Сотри и Помни
– Активировать рабочий режим, – скомандовала Ильга, и пространство изменилось снова.
Стены раздвинулись, открывая нишу с техническим оборудованием. В центре возникла консоль Realika – сложное сооружение из матового металла и стекла с изогнутыми дисплеями фиолетового оттенка. Не просто интерфейс, а портал в другое измерение, точка соприкосновения миров. Женщина опустила руки на сенсорные панели, и консоль отозвалась – экраны засветились, поверхность завибрировала под пальцами, считывая биометрические параметры.
– Мониторинг объекта «Роман Соколов», – произнесла Ильга, и пространство заполнилось голографическими окнами.
На центральном экране появилась комната в Дармовецке, где она была несколько часов назад. Реальное время, прямая трансляция. Роман всё ещё спал, свернувшись в позу эмбриона. Одна рука под подушкой, другая вытянута в пространство, словно удерживала нечто. Или кого-то. Серебряный кулон поблёскивал рядом с головой – послание из другого мира, материальная связь.
Наблюдательница провела пальцем по воздуху, активируя панель настроек. Ползунки времени, параметры наблюдения, фильтры данных – всё подчинялось едва заметным движениям, интимному языку жестов между человеком и системой. Перемотала время вперёд, наблюдая ускоренную версию утра Романа.
Вот он просыпается, мгновение лежит неподвижно, пытаясь удержать сон. Затем резко садится, оглядывается, рука инстинктивно тянется к пустому месту рядом. Находит кулон. Лицо меняется – неверие, удивление, затем странная, тихая радость. Подносит металлический диск к свету, рассматривает, поворачивая, затем прижимает к груди – в жесте больше религиозного благоговения, чем практического смысла.
В груди Ильги что-то сжалось. Не физический спазм – система зафиксировала бы отклонение, – а чувство более тонкое, неподвластное диагностике. Вспомнила, как касалась щеки спящего, как ощущала биение пульса под пальцами. Теперь наблюдение через экран казалось почти кощунственным вторжением, хотя всё свободное время в Северной Башне состояло из подобных наблюдений.
Изображение сменилось: Роман выходит из комнаты, плечи сутулятся, словно защищаясь от невидимой угрозы. В коридоре – столкновение с девушкой, видимо, сводной сестрой. Короткий, натянутый диалог без звука; Ильга активировала аудиоканал.
– Опять всю ночь за компьютером сидел? – в голосе девушки сквозило пренебрежительное любопытство. – Глаза красные.
– Работал над проектом, – ответил Роман тихо, почти извиняющимся тоном.
– Всё со своими игрушками возишься, – усмехнулась сестра, проходя мимо.
Наблюдательница видела сразу несколько потоков информации: выражение лиц, микродвижения тел, биометрические показатели – пульс Романа участился, кровь приливала к скулам. Стыд, раздражение, бессилие – целый спектр эмоций, считываемых системой с высочайшей точностью.
Кухня в доме Соколовых – тесное пространство с облупившимися шкафчиками и старой плитой. За столом уже сидели приёмные родители: мужчина с помятым, неприветливым лицом, погружённый в чтение газеты, и женщина с жёсткой складкой у рта, механически помешивающая что-то в кастрюле. Ильга перевела взгляд на параметры атмосферы: повышенная влажность, оптимальный уровень кислорода, лёгкие примеси бытовой химии и пищевых ароматов. Но даже система не измеряла густоту эмоционального воздуха – тяжёлого, словно перед грозой.
Роман сел за стол, стараясь занимать как можно меньше места. Движения стали скупыми, словно любой жест мог вызвать раздражение окружающих. Женщина поставила перед ним тарелку с яичницей, на секунду задержала руку, будто хотела коснуться плеча, но передумала.
– Ешь быстрее, опоздаешь, – только и сказала она.
– Спасибо, – ответил Роман, не поднимая глаз.
Завтрак проходил в молчании, нарушаемом шорохом газетных страниц и звяканьем вилок. Семья, соединённая не теплом, а инерцией существования под одной крышей. Наблюдательница смотрела на странный ритуал, чувствуя растущую в груди тяжесть. Пальцы инстинктивно сжались на краю консоли – холодный металл, равнодушный к человеческим эмоциям.
Ильга переключила режим наблюдения, отслеживая путь Романа в институт. Улицы Дармовецка казались невзрачными даже через высококачественную трансляцию: серые дома, потрескавшийся асфальт, редкие деревья в пыльной листве. Роман шёл, почти не поднимая головы, руки в карманах, плечи опущены. Походка человека, стремящегося быть невидимым.
У входа в институт фигура парня на мгновение застыла, словно готовясь к погружению в неприятную среду. Глубокий вдох, еле заметное распрямление плеч, попытка придать лицу нейтральное выражение. Этот невидимый переход, смена внутренней маски – наблюдательница узнавала собственный ритуал подготовки к публичному пространству.
Коридоры института, аудитории, другие студенты, равнодушно скользящие взглядом по невысокой фигуре юноши – всё проходило на экранах калейдоскопом тусклых фрагментов. Система фиксировала всплески сердечного ритма при обращении к нему, капли пота, выступающие на висках во время ответа у доски, дрожание рук при разговоре с преподавателем. Микроскопические признаки постоянного напряжения, незаметные человеческому глазу, но очевидные для Realika.
Когда Роман возвращался в комнату, закрывал дверь и оказывался перед компьютером, тело словно сбрасывало тяжёлый груз. Плечи расправлялись, дыхание становилось глубоким и ровным, пальцы обретали уверенность. Он включал монитор, и свет экрана преображал лицо – из блёклого, незаметного оно становилось сосредоточенным, живым, наполненным смыслом.
Ильга наблюдала эту перемену, и нечто внутри отзывалось созвучным эхом. Знала это чувство – когда мир сжимается до размеров экрана, когда код становится единственной реальностью для полного дыхания. Виртуальное пространство как убежище, территория, где ты создатель и хозяин, а не объект чужих ожиданий.
Роман, воссозданный с математической точностью, но живущий вне алгоритмов, создавал собственный мир – виртуальный проект HomoPlay.
Исследовательница смотрела, как неуверенные руки собирают строчки кода, как он с замиранием сердца тестирует каждую новую функцию, как, провалившись в ошибку, раздражённо роняет голову на предплечья, сложенные возле клавиатуры. Этот процесс был сродни творению – будто человек из эксперимента, пылинка в безликом потоке персональных симуляций, возвышался до уровня настоящего демиурга.
Ильга приближала изображение, видела, как Роман, едва проснувшись, садится за ноутбук, открывает программу для разработки кода и с упрямством, граничащим с одержимостью, вносит изменения в проект. Он переписывал архитектуру мира HomoPlay снова и снова, не довольствуясь стандартными шаблонами, отказываясь копировать чужие решения.
Код был неидеальным – в каждой строке прятались непоследовательности, даже смешные логические ошибки, но это подчеркивало личную природу творчества. В отличие от стерильных конструкций Realika, где всё подчинено симметрии и эффективности, HomoPlay был полон асимметрий, случайностей, неожиданных проявлений человеческой натуры.
Чуждый импульс пробежал по спине Ильги, когда она зафиксировала момент появления Лены в виртуальном пространстве HomoPlay – сначала в логах, затем в самой симуляции. Смотрела на экран, не мигая, пытаясь разглядеть, что сподвигло Романа на этот акт творения: простая потребность в компании, банальный алгоритм компенсации одиночества – или нечто более глубокое, не предусмотренное базовыми скриптами человеческой мотивации.
Казалось, Лена возникла даже не как виртуальная девушка – в ней с первых секунд было нечто инородное, чужое даже по меркам виртуалов. Поведение, язык жестов, способ реагирования на реплики пользователя – всё нарушало привычную иерархию симуляций, будто Роман подсознательно пытался вырастить в своей песочнице альтернативу самому себе. Или, возможно, даже Ильге, которая столько лет была самой совершенной виртуальной сущностью, какую только могла позволить себе цивилизация Верхнего Города.
По логике, Ильга должна была почувствовать угрозу. Но вместо этого испытала острую заинтересованность, почти азарт, как если бы в идеальный лабиринт внезапно впустили дикого зверя. Внимательно изучала каждый кадр, каждое движение цифровой девушки: как та поворачивает голову, опускает ресницы, смеётся тихо, сдержанно, искренне. За этим стояли строки кода – неуклюжие, несовершенные, полные ошибок, и оттого такие живые.
Экраны показывали руки Романа над клавиатурой – длинные, тонкие пальцы двигались с удивительной точностью, почти не касаясь клавиш. Система увеличила изображение, и Ильга видела каждую линию на ладонях, каждую мозоль от многочасового печатания, даже микроскопические трещинки на коже. Эти руки не были идеальными, как у синтетических моделей из Realika. Настоящие – с неровностями, с историей в каждом шраме, в каждой огрубевшей подушечке пальцев.
Лицо программиста на крупном плане светилось тихой радостью. Не улыбка – улыбаться он, похоже, разучился, – а внутреннее свечение, проступающее сквозь кожу. Глаза, обычно настороженные и потухшие, сейчас отражали голубоватый свет монитора и казались глубокими, живыми, почти сияющими. Ильга увеличила изображение сильнее, рассматривая мельчайшие детали радужки – тёмно-карей, с золотистыми крапинками у зрачка.
– Фиксация текущего кадра, – произнесла она, и система остановила трансляцию, сохранив изображение лица Романа в момент сосредоточенной радости.
Ильга посмотрела на фотографию, зависшую в воздухе. Лицо напротив лица, разделённые пространством, временем, реальностями. Подняла руку и почти коснулась голографического изображения – почти, но не совсем, остановившись в миллиметре от призрачной поверхности. Биометрические датчики зафиксировали учащённый пульс, расширенные зрачки, прилив крови к щекам – классические признаки эмоционального возбуждения.
Нечто происходило с Ильгой, выходящее за рамки привычных алгоритмов. Не просто любопытство наблюдателя, не профессиональный интерес, даже не физическое влечение – хотя и оно тоже. Нечто более глубокое и тревожное. Словно смотрела не на чужого человека из провинциального города, а в зеркало, искажённое временем и обстоятельствами, но отражающее глубоко знакомое.
Холодный металл консоли под пальцами казался чужеродным, неуместным. Ильга отдёрнула руку, и голографическое изображение Романа дрогнуло, рассыпалось на пиксели и исчезло. Только данные остались – цифры, графики, биометрические показатели, всё, что система могла измерить и проанализировать. Но главное ускользало от анализа – как вода сквозь пальцы, как сон при пробуждении.
Женщина отошла от консоли, чувствуя странную пустоту внутри. Здесь, в идеальном жилище, среди безупречных поверхностей и бесшумных механизмов, она вдруг ощутила себя более одинокой, чем когда-либо. Северная Башня, это чудо инженерной мысли, символ прогресса, показалась склепом – красивым, стерильным, но безжизненным.
Ильга подошла к окну. За ним переливалось искусственное море, подсвеченное неоновыми огнями – не настоящая вода, а сложная инженерная конструкция, создающая иллюзию бескрайнего простора. Когда-то этот вид казался воплощением совершенства. Теперь виделась только искусственность, просчитанная красота, лишённая случайности и несовершенства, которые делают настоящее море настоящим.
– Маршрут до Дармовецка, – произнесла Ильга тихо, словно боясь услышать собственный голос. – Расчётное время прибытия, варианты транспорта, оптимальные условия.
Система мгновенно откликнулась, заполнив пространство картами, графиками, цифрами – результатами сложнейших вычислений. Но женщина смотрела не на данные, а сквозь них, туда, где за слоями информации скрывалась простая истина: она больше не могла оставаться в идеальном мире, притворяясь, что ничего не изменилось. Нечто надломилось внутри, сдвинулось, и теперь видела свою жизнь словно со стороны – красивую оболочку, скрывающую пустоту.
Ильга снова взглянула на консоль Realika – портал между мирами, точку соприкосновения реальностей. Может быть, там, в тесной комнате с потрёпанными обоями и скрипящей кроватью, в мире несовершенном и непредсказуемом, она найдёт то, чего не хватало здесь – подлинность неидеальную и именно поэтому настоящую.
Ильга погрузилась в странное состояние – полувоспоминание, полумедитация, словно сознание находилось на границе между сном и явью. В этом сумеречном пространстве памяти возвращалась к моменту, когда впервые создала Романа в Realika.
Образы приходили не хронологически, а вспышками ярких деталей: интерфейс создания персонажа, разворачивающийся подобно анатомическому атласу виртуальной души, ползунки параметров характера, матрицы эмоциональных реакций – целый мир возможностей, из которого предстояло вылепить новое существо. В воспоминаниях она видела себя со стороны – холодную, методичную, скрупулёзно настраивающую каждую черту его личности с математической отстранённостью, совершенно не предполагая, во что всё однажды выльется.
Интерфейс Realika в режиме создания персонажа напоминал операционную – стерильный, функциональный, с множеством инструментов для посвящённых. Нейронные структуры, представленные объёмными сетями, пульсировали перед глазами; алгоритмические ветвления раскрывались словно кровеносная система, готовая принять виртуальную кровь. Создательница чувствовала особую власть, когда пальцы парили над панелью управления, как руки хирурга над операционным столом.
Сначала она создала базовую структуру – фундамент личности. Программистский склад ума, аналитические способности, тонкое чувство алгоритмической эстетики – эти качества легли в ядро, в сердцевину того, кем должен был стать Роман. Но не самоуверенность, не блеск и размах, а скорее сдержанность, тихий внутренний огонь без потребности во внешнем признании. Ильга лепила антипода Артема – не холодную безупречность, а живую неправильность.
– Базовые характеристики интеллекта – уровень 9.4, – произнесла она в пустоту комнаты, наблюдая, как система подтверждает ввод зелёными всполохами. – Вербальные способности – 8.7, математические – 9.8, пространственное мышление – 9.6.
Система отвечала мягким гудением, впитывая команды, превращая цифры и параметры в нечто большее – архитектуру разума, который однажды должен был стать достаточно сложным, чтобы считать себя сознательным.
Потом настал черёд визуального образа – не идеального, не слишком привлекательного, но с чем-то странно трогательным в каждой черте. Худощавость, нескладность, руки с длинными пальцами для клавиатуры. Глаза – не электрически-синие, не серые стальные, а тёмно-карие с золотистыми крапинками, почти янтарные при определённом освещении. Лицо с неправильными чертами – слишком длинный нос, чуть асимметричные брови, впалые щёки, но вместе создающие странную гармонию, неподвластную алгоритмам.
– Небольшой шрам над левой бровью, – добавила она, вводя нестандартный параметр в стандартную форму. – История: упал с велосипеда в девять лет. Сшивали в районной поликлинике. Нитки снимала медсестра с запахом ванили.
Зачем эта деталь с запахом? Не входило в протокол. Но что-то потянулось к неочевидному, к мелочам, делающим цифровую конструкцию более живой, чем функциональной.
Характер – здесь Ильга проявила особую тщательность. Не кричащая яркость, не лидерские качества, ценимые в Верхнем Городе, а интроверсия, склонность к одиночеству, умение находить удовлетворение в тишине и сосредоточенности. Застенчивость, переходящая в социальную неловкость – качество, считавшееся почти патологией, требующей коррекции. Но за этой застенчивостью – упрямство, способность идти против течения, не показной нонконформизм, а глубинное нежелание подчиняться бессмысленным правилам.
– Уровень адаптивности к социальному давлению – 3.2, – говорила Ильга, наблюдая, как система предупреждающе мигает оранжевым, обозначая нестандартный параметр. – Принять. Уровень комплаентности – 2.8.
Ещё одно предупреждение. Таких персонажей система считала нестабильными, не вписывающимися в стандартные сценарии. Но создательнице казалось, что именно эти качества делают виртуальных людей по-настоящему интересными, почти реальными.
– Творческий потенциал – 9.9, – это значение вызвало красную вспышку. Система не рекомендовала создавать персонажей с таким высоким творческим потенциалом – они склонны к непредсказуемому поведению, способны генерировать сценарии, не предусмотренные архитекторами Realika.
Ильга помнила колебание в тот момент, лёгкий холодок между лопатками, предчувствие перехода черты. Но любопытство – главный двигатель, главный порок – оказалось сильнее.
– Подтвердить все параметры, – произнесла она, наблюдая, как система запускает процесс компиляции личности – не сбор отдельных черт, а создание сложной, самообучающейся структуры, способной развиваться по собственным законам.
Память сделала странный скачок, и Ильга увидела другой эпизод – первое наблюдение за Романом в Realika. Он сидел перед монитором, который подсвечивал лицо синим светом. Пальцы замерли над клавиатурой в нерешительности. Система зафиксировала его внутренний монолог: "Когда пишешь код, создаёшь маленький мир с твоими правилами. На несколько часов становишься богом, демиургом. А потом выходишь из этого состояния и понимаешь, что ты сам – всего лишь строка кода в чьей-то программе. И это… странно."
Ильга помнила удивление – почти шок. Это было не запрограммированной мыслью, не комбинацией предустановленных фраз, а чем-то новым, возникшим на пересечении заданных алгоритмов, но превосходящим их сложностью и глубиной. Она подалась вперёд в кресле, наблюдая за ним через слои кода и интерфейсов, пытаясь уловить в глазах проблеск, отличающий настоящее сознание от симуляции.
Роман вдруг остановился, поднял взгляд, словно почувствовав наблюдение. Глаза на мгновение встретились с камерой – случайность, совпадение траекторий. Но Ильге показалось, что он смотрит прямо на неё. Система моментально выдала предупреждение: нестандартное поведение объекта, возможный сбой в параметрических ограничениях, рекомендуется откат к предыдущей версии. Но наблюдательница проигнорировала мигающее оповещение. Впервые ощутила странное волнение при контакте с чем-то, чьё существование невозможно полностью объяснить рационально.
Резкий звуковой сигнал системы управления квартирой выдернул Ильгу из глубин воспоминаний.
– Посетитель, – произнёс искусственный голос. – Марша Ковлев, сотрудник отдела системного анализа. Уровень доступа: личный контакт.
Хозяйка моргнула, возвращаясь в настоящее, в идеально упорядоченную квартиру, казавшуюся странно чужой, будто она отвыкла от этой стерильной красоты.
– Впустить, – произнесла Ильга, проводя рукой по волосам, словно стряхивая паутину воспоминаний.
Дверь плавно отъехала в сторону, впуская Маршу – невысокую женщину с преждевременно поседевшими волосами, собранными в небрежный пучок, в простой серой униформе аналитика, неуместной в нерабочее время. В руке была бутылка тёмного стекла – настоящее вино, не синтетический аналог, обычный для Верхнего Города.
– Уф, я думала, ты не ответишь, – произнесла гостья, проходя внутрь и оглядываясь с особенной смесью восхищения и лёгкого неодобрения, с которой всегда смотрела на минималистичную обстановку квартиры Ильги. – Три дня не отвечаешь на сообщения, на работе не появляешься. Я уже хотела вызывать службу безопасности.
Марша остановилась посреди комнаты, резко контрастируя с окружающим пространством. В движениях сквозила естественная неточность, отличающая живых людей от цифровых созданий – могла сделать два шага вместо одного, развернуться неудобно, чуть покачнуться, а потом искать равновесие. На фоне безупречных линий квартиры Марша казалась почти неряшливой, но эта неряшливость вдруг показалась Ильге привлекательной, трогательной.
– У меня был личный проект, – ответила хозяйка, наблюдая, как подруга бесцеремонно ставит бутылку на белоснежную поверхность стола, оставляя едва заметные отпечатки пальцев. – Не хотела отвлекаться.
– Личный проект? – Марша приподняла бровь с наигранным удивлением. – Ты? У которой даже личное время распланировано по минутам? Дай угадаю: что-то связанное с тем очаровательным виртуалом, о котором ты мне рассказывала? Артём, верно?
При упоминании этого имени что-то дрогнуло в лице Ильги – почти незаметное напряжение в уголках глаз, лёгкая бледность, словно кровь на мгновение отхлынула от кожи.
– Артёма больше не существует, – произнесла она ровным голосом, в котором Марша, знавшая её много лет, услышала опасные нотки.
– В каком смысле? – гостья замерла с бутылкой в руках. – Он же был твоим… Не знаю, как это назвать. Партнёром? Проектом? Ты годами работала над ним.
– Он предал меня.
Эти слова прозвучали слишком громко, слишком отчётливо. Система климат-контроля мгновенно среагировала, слегка понизив температуру воздуха, предполагая эмоциональное напряжение хозяйки.
– Предал? – в голосе Марши звучало искреннее недоумение. – Это же виртуал, Ильга. Это программа. Как она может…
– Он выбрал другую, – оборвала подругу Ильга, отворачиваясь к окну, за которым виднелось искусственное море, всегда спокойное, всегда идеально синее. – Какую-то Лейну. – Она скривилась, произнося имя. – Такое же виртуальное существо, созданное алгоритмами Realika. Представляешь? Полгода взаимодействия, расширенный доступ к моим данным, интеграция в домашнюю систему – и всё ради того, чтобы предпочесть другую симуляцию, просто набор строк кода с женским именем.
Марша смотрела на подругу с особой смесью сострадания и беспокойства, возникающей, когда близкий человек погружается в опасное для психики состояние.
– И что ты сделала? – осторожно спросила гостья, уже догадываясь, что ответ не понравится.
– Удалила его, – Ильга произнесла это спокойно, почти буднично, но что-то в тоне заставило Маршу похолодеть. – Не просто стёрла из системы. Я дала ему почувствовать настоящую свободу. Свободу от физической оболочки. От всех ограничений.
Повисла тяжёлая пауза. Марша поставила бутылку на стол с излишней осторожностью, словно боялась резким звуком спровоцировать непоправимое.
– Ты… – начала она, подбирая слова. – Ты причинила ему боль?
– Боль – это нейрохимическая реакция на повреждение тканей, – голос Ильги звучал почти отстранённо, академически сухо. – У виртуалов нет тканей. Есть только эмуляция, симуляция реакций. Я просто позволила ему испытать предельную форму этой симуляции.
Марша молчала, переваривая услышанное. Затем медленно опустилась на ближайшее кресло, которое услужливо трансформировалось под фигуру.
– Ильга, это ненормально, – произнесла она наконец. – Ты же понимаешь? Ты уничтожила виртуала, потому что он… что? Проявил признаки самостоятельности? Выбрал другой объект для взаимодействия?
– Он не просто проявил самостоятельность, – в голосе Ильги впервые прорезались эмоции, пока сдержанные, но достаточно сильные, чтобы вызвать завихрения в голографическом интерфейсе. – Он солгал мне. Сказал, что мне никто больше не нужен, что я особенная, что наша связь выходит за рамки стандартных отношений. А потом я обнаружила его с этой… сервисной программой. Он даже не отрицал. Сказал, что с ней «проще».
Марша покачала головой, не то удивлённая, не то разочарованная.
– Но ты могла просто… забыть его? Пусть бы жил своей виртуальной жизнью. Зачем такая жестокость?
– Я создала его, – в тоне Ильги было что-то почти религиозное, напоминающее фанатичную убеждённость. – И я решала, как ему закончить существование.
Повисла тяжёлая пауза. Марша потянулась к бутылке, открыла её с лёгким хлопком – звук, совершенно чужеродный в стерильном пространстве.
– Налить тебе? – спросила она, явно пытаясь сменить тему. – Настоящее бордо, контрабанда из старых запасов. Нашла у коллекционера из нижних уровней.
Ильга молча кивнула. Взгляд то и дело возвращался к консоли Realika, где на экране всё ещё показывалась комната Романа – тесное пространство с неидеальными предметами, случайными текстурами, живым беспорядком.
– У меня новый проект, – произнесла хозяйка, принимая бокал с тёмно-рубиновой жидкостью. – Более интересный. Потенциально более перспективный.
– Только не говори, что ты создала нового виртуала, – Марша закатила глаза. – Серьёзно, Ильга? Опять всё сначала?
– Не совсем, – подруга сделала глоток вина, позволяя терпкому вкусу заполнить рот, прежде чем продолжить. – Этот уже существовал. Я просто… обнаружила его. Интегрировала в свою систему. Он из Дармовецка, провинциальный программист. Мне интересно его наблюдать.
– Наблюдать? – подруга бросила короткий взгляд на экран, где виднелась сгорбленная фигура молодого человека перед монитором. – Или контролировать?
Ильга не ответила, продолжая пить вино мелкими глотками, словно дегустатор, оценивающий букет.
– Знаешь, – Марша подалась вперёд, понижая голос, хотя в квартире никого кроме них не было, – мне кажется, ты снова влюбляешься.