Правило номер 8. Погружение. Часть 1

Стеллу такая ситуация почти что совершенно устраивала.

***

По прошествии недели, вновь вернувшись на занятия, Стелла, – активно пользуясь теми слухами, что стали ходить вокруг её «прогрессирующей болезни», – стала просто «отсиживать» уроки, проявляя полнейшее равнодушие к предстоящим выпускным экзаменам.

Девушка донельзя сократила общением с одноклассниками, – и если раньше её беседы со сверстниками сводилось хотя бы к утреннему приветствию, то теперь она стала пренебрегать даже этим.

В минуты перемен между уроками она каждый раз спешила уйти дальше от духоты классной комнаты и от постоянных криков ровесников, – которые, казалось, не могли просидеть в тишине даже доли секунды.

Стелле хотелось движения.

Она мечтала бежать, бежать…

Из школы обратно домой девушка теперь ходила нарочно выбирая самые длинные пути, – а сразу же после ужина и подготовки домашних заданий старалась поскорее улизнуть подальше из дома.

Несмотря на столь яростное желание действия, определённой цели у этих прогулок, надо сказать, не было.

Стелле просто хотелось ходить, бегать, а когда её тело уставало – бороздить улицы быстрым шагом.

Это было бы странным, – если бы вместо Стеллы заняться подобным решил кто-либо другой.

Однако, для себя она считала это занятие подходящим.

Постепенно, её новые привычки стали приносить свои плоды.

С удивлением девушка заметила, что стала намного лучше, полнее чувствовать вкус пищи, обонять запахи. Все её ощущения, казалось, заиграли яркими красками.

И это ещё не всё.

Из-за появившейся умеренности в еде она постройнела и вытянулась. Её сильно отросшие волосы приобрели непривычный оттенок. В мышцах (в кои-то веки) начала проявляться сила. И, мало того: Стелла готова была поспорить, что какие-то странные, не с первого взгляда уловимые, но всё же явные изменения начали происходить не только с её телом, но даже и с чертами её лица.

Впрочем, последнее, – касательно лица, – она могла (как и многие подростки её возраста) сама себе просто надумать.

В любом случае, Стелла была, можно сказать, довольна происходящим. По-настоящему омрачало её разве что только одно-единственное обстоятельство: навязчивая забота родителей.

Они, правда, раздражали её. Не проходило и дня, чтобы она не задумывалась о том, как сильно она хотела бы жить где-нибудь далеко, чтобы не было этих постоянных разговоров о ней: разговоров, которые отец и мать регулярно устраивали, нависнув сверху подобно двум строгим учителям, и разговоров, что они вели между собой в соседних с ней комнатах – уверенные, по всей видимости, в том, что она их не слышит.

Бывало (изредка), – Стелле становилось стыдно за эти свои мысли. В такие минуты она чувствовала, что должна быть терпимее к родным, ведь все их нравоучения, по сути, являлись выражением самой что ни на есть естественной и любящей заботы о ней.

Она повторяла себе это довольно часто, но жестокие мысли возвращались к ней вновь и вновь, – сразу же после очередной порции родительской опеки.

И так было постоянно.

Стелла стала сама себе напоминать заядлого грешника, который каждое утро исправно ходит в церковь – замаливать свои грехи, а к вечеру успевает накопить новых, – едва ли не вдвое больше, чем у него было их с утра. Ругая себя за невыдержанность и грубость, она никак не могла заставить себя хотя бы изредка помолчать, прислушаться, смириться с тем, что слышит почти что каждый вечер.

«Ну, что тебе стоит? – Думала она иногда про себя. – Промолчи ты хоть раз. Можно ведь даже не слушать то, что они там говорят. Просто… молчи».

Терзаемая впитанными ею (ещё задолго до того, как начала активно проявляться её тяга к независимости) моральными принципами, Стелла, – не зная, каким ещё образом можно оградить себя от буйства собственных эмоций (а помимо этого, испытывая регулярный «голод» по физическим занятиям) принялась удлинять часы своих ежедневных прогулок и уходить по вечерам из дома всё дальше.

На какое-то время это возымело определённый успех: Стелле в течение почти двух месяцев удавалось обходиться без явных конфликтов с отцом и матерью.

С приходом апреля всё изменилось.

Основной мыслью Стеллы в это время стала гордость от осознания нежданной, – раскрывшейся для неё, правда, совершенно внезапно, – собственной привлекательности.

При этом, острое, практически болезненное желание двигаться, набрало, кажется, ещё большие обороты. Желание движения стало буквально изводить ее, – не давать спать ночами и изматывая её во время школьных будней.

Вечерние прогулки становились все более длительными.

Времени на то, чтобы вдоволь «нагуляться» и при этом сделать в срок все свои домашние задания (которых с каждым днём задавали всё больше) катастрофически не хватало.

В связи с этим, и без того неустойчивая психика Стеллы стала совершенно неуправляемой.

– Ты не думала о своих выпускных экзаменах? – Не выдержал как-то за ужином озадаченный отец. – Ты сможешь отдохнуть после, но сейчас надо бы подумать о своем будущем… как считаешь?

Произнесённая родителем фраза подействовала тогда на Стеллу примерно с тем же успехом, как появление пирожного с кремом воздействует на ребёнка, – которого, по каким-либо причинам, отлучают от сладкого.

Проще говоря, девушке просто «снесло крышу».

Громкий стук вилки, – которая с визгом отлетела от тарелки с едой и упала на пол, – не дал тогда отцу окончить начатое предложение.

Быть может, дослушай Стелла слова отца до конца, – это помогло бы ей избежать неприятностей в скором будущем.

Но слушать она никого не хотела.

Она в бешенстве выскочила из-за стола.

Странный, нарастающий в ушах шум заглушал тогда собой все голоса, – и любые доводы, пытающиеся противостоять ему, казались девушке враждебными.

Она побежала (прямо в том, в чём была одета за столом), побежала вперёд, – оставив распахнутой входную дверь родительского дома, побежала, переходя постепенно из лёгкой трусцы на ожесточенный бег.

Стелла бежала долго, очень долго, – пока, наконец, не пересекла пределы города и не попала на большое, заросшее сорной травой поле. Устремившись через него, она не останавливалась до тех пор, покуда у неё не начали отниматься ноги.

Тогда она просто упала в траву, более не имея сил двинуться.

Мышцы болели, а вся одежда, к тому времени, насквозь пропиталась потом.

Она чувствовала боль во всём теле. Но одновременно с этим, она почувствовала и то, чего ей так не хватало – радость.

Стелла решила называть это так.

*****

Май в этом же году выдался невероятно теплым.

Особенно приятны были майские ночи.

Месяц спустя после «апрельского скандала» (в ту самую роковую ночь, с которой началось данное повествование) Стелла шагала по улице, наслаждаясь приятной прохладой ночного воздуха.