Профиль незнакомца

Глава 19

Возможно, вас удивит – а может, и нет – то, что я на редкость хороший пациент. Я не из тех, кто жалуется на то, что вынуждена лежать неподвижно, и ноет о том, что хочет немедленно вернуться к работе. Нет. Только не я. Я абсолютно не имею ничего против того, чтобы долго спать, бесконечно пялиться в телеэкран и есть с подноса. Я была бы признательна за глоток демерола в одном из этих маленьких картонных стаканчиков, но, видимо, от сотрясений мозга лекарств не дают. Нет-нет. Им нравится держать вас в состоянии бодрствования. Пара дней неподвижности, и кто-то каждые полчаса или около того заглядывает вам в зрачки, вот что вы получаете. Когда Раузер сказал, что мне крупно повезло, потому что у пациентки в соседней палате в результате автомобильной аварии сломано двадцать костей и ей дают сильные обезболивающие, я представила себе, как я, пока она спит, стырю с ее прикроватного столика пару-тройку таблеток. Согласитесь, что это пустая трата времени – попасть сюда и хотя бы немного не побаловать себя. Ведь это больница. Тут можно сидеть на веществах и не терзаться чувством вины.

Нил, который провел бо́льшую часть своей взрослой жизни, испытывая на себе вещества, влияющие на настроение, так серьезно отнесся к моим жалобам, что пропал на часть дня и вернулся с партией своих домашних кексов с марихуаной и горсткой зелено-белых капсул, от которых, как он клялся, у меня закатятся глаза. Пока он не смотрел, я выбросила неизвестные таблетки в мусор, а кексы отложила в сторону.

Я была в больнице Пьемонт в Мидтауне, не помня, как попала сюда. Пролежала без сознания четыре часа, прежде чем от пульсирующей головной боли открыла глаза и увидела трех главных мужчин моей жизни, смотревших на меня сверху вниз, – Раузера, Нила и моего отца. Всем троим явно пригодились бы расческа и свежая рубашка, все трое провоняли табачным дымом. Я была крайне удивлена, что оказалась здесь, да и вообще где-то. Вспомнила, как на меня на бешеной скорости летело ограждение, и в момент ужасающей ясности подумала, что ошиблась. Это было нечто большее, нежели просто слежка, все это было подстроено, этот человек был позади меня и хотел меня убить, хотел вывести из строя мой автомобиль, схватить меня и играть со мной в свои игры, мучить меня и бог знает что еще. Думаю, в эти секунды неконтролируемого полета перед моим мысленным взором промелькнули все сцены убийств и все кровавые снимки, какие я когда-либо видела.

– Я на небесах? – слабо прошептала я, подыгрывая им.

Раузер закатил глаза.

– Она в норме.

Мой отец, человек серьезный, который никогда не понимал моего чувства юмора, поцеловал меня в лоб и своими грубыми руками прикоснулся к моему лицу.

– Нет, детка, ты в больнице. – Он сказал это медленно и очень громко, как будто у меня был поврежден мозг. Спасибо, папа. – Твоя мама ушла за кофе. Она скоро вернется. С ней Дайана.

– Ты разрешил ей принести кофе? Замечательно. Это должно помочь мне от головной боли.

– Надо было снабдить твою старую машину приличными ремнями безопасности, – продолжил отец. – Мне же это даже в голову не пришло. Эти старые ремни просто не справились со своей задачей.

Прожив с моей матерью сорок лет, отец научился брать на себя ответственность за все. Если что-то шло не так, виноват бывал только он, и никто другой. Исключения случались редко. Вина была просто частью совместной жизни с матерью.

– Это не твоя вина. – Я взяла его руку – любое движение вызывало боль – и посмотрела в его водянистые голубые глаза. – Как там моя машина?

– Разбита так же сильно, как и ты, – сказал он и мотнул головой в сторону Раузера. – Аарон отбуксировал ее в полицейский участок, она побудет там, а потом мы отправим ее куда-нибудь на ремонт. Какое счастье, что он увидел тебя на дороге!

Раузер подмигнул мне, и я поняла: он солгал моим родителям о том, что произошло там, на шоссе. Но что именно произошло? Несчастный случай? Или в «Импале» кто-то специально поковырялся? Неужели за мной следили? Они поймали преступника? Это был Уишбоун? Ответов мне явно не получить, пока я не проведу некоторое время наедине с Раузером. Но этого не произойдет, пока мои родители находятся рядом. С таким же успехом можно временно забить на все, и пусть они из кожи вон лезут, заботясь обо мне.

Из кармана Раузера донесся приглушенный звонок. Он вытащил свой телефон и ответил. Выслушав, сказал:

– Дайте мне полчаса.

После чего захлопнул свою «раскладушку», наклонился надо мной и провел кончиками пальцев по моей щеке.

– Шеф хочет меня видеть, – сказал он и вновь закатил глаза. Раузер не любил, когда его приглашали в кабинет шефа Коннора. По его словам, это никогда не предвещало ничего хорошего.

Он уважал Коннора, но их пути разошлись много лет назад. Джефферсон Коннор понимал политику успеха, инстинктивно знал, где и когда нужно подольститься. Раузер поступал с точностью до наоборот, слишком часто бодаясь с начальством и властью. Коннор не только откровенно купался в привилегиях своего положения, он просто обожал бюрократические обязанности. Раузер сопротивлялся всему, что могло помешать ему работать над делом. Когда он наконец принял повышение и ответственность за отдел по расследованию убийств, то вырвал у шефа согласие, что не будет прикован к истеблишменту. Коннор неохотно согласился. По словам Раузера, Джефф Коннор еще не закончил свое восхождение к высотам власти. Он намеревался однажды стать генеральным прокурором, и Раузер верил, что Коннор добьется своего.

– Я проведаю тебя позже, – сказал мне Раузер. – Говард, проследи, чтобы она оставалась в постели, хорошо?

– Непременно, – ответил мой отец, когда дверь открылась, и, балансируя кофейными чашками, вошла моя мать. За ней следовала Дайана со стопкой пончиков в целлофане из торгового автомата. Уходя, Раузер выхватил один у нее из рук.

– Ах, бедняжка… Ты выглядишь просто ужасно! – воскликнула мать. У нее было сияющее круглое лицо херувима, этакая Дебби Рейнольдс[15] на преднизолоне. Она поставила кофе и похлопала меня по руке. – Благослови Господь твое сердечко.

Дайана улыбнулась мне сверху вниз.

– Разве ты не должна быть на работе? – спросила я ее.

– Только не тогда, когда моя лучшая подруга попала в аварию. Маргарет не возражает. Как ты себя чувствуешь?

– Как будто меня обмакнули в дерьмо и обваляли в кукурузных хлопьях.

Все рассмеялись, кроме моей матери, которая шлепнула отца по руке.

– Боже, Говард, ты видишь, чему научил своих детей?

– Джимми так не разговаривает, мам. Только я, – сказал я.

– Да, но Джимми – гей! – воскликнула мать и по необъяснимым причинам вновь шлепнула моего отца.

Мое выздоровление резко оборвалось через два дня. Не обнаружив в моем состоянии больше ничего, что могло бы вызвать тревогу, больница Пьемонта вытурила меня. Устав от дневного телевидения и желейных конфет, я решила уйти мирно. Двигалась медленно, упаковывая те немногие вещи, которые у меня были, в небольшой чемоданчик.

У меня болела голова, а укус яппи-бухгалтера на плече все еще горел. Я надела шорты, черную футболку без рукавов с V-образным вырезом и сандалии, которые Раузер предусмотрительно захватил из моей квартиры вместе с предметами первой необходимости – блокнотом, ручками, зубной пастой, расческой, нижним бельем и тампонами. Я не просила тампоны, но Раузер, как всегда, предположил, что когда я выгляжу чем-то недовольной, мне нужны тампоны. Я решила, что в следующий раз, когда он хотя бы попытается поднять на меня бровь, подарю ему его собственную коробку.

Я почистила зубы и посмотрела в зеркало на царапины и синяки на лбу, подбородке, щеках и руках. Неужели той ночью в аэропорту я столкнулась с убийцей? Обменялась с ним взглядом, возможно, даже улыбнулась ему?

Я как одержимая читала письмо Уишбоуна и была более чем убеждена, что следующее убийство не заставит себя ждать. Убийца был заведен, строчил письма, насмехался, чувствовал себя непобедимым. А поскольку я появилась на месте преступления вместе с Раузером, поскольку меня наняли, чтобы объяснить мотивы убийцы, он попытался втянуть и меня. Он хотел показать мне и всем нам, что мы в конце концов не такие уж и умные.

Нил доставил справочные файлы по Энн Чемберс, Бобу Шелби, Алише Ричардсон, Лэй Кото, Дэвиду Бруксу и Уильяму Лабреку. Шесть жертв, которых мы теперь могли назвать поименно. Шесть! Шесть человек, замученных и убитых ради того, чтобы удовлетворить жажду крови психопата… У меня закололо сердце.

Читая эти файлы, я просматривала также информацию, которая у нас уже была, пытаясь сложить воедино психологические зарисовки и оценку рисков, основанные на образе жизни каждой жертвы – друзьях, круге общения, профессиональной деятельности, привычках и даже болезнях. К больничной стене кусочками синего малярного скотча, который нашел для меня кто-то из обслуживающего персонала больницы, я прилепила карточки размером три на пять со своими заметками.

Полиция не смогла определить, была ли за мной слежка в аэропорту в ту ночь, когда у моей машины оторвалось колесо и полетело без меня через всю автомагистраль. К тому времени когда прибыл первый полицейский, а через несколько минут и Раузер, все было кончено. Некий гражданский чувак видел аварию и остановился, чтобы мне помочь. Полицейские, зная, что они здесь затем, чтобы перехватить любого, кто будет преследовать меня с намерением причинить мне вред, обнаружив человека, открывающего дверцу моей машины, предположили самое худшее. Они повалили доброго самаритянина на землю животом вниз, надели на него наручники и потащили в участок, где его допрашивали так дотошно и так долго, что можно не сомневаться: он никогда больше не совершит доброго поступка. Мужчина сказал, что видел, как «Импала» без предупреждения свернула с дороги и врезалась в перила моста. Никто, кроме него, не остановился, поклялся он; несколько машин пронеслись мимо, даже не сбавив скорости. Той ночью, остановившись, он, вероятно, спас мне жизнь. Скорее всего, мне этого никогда не узнать. Но я представила себе, как убийца проехал мимо места происшествия, в ярости при виде нежданного спасителя, которого он не предвидел.

Криминалистическая лаборатория пришла к выводу, что мое левое переднее колесо было намеренно повреждено. Однако я не удивилась тому, что они не обнаружили никаких вещественных доказательств, кроме отметин, говорящих о том, что злоумышленник был вооружен инструментом, который не соответствовал гайкам на моем колесе. Никаких следов ДНК. Никаких отпечатков пальцев.

Теперь мы знали: в то время как площадки для почасовой парковки в аэропорту находятся под постоянным наблюдением, камеры на долгосрочной парковке установлены только в стратегических зонах – входе, выходе, лифте и лестнице. Камеры на въезде и выезде направлены в две стороны – на водителя и вниз, чтобы фиксировать заднюю часть автомобиля и номерные знаки. Все эти записи будут тщательно изучены. Однако имелись десятки других способов попасть в Хартсфилд-Джексон и выехать из него. Аэроэкспрессы приходили прямо в аэропорт, и, разумеется, еще были такси и маршрутные автобусы. Но мы надеялись на что-то другое. По словам Раузера, внутри терминалы аэропорта похожи на казино в Вегасе. Спрятаться просто негде.

Записи с нескольких камер и точек в аэропорту и за его пределами находились в полицейском управлении, и Раузер поручил паре копов просмотреть их, следуя по моему маршруту от ворот и до выхода, изучить снующие вокруг меня толпы. И доложить Раузеру обо всем, что представляло хоть какой-то интерес.

Я подумала о грудах почты, что будут ждать в моем офисе, о голосовых сообщениях. Я так и не доставила законным владельцам кассеты, которые конфисковала у Роя Эчеверриа в Денвере. Мне не хотелось делать вид, будто я попала в автомобильную аварию. Подкупить Нила, чтобы тот заправил полы рубашки и доставил кассеты, показалось мне хорошей идеей. Старый добрый шоколадный торт из «Южных сладостей» обычно помогал его уломать.

– Эй, ты, – сказал позади меня Раузер. Я резко отвернулась от заметок на стене моей больничной палаты. – Давай присядем и поговорим минутку, прежде чем я отвезу тебя домой, хорошо?

О-о-о… Что-то я не припомню, чтобы Раузер когда-нибудь произносил такие слова.

Он стоял в дверях и выглядел очень серьезным.

– Значит, ты в курсе, какой здесь политический климат, верно? Эти случаи привлекают огромное внимание. Все расстроены и обеспокоены.

– Обо мне? – спросила я и почувствовала, что тону. В любом случае, я всегда чувствовала себя немного вне круга. Мне не потребовалось много времени, чтобы почувствовать себя снаружи еще больше. Мне внезапно пришло в голову, что, возможно, именно поэтому я и согласилась участвовать – из-за собственной неуверенности. Пыталась ли я залатать собственное эго, доказать наконец и себе, и всем остальным, что на самом деле никакая я не притворщица, какой чувствовала себя в глубине души?

– Это то, из-за чего тебя хотел видеть шеф?

– Видишь ли, – сказал Раузер, – тележурналист с Одиннадцатого канала получил о тебе кое-какие сведения. Кадровые записи из ФБР, информация о реабилитационном центре, в котором ты лечилась.

О боже!

– Папка только что обнаружилась в машине репортера, – сказал Раузер. – Этого было достаточно, чтобы они начали копать.

– Что значиттолько что обнаружилась? Кто ее обнаружил? Это ведь конфиденциальные записи.

Раузер несколько секунд молчал, и я поняла: будет что-то еще.

– Послушай, Кей, Одиннадцатый канал сварганил этот паскудный репортаж о расследовании и причастных к нему лицах. Они взяли у Дэна интервью на камеру. Он рассказывал о твоем браке и твоем пьянстве.

– У Дэна? – повторила я. Раскаленное жало предательства обожгло мне глаза.

– Если тебе от этого легче, они режут не только тебя, – сказал Раузер. – Меня выставили полным идиотом. Одиннадцатому каналу хватило такта прислать нам материал для предварительного просмотра, чтобы у нас было время сляпать ответ, прежде чем дерьмо бросят в вентилятор. И должен сказать: то, что я видел, не радует. Шеф по этому поводу рвет и мечет. – Он потыкал в мою подушку пальцами. – Нам нужно, чтобы ты вообще не засвечивалась, но мне все равно может пригодиться твой совет… неофициально.

Я молчала, чувствуя, что вот-вот услышу о новой неприятности.

– Шеф нанял Джейкоба Доббса, чтобы он был публичным лицом оперативной группы.

Раузер ждал, и потому эти слова повисли в воздухе. Я не смотрела на него. Не могла.

– Тот самый, о котором ты мне рассказывала в Бюро?

– Да. Тот самый. – Я быстро обвела глазами комнату, чтобы убедиться, что все мои вещи у меня.

В палату влетела женщина в розовой медицинской пижамке с охапкой белых роз в руках. Их была пара дюжин, на длинных стеблях, потрясающе красивых на фоне темно-зеленой листвы.

– Я так рада, что поймала вас, – воскликнула она высоким солнечным голосом, каким волонтеры обычно разговаривают с больными и ранеными. Она была похожа на белокурый кекс с розовой глазурью. – Разве они не прекрасны? Кто-то вас очень любит.

Она положила розы на стол и улыбнулась Раузеру и мне. Увы, ни один из нас не улыбнулся в ответ. Тогда ее улыбка испарилась, и она вышла из комнаты. Казалось, будто я только что пнула щенка.

– Что именно означает «отсутствие видимого присутствия»? – спросила я Раузера, вынимая карточку из букета роз. – А неофициально… что это значит, Раузер? Вам нужен мой неофициальный совет, что для меня звучит так, будто мне просто перестали официально платить.

Я разорвала конверт, заполучив за свои старания болезненный порез о край бумаги.

– А теперь набери побольше воздуха. – Раузер поднял обе ладони. Похоже, это был единственный известный ему успокаивающий сигнал – ладони вверх, тело медленно движется назад, как будто он случайно загнал койота в угол.

Из карточки вывалился подарочный сертификат от «Гудйир». На замену шин и техосмотр. Я вздохнула. Если честно, я ожидала увидеть на месте подписи каракули моего отца. Но я ошиблась.

Регулярный уход крайне важен.

Жаль слышать об аварии, но поздравляю с дебютом в прайм-тайм!

У.

Глава 20

По дороге домой мы с Раузером почти все время молчали. Я пыталась стряхнуть с себя новость, которой он огорошил меня в больнице, – про отчет о расследовании, телеинтервью моего бывшего мужа, то, что на мое место наняли Джейкоба Доббса, а меня официально отстранили от дела. Или это было сделано неофициально? Две дюжины белых роз со знакомой буквой «У» на жуткой карточке были глазурью на самом дерьмовом торте за всю историю кондитерского искусства.

У меня зазвонил телефон. Раузер не сводил глаз с дороги.

– Угадай, что у меня есть? – спросил меня голос Дайаны. – Заказ на столик в «Вакханалии». Мы давно с тобой от души не сплетничали.

«Вакханалия» – «пятизвездочный» ресторан рядом с Четырнадцатой улицей на окраине Мидтауна. Он настолько выше моего бюджета, что мне приходится стоять на цыпочках, но мы с Дайаной объединяем наши финансы и, несмотря ни на что, балуем себя раз в месяц. Я посмотрела в зеркало на свои порезы и синяки.

– Я все еще ужасно выгляжу.

– Идеально, – рассмеялась Дайана. – Притворюсь, будто я твоя ревнивая любовница.

Пару часов спустя мы сели за столик с белыми льняными скатертями в «Вакханалии», которая отлично подходит для того, чтобы наверстать упущенное, но не помогает замаскировать резкий вдох, создаваемый приходом чека и уходом нашего располагаемого дохода. Однако оно того стоит. Каждый проглоченный вами кусочек говорит о том, что здешний шеф-повар влюблен в свое дело. Меню большое и смелое, сезонное и местное, а завтрак, обед и ужин состоят из четырех блюд.

Диана заказала салат из рукколы, вяленую камбалу из Вирджинии под арбузным соусом, рикотту кавателли и пирог из спаржи с лимонным мороженым. Я начала с картофельных клецок ньокки, потому что, когда дело доходит до плохих углеводов, я предпочитаю удвоенное их количество. После чего перешла к жареному на гриле окуню, салату с пекорино романо, фасолью и молодым фенхелем, и на десерт суфле из красных апельсинов – именно то, чего мне хотелось после поддельных яиц на завтрак, поддельной картошки на ужин и всех желейных конфет, которые я могла съесть и не выблевать в больнице. Я жутко изголодалась.

Официант в белой куртке принес теплый каравай хлеба с розмарином и нарезал его прямо на нашем столике. Дайана заказала для себя коктейль «Космополитен» из водки с ликером из цветков бузины и кофе для меня.

Она внимательно слушала, пока я рассказывала ей, что мне кажется, будто за мной следят, о том, как я на самом деле разбила свою машину, о белых розах, о том, как какой-то телевизионный копатель грязи приготовился размазать мою и без того потрепанную репутацию и выпотрошенный брак по всем телеэкранам Атланты. Принесли ее напиток. Устремив на меня голубые глаза, Дайана сделала глоток. На ней был льняной жакет с запа́хом, затянутый на талии, черная юбка-карандаш и лакированные туфли-лодочки с ремешками на щиколотках. Дайана всегда была не прочь привлечь к себе чуточку внимания. А сегодня вечером она даже принарядилась. Короткие светлые волосы были спрятаны за уши и оставлены лишь тонкие «бакенбарды».

– Ты чувствуешь себя в безопасности? – спросила она, когда я закончила.

Вот за что я любила Дайану. С тех пор как мы познакомились в возрасте шести лет, она всегда переживала за меня. Я провела ножом по горке размягченного масла и намазала его на теплый ароматный хлеб.

– Знаю, это может показаться странным, но я не думаю, что он действительно хочет причинить мне вред. Скорее, просто хочет меня напугать. – Прибыли наши закуски, и мы взялись за еду. Ньокки оказались райским наслаждением. – Довольно обо мне, – сказала я.

Дайана рассмеялась.

– Не смеши меня. Все всегда о тебе. – Она допила свой напиток и сделала знак официанту принести еще.

– Итак, расскажи мне про нового парня, – потребовала я.

– Пока что настоящая фантастика. Не знаю даже, что добавить. Бог свидетель, это навсегда.

Я усмехнулась.

– Ммм, если не ошибаюсь, всего шесть недель назад ты бросила Брэда.

– Блейка, – весело поправила меня Дайана. – О чем это вообще было? Весь какой-то помятый и неухоженный.

Я кивнула в знак согласия.

– Это был его стиль.

– Правда, он отлично целовался.

– Кстати, ты выглядишь потрясающе. Это «Армани»? Ты получила повышение или что-то в этом роде?

Дайана расплылась в белозубой улыбке.

– Это еще не все. В прошлые выходные мы целый день ходили по магазинам.

– Он водил тебя по магазинам? Вот это да. Совсем как… как Ричард Гир в «Красотке», не так ли?

– Да ладно тебе, Кей. Почему бы мне не получить удовольствие? По-моему, это так мило…

Официант принес Дайане второй бузинный «Космо» в широком бокале для мартини. Он имел прекрасный лавандовый оттенок и сверху тонкий слой льда. Я чувствовала его запах. Дайана подняла свой бокал.

– Пью за тех, кто не может, – заявила она мне. – Твое здоровье.

– Какая самоотверженность, – улыбнулась я.

– Этот другое, Кей. Такое ощущение, что это он, большая любовь.

Дайана искренне верила в любовь, верила, что у каждого есть родственная душа, идеальная пара – большая любовь. Я тоже когда-то в это верила, но это было слишком давно.

– Расскажи мне все. Имя, звание, серийный номер…

– Добрый вечер, доктор Стрит.

– Джейкоб! – Я уронила вилку. Я была бы в меньшем шоке, ударь он меня молотком по пальцу.

– Простите за вторжение, но я никак не мог упустить такую возможность. – Джейкоб Доббс встал у нашего столика и посмотрел на Дайану. – Вы просто прелесть. – На нем был идеально сшитый костюм с мощными плечами, призванными продемонстрировать силу, которую он так обожал. Доббс был светлокожим, со светлыми глазами. Он выглядел так, будто только что побрился. Я уловила запах его одеколона.

Дайана улыбнулась и в знак приветствия протянула для рукопожатия руку. Но вместо рукопожатия Доббс наклонился и поцеловал ей руку. Дайана – а она очень светлокожая – тотчас залилась краской.

Я сочла нужным вмешаться.

– Дайана Пауласкас, это Джейкоб Доббс, мой бывший босс.

Информация была вынуждена преодолеть преграду коктейля, который пила Дайана, но я увидела, как она дошла. Улыбка Дайаны померкла.

Не спрашивая нас, Джейкоб выдвинул из-за пустого столика рядом с нами стул, разгладил рубашку и галстук и сел.

– В таком случае приятно видеть, что ты так хорошо выглядишь, – заявил он мне с британским акцентом из «Театра шедевров».

Пришел официант с нашими салатами, и Доббс в свойственной ему эффектной манере объявил, что наш чек должен быть выставлен к его столу. Дайана заказала за счет Доббса еще один двадцатидолларовый «Космо» и подмигнула мне.

Я не разговаривала с Джейкобом Доббсом уже много лет. Конечно, я видела его, как и вся остальная страна, когда телевидению требовалась «говорящая голова» с фотогеничным лицом, чтобы объяснить народу, почему убийцы убивают. СМИ обожали использовать Доббса в качестве свидетеля-эксперта. Его коньком были заумные рассуждения о неисповедимых путях убийц. Ладно, к черту, решила я. Это было так давно… Почему бы не закопать топор войны? И вообще, после того как меня вышвырнули из расследования дела Уишбоуна, будь я сейчас груба с ним, это выглядело бы как обида и зависть.