и уборка урожая овощей-фруктов, вплоть до солнечной Молдавии и Крыма, даже археологические раскопки (!).

В школе нашлось все для нужд студентов-тружеников. Солидное, Т-образное в плане, одноэтажное сооружение послевоенной постройки, но вполне крепкое. Два просторных, метров семь на восемь, класса стали спальнями для «бойцов», совсем маленький кабинет директора принял командира с комиссаром.

Кабинет завуча, он же учительская, с удобным во всех отношениях отдельным входом, отдали девушкам. В отряд зачислили четверых – в основном поварами, а заодно и подсобными «бойчихами». Наши барышни в работе от парней не отставали, маникюр не берегли, не кочевряжились – вкалывали наравне и на дерновке, и с лопатами… Молодцы, одним словом, если допустить такую оценку применительно к женскому полу.

Импровизированный спортивный зал размещался на открытом воздухе – просто огороженная площадка. У нас он славно поработал по основному назначению: турник и брусья укрепили, футбольные ворота подновили, подлатали и натянули волейбольную сетку. Как ни припахивай молодежь, а побегать-попрыгать с мячиком, на перекладинах повертеться, железки потягать желающие всегда найдутся.

Душевой как не было, так и не появилась. Откуда бы ей взяться – средств на такие нужды не выделялось… Водные процедуры бойцы принимали прямо возле колодца, чистейшей ледяной воды в нем хватало с избытком. Имелась своя банька, в ней регулярно грели воду для желающих блюсти гигиену. Туалет – в дальнем конце двора – почистили, и вполне сгодился. Типа сортир, с соответствующими «М» и «Ж». Вот примерно так и организовался быт. В целом разместились вполне комфортно, не хуже, чем в не самых современных институтских общагах.

Во двор прикатили вагончик на два отсека, один – медпункт, второй – штаб, совмещенный с «красным уголком», вроде микро-музея. Там на стенке вымпел, типа знамя, тумбочка с красивыми бумажками, и всегда образцово заправленная койка «почетного бойца». Им у нас числился один из легендарных партизан –то ли Заслонов, то ли Шмырёв, не суть важно.

Кстати, кровать почетному выделили гораздо лучше наших, бэушных – новенькую, блестящую. Она, по отзывам отдельных везунчиков, имевших возможность ознакомиться с вопросом вплотную, даже не скрипела…

Идеальный внешний вид музейной койки регулярно обновлялся. И белье менялось едва ли не ежедневно, ибо хотя официально она пустовала, но периодически использовалась. Для нужд влюбленных – все окрестные поля-луга с перелесками, ну а если дождь? Словом, может, не еженощно, но не простаивала коечка, это точно….

Посреди школьного двора разбили «линейку» для утреннего построения, чтобы на работу не валить толпой, как шарага какая-нибудь, а отправляться строем, предварительно получив задачу. Почти как в армии или пионерском лагере.

Луговину позади школы в день заселения отряда выкосили, и при уборке скошенной травки обнаружились два продолговатых, темно-серых в клеточку трупика. Змейки. Махонькие такие гадючки… Тут бы встревожиться, но – сойдет, они же людей боятся, школьников не трогали, студентов подавно не потревожат…

Кроме спальных помещений была в школьном доме и хозяйственная часть. То есть кухня со столовой, в заднем, третьем крыле здания. Вот в углу, образованном одним из классов и столовой, и помещалась наша курилка.

В домике при школе, называемом по-старинному «флигель», обитала семья педагогов, по совместительству преподававших самые разнообразные предметы. У них целое хозяйство – свиньи, корова с телкой, куры, утки… Общаться по всяким бытовым вопросам нам приходилось с главой семейства, его называли либо просто «хозяин», либо уважительно, по отчеству, Бронислав Титович. Титыч, если уж совсем по-свойски.

Итак, закат свершился.

И во внезапно наступившей какой-то нехорошей тишине вдруг вопросительно тявкнула сидевшая у Васиных ног всеобщая любимица Гекла. О ней чуть позже, но в тот вечер ее партия прозвучала как сигнал к началу главного действа. Третий звонок. Что-то явно должно было произойти. И произошло.

В сгущающихся сумерках замершей аудитории показалось: толстый змеиный хвост шевельнулся!

– А-а-а, ты так, гадина! – и Юра, с неизвестно откуда взявшимся в мускулистой руке топором, бросился на врага.

Удар, другой!.. Далее – как в песне. Эх, раз, еще раз, еще много-много раз… Оставшееся от чудовища через несколько секунд скорее напоминало экзотический фарш, чем недавний метровый шланг.

– Ну, – флегматично осведомился рыжий Славик, Юрин напарник по бригаде и сосед по «казарме», – А как же теперь с браслетами?

Останки змея-Горыныча отважный рубщик на совковой лопате отнес в хозяйство педагогов, на корм кому придется.

– Давай сюды свае мяса, – с этими словами Титыч утилизировал дичь, – Буслы вон ловяць ды ядуць змей, чаму курыца не будзе? Яна хоць i не лётае, але ж таксама птушка!..

Кровавое пятно на арене в лучших традициях корриды присыпали песочком, и драму сочли завершенной.