Воспоминания Олигофрена. Я – самое фантастическое преступление моей мамы

Попрошайки на углах, самых, прошу заметить, «аппетитных» углах центральных кварталов больших городов, хорошо знают, что рубль или гривну бросают предельно редко. Что в основном народ щедр на «серебро» – монетки весом в один и пять граммов – копейка и пять копеек. Порой могут бросить и десятчик – монетку жёлтого цвета. Этот маленький перезвон крошечных круглых слитков металла, эта «капельница» – весьма рискованное предприятие. Если вы без рук или без ног, страдаете очевидными физическими или физиологическими недостатками и ваш реальный внешний вид вызывает ужас – у вас есть небольшой шанс очень недолго «попастись» в этом «оазисе»…Но вскоре вам объяснят, что тут имеются свои «правила» и собственники территории и вам придется львиную долю «выручки» отдавать кому-то с ногами и с руками, а иначе вас вежливо, но уж очень настойчиво попросят. Если же вы пытаетесь что-либо продавать, вас попросят гораздо быстрее и не совсем вежливо, а точнее – совсем не вежливо. Если же вы займётесь тем, чем занимаюсь я – исследованиями – то очень скоро к вам начнут с невинным видом подходить «проверяющие». Помните! Встав в центре города вы попадаете под объективы множества глаз. Вы их не видите, а они вас видят! Они вычисляют вас почти мгновенно. И так как вы вторглись на «чужую территорию» вас начинают вытеснять. Поэтому среди прочих забот первостепенной является задача в максимально сжатые сроки объяснить «хозяевам», что:

а) я им не опасен

б) я не претендую на их доходы

в) я им не конкурент

г) я не от спецслужб

д) я здесь на крайне непродолжительное время и вскоре уйду сам

Если это удаётся, я могу работать спокойно.

Ко мне тут же теряют интерес.

Но если хоть один прохожий вдруг даст мне деньги, мною незамедлительно заинтересуются на полную катушку.

Если я совершил обмен, то я «отнял» тот самый рубль у «них», ибо всё превосходно контролируется, и ни одна копейка не должна пролететь мимо их карманов.

Вот и попробуйте заработать хотя бы один рубль, стоя на улице!

Помню в Перми мне нужно было прорваться в Свердловск, а деньги, как всегда, кончились.

И тут меня осенило, что я могу сочинять четверостишия и сонеты.

Я быстренько изготовил на обрубке найденной коричневой гофры – останков коробки для продуктов – объявление:

«Хотите поздравить кого-то стихами? Это ко мне!»,

Обрубок прицепил себе на спину и стал прогуливаться по улице – скверу – что напротив вокзала.

Денёк был погожий.

Обращения я всегда считаю.

Их было крайне мало.

А уж заказов не было и в помине.

Но я твёрдо решил отработать так три часа.

Вскоре ко мне подошёл наряд милиции.

Проверили документы – благо с ними всё было в порядке – и задали вопрос:

«Это что ещё такое?»

– «Надо же как-то уехать!» – отвечал я устало и зло.

– А сколько стоит поздравление? – спросил старшой.

– Как раз стоимость билета до Свердловска в общем вагоне!

Он порылся в кармане, извлёк мятый доллар и через пять минут он счастливый уносил сонет для своей возлюбленной, а я стоял в небольшой очереди в кассу.

Теперь, спустя годы я могу уверенно сказать: мне фантастически повезло.

Это был едва ли не единственный случай успешной реализации умения складывать сонеты.

Стоило годы посвятить литературным опытам, чтобы однажды укатить в Свердловск из Перми за доллар!

Но вот, стою на Арбате.

Внутри меня звучит смертельным набатом:

Офонареть! Я снова на Арбате!

Во мне просыпается древний голодный хищник.

Я обязан добыть пищу в отравленном городе, сильно смахивающем на валютную проститутку. Вокруг меня суета сует и томление таки духа. Я – монстр.

Но внешне я совершенно заурядный бомж на грани попрошайничества и обмена. Я обмениваю нематериальные ценности на рубли. То есть на пищу и дорогу. Кроме всего прочего от меня несёт чесноком.

Чеснок – величайшее изобретение человечества. Его главная задача не защита от тьмы весьма опасных тварей, а тотальная защита мужчины от одной единственной твари на свете. От женщины. В отличие от многих я исследовал этот тип хищника и могу уверенно сказать – никого более опасного на свете нет. Поэтому усилим текст Суворова: «вам улыбаются – это опасно!»

Вам улыбается женщина – это смертельно опасно!

Мои тексты направлены в основном в головы женщин. Во-первых мужчины менее платёжеспособны. Во- вторых женщины платят за своё «хочу». А вот мужчины платят за «хочу» своих женщин. Это совершенно разные виды мотивировок. Искусство продажи товара женщине – это искусство разбудить в ней её самое тайное и мощное – «хочу!»

Искусство продажи товара мужчине – это искусство убедить его, что этот товар хочет именно его женщина.

Стою на Арбате. Тепло. До начала зачистки Арбата милиционерами со служебными собаками еще три часа.

Нет денег. Нечего пить и есть. Я исследую тексты на пробивание сознания спешащего мимо человека. У меня есть только секунда на захват внимания. Затем – когда оно уже захвачено – еще секунд пять на превращение любопытства в интерес.

Арбат еще не заставлен дурацкими палатками и ларьками матрёшечников. Здесь много самых разных мастеров, умеющих творить совершенно невероятные вещи. На Арбате с обыденным не удержишься. Требуется максимальная новизна и нетривиальность. Всем этим я обладаю с избытком. Но сегодня я не зарабатываю. Сегодня я изучаю. Свои тексты. Себя. Арбат. Идущих мимо людей. Женщин.

Продолжение будет потом если автор его добудет потом.

БУДУЧИ ЗАЧАТ

Глава двадцать вторая: Будучи Зачат

Будучи зачат в условиях передвижного «театра заключенных», колесившего по лагерям Колымы, с момента зарождения и почти до самых родов я путешествовал. Когда выдавалась свободная минутка мама и отец пели вместе какие-то свои песни. Пели они вместе и в дороге. Я слышал. Много лет потом я не мог понять, почему именно в дороге, в движении рождалось большинство моих песен. Мне было неважно, в чем именно ехать. Но как только вагон или автомобиль трогались, во мне начинался процесс перехода в особое состояние внутренней самоотрешённости и появления в моем сознании текста и музыки.

В утробе моим текстом была мама, а моей музыкой был отец. Композитор, аранжировщик, виртуоз, владевший десятками музыкальных инструментов. Мама уверяла меня, что он свободно играл на любом инструменте. Но особенно любил виолончель.

Впрочем там, в «тюремном театре», он был дирижером и руководителем оркестра. Мама уже тогда писала прекрасные стихи. А ещё больше она читала стихи великих мастеров. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Фет, Бальмонт, Анненский, Блок, Маяковский, Есенин, Уткин… У неё была просто феноменальная память на тексты. Когда мне довелось познакомиться с человеком, знавшим наизусть почти всего Маяковского, я не удивился. Мама знала его всего. По крайней мере всего опубликованного. В тюремном театре она как раз и была штатным чтецом, исполнительницей стихотворений. Читала она превосходно. Залы буквально рыдали. Уже в последние годы жизни она вела небольшой курс радиопередач о поэтах на Свердловской радиостудии. Сохранились некоторые передачи. Так что при желании можно будет и послушать её чтение стихотворений.