Три измерения. Сборник рассказов

– Нет у него никакой амнезии. А Вы. Елена Алексеевна, идите и заберите отсюда Романа. Извините, Алексей Владимирович, – уже вежливо продолжала она, – за эксперимент, но ведь Вы сами пытались ввести нас в такое заблуждение. Тяжело и грубо, но извините.

Ни фига себе «извините». Господи, прости меня за грубость. Это у меня чуть все шары не повылезали, я чуть не рёхнулся, а она «извините». Но постойте, тогда где же моя Инночка? Что с ней?

– Но Вам придётся пережить ещё более трудные испытания, будьте готовы к ним, – продолжала ненавязчиво говорить врач, – Ваша жена тогда погибла, а Вы только чудом остались живы. Да и то мы собирали Вас по кусочкам. Через месяц – два, Вы будете в норме. Постарайтесь привыкнуть к этой новой жизни.

Вот это похуже того бабаха.

Как так, что её нет? Что? Её совсем нет? И никогда не будет? Не будет громадных, всепоглощающих глаз! Не будет бархатных губ! Никогда не будет ее голоса, и никто мне не скажет: «Алечка», как только она могла говорить.

Была бы сила, разбомбил бы вас всех к чёртовой матери со всеми вашими экспериментами, собиранием по кусочкам. Но руку невозможно было поднять даже для того, чтобы вытереть, заполненные слезами, глаза.

– Один. Я один, – только и била одна единственная мысль мой мозг.

Её нет! А только сейчас я об этом узнаю. Никогда не будет ее улыбки. Не будет ее тепла. Не будет смеха. Не будет ласки. Не будет любви. Как метроном стучат тяжёлые фразы. Не будет жизни….

Глаза полны слёз. Они текут, и я в них захлёбываюсь. Я ничего не могу с собой поделать. Я плачу. Беззвучно глотаю одну слезу за другой. Из-за них в глазах темно, как будто наступила ночь. Из груди вырывается рыдающий вопль, я стараюсь его подавить, но он разрывает меня изнутри….

***

Темнота. Мерно работает главный двигатель. От ритма его работы судно слегка вибрирует. Я ищу рукой край, мокрой от пота, простыни и вытираю слёзы. А они всё катят и катят из глаз, как и струйки пота по телу, когда в машине в тропиках идёт работа. Долго-долго лежу, ещё не осознавая, что это всего лишь сон, что уже две недели я действительно не слышал голос своей Инночки. Завтра приход в порт. И первым делом, что я сделаю, это из первого же автомата я позвоню ей.

До конца рейса оставалось два с половиной месяца….

Сон третий

(Плохой, ужасно плохой)

Я сидел на кухне, тупо уставясь в окно, и ничего перед собой не видел. Настроение было отвратительное, всё валилось из рук. Сигарета, которую я держал в руках, затухла, да я о ней вообще то и забыл. Что-то было всё не так. Что -то не ладилось в моей жизни.

Я уже четыре месяца был в отпуске.

Отпускные, которые мне выплатили, разошлись уже за первые два месяца. Валюта, с таким трудом заработанная в рейсе, улетучилась со страшной силой, как из лопнувшего шара воздух. А ведь все полгода рейса я ограничивал себя даже в малом. Попить – и то банку сока не позволял себе купить за границей. Лишнего ничего не покупал, только то, что было нужно для детей и жены.

Остальное она уже сама докупала здесь, во Владивостоке. Деньги, что вода, растворились и их, как будто, и не было.

Ещё этот последний разговор, который привёл к ссоре.

Зарёкся же себе, не говорить ничего лишнего. Зная характер своей жены, лучше было не намекать на эту тему. Но чёрт дёрнул за язык, вечно же не будешь следить за каждым словом и жестом. Наташка, якобы сказала, что моя жена живёт со мной ради денег. Ну, я и ляпнул ей это. А в итоге-то, на мели я сам. Опять надо в рейс, чтобы как-то содержать семью. Как ещё месяц прожить до конца отпуска? А жена взвинтилась. Ей обидно. Она-то видит эти финансы – шансы.

Ох! Всё не ладится, всё через ж….

На улице погода была под стать моему настроению. Шёл мелкий противный дождь, машины проезжали все грязные выше крыши, редкие пешеходы сторонились края дороги. Хотя было ещё чуть больше полудня, хмарь стояла беспросветная. И зачем жена решила ехать сегодня на работу на машине? Что-то долго она прихорашивалась у зеркала перед уходом. Скоро она должна приехать.

И вообще, как жить дальше? Целыми днями думаешь, что бы купить подешевле, но неплохого качества. Сядешь за руль и мотаешься. Мясо купишь на одном комбинате. Овощи – на какой-то базе, фрукты – на другой, субпродукты – на третьей. Возьмёшь миллион, а к вечеру ни шиша не остаётся, но жратвой (иначе не назовёшь), забьёшь холодильники. На полторы – две недели хватит. Потом опять то же самое. Это я сейчас на себя взял эту обязанность. Жена так, в помощь. А когда я в рейсе, ей приходится всё делать самой. Достаётся бедной.

Подбежала Лёлька, мой одуванчик. Ей всего лишь четыре годика, но смышленая, щебетунья.

– Ты уже покурил? Не будешь меня больше дымом отравлять? – задрав головку, и голосом, как колокольчик, прозвенела она.

– Нет, не буду, – я улыбнулся, стряхивая с себя хандру, погладил её по головке, умещающейся у меня в ладони. Её длинные, шёлковые белесые волосы, приятно ощущались на ладони. Она задрала вверх свои беленькие рученьки с растопыренными пальчиками

– На ручки, – её карие глазки излучали такую покорность и просьбу, что отказать было просто невозможно.

Но, только добившись своего, настроение у неё вернулось к прежнему, и она принялась щебетать

– А Данилка опять не хочет со мной играть, чего-то лежит и горит, как печка.

Да. Ещё с утра, когда они оба забрались ко мне в постель, после ухода жены, и устроили там свалку за место у папы под боком, я почувствовал, что ему что-то нездоровится. Он был какой-то вялый, а через пару часов вообще перестал играть и лёг на диване. Что было невероятным. Мне казалось, что этот шустрик, никогда днём не приляжет. Столько в нём было энергии. Он, казалось, и во сне куда-то бежал.

А сейчас я измерил ему температуру. Ого! Тридцать девять. Дал аспирин. И все мы были рядом, чтобы никому не было скучно. Выстиранное бельё со вчерашнего дня, лежало кучей. И чтобы куда-то деть застоявшуюся энергию, и как-то разгрузить себя от хандры, я принялся его с остервенением гладить. Простыни, наволочки, пододеяльники – просто отлетали.

Лёлька притащила куклы и автомат, играла в заложников. Данилка изображал работающий мотор и катал машины по дивану.

Снова измерил ему температуру. Опять тридцать девять с половиной! Растёт чего-то. Но сейчас придёт жена, разберёмся. На всякий случай позвонил ей на работу. Сказали, что уже ушла. Ну и хорошо. Пойду, разогрею поесть чего-нибудь на обед. А потом всё уладится. Только стал разогревать – звонок. Ну, вот и она! – облегченно подумалось.

Открываю дверь – Алёна. Пришла со школы. Сразу начала рассказывать о своих делах, отметках. Она учится хорошо, старается. Проблем никогда с ней не бывает. Иногда, правда, приходится что-нибудь объяснить, а так всё сама. Старшая ведь.

– Алёна, а где у нас все лекарства? – как к хозяйке, обращаюсь я к ней. Та сразу лезет в шкаф, достаёт несколько коробок и отдаёт их мне.

– А зачем? – спрашивает она.

– Что-то у Данилы температура поднялась, – отвечаю ей, перебирая содержимое ящичков.

Так. Валидол, валериана, валокордин, пурген. Это всё не то, что нужно в данный момент. Напрягаю свои медицинские знания.

– Да ты не пичкай его ничем, сейчас мама придёт и все сделает, – советует мне Алёна, хотя сама тоже что-то ищет в этих ящичках.

– Знаю, она уже ушла с работы, – бурчу я ей в ответ – Хоть достанем, меньше суеты будет. Давайте обедать, – предложил я детям, чтобы переключить их внимание.

– А как же без мамы? – подбегает Лёлька.

– Да уже час прошёл, как она ушла с работы. Где она может быть? Давай садиться за стол, – я что-то невольно начал раздражаться.

Данила есть не хочет. Снова измеряю температуру. Тридцать девять и восемь.

Лёлька мечет ложкой, что пропеллером. Алёна ест солидно, потихоньку. Мне тоже кусок не идёт в горло. Надо вызывать скорую. А то жены не дождёшься. Недавно у подруги засиделась допоздна. Хотя она сейчас на машине. Может быть, по магазинам решила проехаться? Звоню в скорую.

Ох, нелёгкая это задача дозвониться, объяснить что случилось, а потом ещё и дождаться врача. Но приехали через час двое. Обстучали, прослушали Данилу, сделали укол, сказали, что завтра надо с утра идти в поликлинику к терапевту. Названия эти…. Записываю все, что они сказали, как давать таблетки. Слава богу, что я их нашёл в ящичке.

Данилке стало немного полегче. Он уже собирается сорваться куда-то с постели. Чтобы ему было нескучно, приношу телевизор к нему в комнату, и мы все сидим, и смотрим какие-то мультстрасти. Их смысл до меня не доходит. Что-то с башкой стало совсем не в порядке. Смотрю, вижу, но не понимаю ничего. Мысли витают совсем в другом измерении.

Где же жена? Что только не придумаешь. Ведь скользко. Уже темно и идёт дождь. Гоню от себя всякие страсти насчёт больниц, аварий, моргов. Сколько можно гулять где-то? Скоро уж ночь на дворе.

Алёна принесла тетради. Она закончила делать уроки.

– Проверь, – протягивает она мне свои тетради и присаживается рядом на кресло, обнимая меня одной рукой.

Напрягаю свою тупую голову. Вроде всё так. В русском несколько ошибок. Но, вспомнив правила, мы их совместно исправляем. Довольная, что у неё всё получилось, она уходит в большую комнату смотреть боевик.