Дочки-матери

– С маслом! – радостно закивала Люся. – И с вареньем тоже, – добавила она, удостоверившись, что тётя не соврала и вожделенный рогалик ей всё-таки точно достанется.

– Ой, Таша! Это ж что ж у тебя в ванной сикать ходют?! – воскликнула племянница, оглядывая санузел.

– С чего это? – оторопела Наталья.

– Так толчок рядышком, – пояснила Люся. – Толчки в одной комнатке бывают, а мыться в другой. А у тебя неправильно.

– Уж как есть. Давай руки мыть.

Но девочка глазела по сторонам, то и дело отвлекаясь и пытаясь всё потрогать мыльными пальцами.

– Ой богатства, богатства! А бутылочка какая красивенькая! Ай, коробочка золотенькая, покажи, чего там?

– Нашла золото, – бросила Наталья. – Крем это для лица. Лицо мазать.

– Крэмом лицо мазать?! Его же в торт ложут!

– Вот дурочка! – вырвалось у Натальи. – Это другой совсем, его есть нельзя. И надо говорить крем, а не крэм, и не ложат, а кладут.

Люся застыла в нерешительности – слишком много информации – и она никак не хотела в её бедной головёнке укладываться. Что же это за диковинный крэм, который вовсе ещё и крем, и есть его нельзя? И какая разница, ложат или кладут, раз всё равно этот крем оказался в банке?

Кухня произвела на неё не меньшее впечатление. По-стариковски поджав губы, она, старательно копируя взрослые интонации, протянула:

– Ой, ма-а-а-хонькая какая! Это ж тута зад об зад натолкаешься!

– Да что ты вечно причитаешь как бабка? С кем мне здесь толкаться-то?

– Эта твоя плита? – не ответив, задала новый вопрос племянница.

– Ясно, моя, а то чья же?

– А соседи где варят?

– У себя в квартире, – хмыкнула Наталья. – Я одна живу. Всё здесь моё.

– Всё-при-всё? Ой, какая же ты богаченька, Таша! Как снежная королевна!

– Ой, Людмила, здорова ты языком молоть, аж в ушах звенит. Садись лучше за стол. Тебе чай в блюдечко, а то горячий?

– Ага.

Наташа присела рядом, щедро намазывая рогалик маслом.

– Толсто ложишь, – неодобрительно заметила племянница.

– Масло не любишь?

– Не-а, масло люблю, только ты вон сколь наложила, так и кончится в один раз.

– Кончится, ещё куплю, – нахмурилась Наталья. Ну Галька, кликуша нищебродская! А ещё причитала: «мне, мол, главное, чтобы у дитя покушать было, я ж мать». Да не мать ты, а… Она задумалась. Даже пришедшие на ум матерные выражения совершенно не отражали Галиной сути. Все характерные эти словечки подразумевали девицу хоть и не порядочную, но энергичную и живую и даже вполне себе активную. А для Люсиной мамаши и ругательства подходящего не было.

– Людмила, ты что торопишься, ешь спокойно, никто не отнимет. И ногами не болтай, некрасиво это, нехорошо.

– Я жнаю, – с полным ртом ответила девочка. – Тётя Клава сказала, кто ногами стучит за столом, у того мамка умрёт. Я стучала, и в саду Нинка стучала и Витька, и Серёжка, а мамки не умерли, это обманушка.

– Вот дураки! – не сдержалась Наталья. – Дураки и есть! Разве можно так? Мама это ж…

– Дураков в больнице лечут, умных палочкой калечут! – обиженно выкрикнула Люська.

Наталья осеклась, замолчала. Да что же это? Спорит с сопливкой – хороша же из неё воспитательница. Господи, ну почему с этой девчонкой так сложно? Андрюша таким шебутным не был. Стоило прикрикнуть – и как шёлковый. Разве такая у него должна быть дочка? Ой, поторопились вы, Наталья Валентиновна, с родственными чувствами, поторопились. Если в рыбьих Галиных глазах ясно читалась опаска, то девчонка, по всему, тётю совершенно не боится. А какое воспитание без страха? И она вновь пожалела, что поддалась на авантюру и привезла племянницу к себе. И шлепка не дашь, и по затылку не хлопнешь. Чего ж тащила ребёнка через полгорода – по заднице нахлобучить? Глупость какая!

– Ну, наелась, Люд? – как можно спокойней спросила она.

– По горлышко! – ответила довольная племянница, зачерпнув напоследок варенье из вазочки пальцем. Наташа криво улыбнулась, из всех сил стараясь держать себя в руках.

– Вот и ладно. Давай-ка телевизор посмотри, а я постель приготовлю.

Программа «Спокойной ночи малыши» по счастью завладела Люсиным вниманием накрепко. Иначе началось бы блуждание по комнате с причитанием в Галиной манере вроде: «диванчик-то красивенький, коврик мягонький, поди, денежек немерено стоит». Ошалев от телевизора, который можно смотреть запросто, а не у соседей, Люся превратилась в каменное изваяние. Даже дышала тихо-тихо, уставившись в экран круглыми от восхищения глазами. Наталья облегчённо вздохнула и отправилась в кухню. Курить хотелось сил нет, но не при девочке же. Приоткрыла дверь на балкон, чтобы дым не собирался, и, только присев на табурет, поняла, что ужасно устала. Ну прямо до невозможности, спина колесом и руки вялые, и всё тело вялое. Со стороны ни дать ни взять ватная кукла. С чего это? Вроде и не делала ничего такого. По магазинам не бегала и Люсю на руках не тащила, в трамвае сидела. Странно, даже не похоже на неё, боевую и энергичную. Это Галина вечно ищет, куда бы зад пристроить да расплыться на стуле киселём А ну её, квашню попрошайку, ещё вспоминать – не велика фигура!

Внезапно из комнаты послышался громкий рёв. Наталью аж потом прошибло. Метнулась из кухни, чуть дверь не высадила. Люся сидела с ногами на диване и горестно рыдала, уткнувшись носом в согнутые коленки.

– Ты чего, Люсь, Людок, чего случилось то? – испугано спросила Наташа, прижимая девочку к себе. – Болит чего или ударилась?

Племянница обхватила её за шею, уткнулась в грудь и забормотала что-то непонятное, заливаясь слезами. Наталья машинально гладила по светлой головёнке, по спине и непроизвольно покачивалась, словно пыталась убаюкать.

– Людок, так чего приключилось, а? Давай-ка слёзы вытрем, ой нос-то грязный опять. И куда ж платок задевался, вот нашла, где нос сопливый, вот, сначала глазки…

Люся послушно сморкнулась и всхлипнула:

– Собачонок-то размотался на ниточки! – выдавила девочка, и слёзы вновь хлынули ручьём.

– Какой собачонок? – оторопела Наталья.

– В кино-о-о! Девочка его из рукавички сделала, он игрался с ней, игрался… а потом побёг… там ещё другие собаки были, плохие! Собачонок за ветку зацепился… и… и… весь в ниточки размотался.

Наташа бросила взгляд на экран.

– Ай глупенькая, до конца не досмотрела! Из ниток опять связали рукавичку, а девочке мама другого щеночка принесла, настоящего. А тот, вязаный, он понарошку был, понимаешь?

– Из ниток лучше-е-е, мне того собачонка жалко, – всхлипнула Люся.

Наташа отчаянно пыталась найти аргументы, но ничего веского на ум не приходило. Объяснения, что живой щенок лучше вязаного, племянница не принимала наотрез. Она жалела того, который «размотался на ниточки». И замена в её понимании ничуть не уменьшала трагедию.

– А у меня чего есть! – бодро воскликнула Наталья. Пытаясь наспех придумать что-то завлекательное, которое непременно отвлечёт страдалицу.

– Чего? – громко втянув носом, спросила Люся.

– Пойдём покажу, – тянула время Наташа, беспомощно шаря по комнате глазами. И вдруг с облегчением заметила корзинку, притиснутую за ненадобностью между диваном и стеной. Туда она убрала мелочь, назначение которой не придумала. С победной улыбкой она выудила из корзины детский шампунь «Кася», подаренный одной из подруг ещё на восьмое марта. Он так и остался нетронутым. К чему им в семье был шампунь с забавной пластмассовой куколкой на крышке, если Ариншины были бездетными? И поставить шампунь на полку в ванной в квартире с двумя взрослыми мужиками Наташа так не решилась. Зато теперь сгодится.