Профиль незнакомца

Глава 24

Когда мы прибыли в восточную мэрию, система кондиционирования воздуха не работала уже пару часов. На третьем этаже стояла жарища, как на кухне ресторана. Задействовав свои таланты ищейки, Раузер обнаружил в чулане парой этажей ниже напольный вентилятор и утащил его, прежде чем на него успел наложить руки кто-то другой. Вентилятор был металлический, ржавый, он скрипел при каждом полном обороте и шелестел бумагами, которые Раузер придавил к столу пепельницей в комнате наблюдения, где за односторонним зеркальным стеклом я ждала с ним и детективами Энди Балаки и Бритом Уильямсом. Раузер считал наличие вентилятора в комнате для допросов излишеством. Ему нравилось, когда там жарко. Он даже летом не прочь включить отопление, чтобы никому не было слишком комфортно.

Мы воспользовались комнатой наблюдения № 3. Центральная часть стены была превращена в одностороннее зеркало, но, если не считать этого дополнения, она выглядела как и большинство облезлых старых офисов в здании. Окна вдоль задней стены пропускали свет и выходили на Норт-авеню.

Стены были блевотно-зеленого цвета с заплесневелой зеленой филенкой. Краска отслаивалась, стоило хоть чуть-чуть прикоснуться к ней. У нас на длинном столе были три монитора, на тот случай если мы решим смотреть допрос таким образом. Видео было также доступно в кабинках у детективов, где у них имелся выбор, за какой из комнат вести наблюдение – 1-й, 2-й или 3-й. Раузер нервно расхаживал взад-вперед, ожидая, когда приведут Чарли.

– Где наш всемирно известный профайлер? – спросил детектив Брит Уильямс, потянувшись за чашкой кофе.

– Пытается припарковать где-нибудь своего белого коня, – с ухмылкой сказал Балаки.

– По идее, он должен быть здесь. – Раузер посмотрел на часы и бросил взгляд на меня. – Но, похоже, он чувствовал себя довольно паршиво.

– Я не буду возражать, если он просто останется в своем милом гостиничном номере, потому что если б мудаки могли летать, Доббс был бы семьсот шестьдесят седьмым «Боингом», – парировал Уильямс, сражаясь со старыми окнами. Те явно одерживали победу. – И давно эти сволочи закрыты? Лет сто? – Его белая рубашка прилипла к спине.

Он нажимал на окна, постукивал по краям, водил по ним руками, пытался с силой повернуть рукоятку. В углу одного из окон его пальцы нащупали массивный комок липкой паутины, и Уильямс громко выругался и попытался найти, чем бы их вытереть.

– Эй, Эйнштейн, – сказал Балаки. – Та штука внизу, что похожа на локоть, это замок. Подними ее вверх, и окно откроется.

Уильямс снова выругался, поднял замок и повернул ручку. Окно разделилось на три части и открылось на улицу. Внутрь ворвался горячий ветер, и наши носовые пазухи наполнил химический воздух Атланты. Мои глаза засаднило. Внизу, на Норт-авеню, солнце безжалостно обрушивалось на море автомобилей, ползущих сквозь полуденный зной, отчего казалось, будто улица мерцает и подрагивает, как вода. Это выглядело фальшиво.

Балаки подошел, засунув руки в карманы, и немного постоял, глядя вместе со мной вниз.

– Видишь клинику диализа через улицу? Вчера я заметил парня, который мочился на парковке. Что-то в этом мне не понравилось, ты знаешь?

Открыв все окна вдоль западной стены, Брит Уильямс пододвинул стул к столу и сел лицом к стеклу. На его очень черной коже блестел пот. Он закатал рукава рубашки и расстегнул воротничок. В столь небрежном виде я еще ни разу его не видела. Он положил перед собой блокнот, достал из кармана рубашки ручку и несколько раз щелкнул ею большим пальцем.

Раузер продолжал расхаживать взад-вперед.

Дверь комнаты для допросов открылась, и внутрь, в сопровождении полицейского в форме, вошел Чарли. Мы с Балаки вернулись на свои места. Вокруг правого глаза Чарли расцвел огромный синяк, нос все еще был крест-накрест заклеен медицинским пластырем.

– Че-е-ерт! – протяжно пропел Балаки, как истинный уроженец Южной Джорджии. – Выбила из него все дерьмо, верно, Стрит?

К Чарли вернулась его кривая полуулыбка. А также этот странный наклон головы и чуть повернутые внутрь колени – все то, что мгновенно наводило вас на мысль о том, что с ним что-то не так. Это был Чарли, к которому я привыкла и которого даже любила. Если он играл прямо сейчас, если играл последние пару лет, то он был чертовски хороший актер.

Чарли арестовали в шесть пятнадцать утра. Полицейские постучали в его дверь, зачитали обвинение – нападение с целью изнасилования. Потом ему зачитали правило Миранды[16] и увезли в участок. Раузер стремился, чтобы это произошло как можно раньше, – он не хотел, чтобы Чарли выспался. Адвокат Рикки Стиклер утверждал во время судебного разбирательства, что Чарли не собирался никуда убегать, что у него не было даже водительских прав или кредитной карты и что он находился под наблюдением врача. Помощник окружного прокурора возразил, что Чарли в прошлом уже совершал насилие в отношении женщин, а также был фигурантом других преступлений и потому должен быть взят под стражу, на что судья заявил, что нет ни достаточных доказательств, ни вероятной причины для содержания подозреваемого под стражей, и что старые закрытые дела из других штатов не являются веским поводом, и, пока у Чарли нет абсолютно никаких контактов с предполагаемой жертвой – со мной, – он рассмотрит вопрос об его освобождении под залог. Если Чарли согласится на допрос, залог составит пятьдесят тысяч долларов.

Рикки Стиклер с важным видом ввалился в комнату для допросов, сел рядом с Чарли и похлопал его по руке.

– Ты скоро уйдешь отсюда, Чарли. Документы уже оформляются.

Сидевший рядом со мной Уильямс скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и кивнул в сторону одностороннего зеркала и адвоката Чарли.

– Юридическая контора с большими деньгами. Дороговато для велокурьера.

Несколько минут мы наблюдали за обоими мужчинами по другую сторону стекла. Стиклер ослабил галстук и снял пиджак. Духотища в комнате возымела свое действие. Под пиджаком его бледно-голубая рубашка была влажной от пота и помятой.

Раузер посмотрел на часы, набрал в телефоне несколько цифр и стал ждать.

– Где, черт возьми, наша новая суперзвезда? Ублюдок даже не отвечает на звонки… Уильямс, ты пойдешь со мной. Мы не можем ждать. – Он заткнул полы рубашки за ремень и осклабился. – Как я вам?

– Просто шик, лейтенант, – сказал Балаки, и все захихикали. Полицейский юмор. Я не всегда его понимаю.

Я увидела, как в комнату для допросов вошел Уильямс, затем Раузер.

Комната была унылой и голой, лишь стол, четыре стула, пара старых регистраторов вентиляции и кондиционирования воздуха на стенах. Никаких окон. Раузер сел напротив Рикки Стиклера и Чарли и бросил на стол папку из плотного картона. Уильямс сел в конце стола.

– Извините за жару, ребята. Старые здания, как вы понимаете. Может, водички или чего-нибудь еще? – Раузер подождал ответа – тот последовал от Стиклера: «Нет, спасибо», – затем на миг посмотрел на Чарли и улыбнулся. Я видела, как в уголках его глаз собрались морщинки. – Чарли, дружище, что, черт возьми, стряслось? Ты упал с велосипеда или что? На тебе живого места нет, приятель.

– Я знаю, что ты злишься, – сказал Чарли Раузеру. Знакомая невнятица вернулась. Едва заметная, как будто кто-то выпил лишний стакан вина. – Извини, честное слово, мне стыдно. Я люблю ее. Я не нарочно.

Раузер взял папку, открыл ее и притворился, будто читает.

– Здесь написано, что ты проделывал нечто подобное уже три раза, Чарли. Тогда это тоже было не нарочно?

– Лейтенант, – встрял Стиклер. Это был симпатичный парень лет тридцати, с рыжеватыми волосами. – Мой клиент уже много раз проходил обследование. У нас есть томограммы мозга, показывающие повреждения, полученные в далеком прошлом. Он принимает около двадцати антипсихотических препаратов. Он отказался от лекарств. Он совсем неагрессивный. Верно я говорю, Чарли?

Чарли покачал головой.

– Нет. Я хороший парень.

– Чарли, тебя иногда по-настоящему охватывает злость? Когда тебе хочется что-нибудь разорвать, или даже кого-нибудь? – гнул свою линию Раузер.

– Не отвечай, – приказал Стиклер.

– Ага-а-а, – сказал Чарли, растягивая слово, прямо как Дастин Хоффман в «Человеке дождя». – Иногда я реально злюсь.

– Черт, – пробормотал Балаки. Он сел рядом со мной на стул, который освободил Уильямс. – Он вообще никак не пытается себя выгородить. «Я реально злюсь». Будет трудно заставить присяжных поверить, что с его головой он может предстать перед судом.

– Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал, Чарли? – спросил Раузер.

– Нет, сэр, мистер Мэн. – Тот яростно замотал головой.

– То есть ты только насилуешь?

Стиклер поднял руку и повысил голос:

– Не отвечай на этот вопрос. Лейтенант…

Его прервал Уильямс, впервые подав голос:

– Ваш клиент фигурирует в расследовании убийства, советник, и у нас было соглашение. Вы должны посоветовать ему ответить, или же мы снова заберем его завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, пока не получим разъяснений. Вам это понятно?

– Давайте поговорим о некоторых датах, – сказал Раузер Стиклеру. – Если у вашего клиента надежное алиби, тогда у нас нет проблем.

Шею и щеки Стиклера постепенно залил румянец. Под мышками выступили мокрые пятна.

– Вы шутите! Чарли? Он не узнал бы собственную задницу, если б вы вручили ее ему. Конечно, у него нет алиби. Он не помнит, что ел на завтрак, правда, Чарли?

– Я не завтракал, – сказал Чарли. – Я голоден.

Раузер взглянул в свои записи.

– Чарли, ты заставил всех поверить, что живешь за счет церкви, не так ли? Ты намекал, что церковь предоставила тебе жилье, а потом я узнаю́, что ты живешь в шикарном кондоминиуме рядом с Инман-Парком…

– Защита имущества не противоречит закону, – сказал Стиклер. – Чарли унаследовал довольно много денег после смерти родителей. Он должен быть осторожным. Мы прочитали ему об этом целую лекцию. Наша фирма управляет трастовым фондом.

– А как насчет слезливой истории о жене и детях, которые бросили тебя и все такое? – Раузер покачал головой. – Неправда. Ты сам подал на развод, Чарли. У меня есть документы, вот здесь. И тебя пришлось разыскивать, чтобы вручить тебе повестку в суд и в принудительном порядке взыскать с тебя алименты. Тебе понятно, почему у меня к тебе есть вопросы, Чарли? Иногда ты ведешь себя как тупица, а иногда как подлый ублюдок.

– Поскольку я не вижу в этом вопроса, я думаю, мы закончили, – сказал Стиклер и посмотрел на Чарли. – Пойдем, Чарли. Все равно здесь слишком жарко.

– Да, здесь долбаная жарища, – сказал Чарли и рассмеялся, как мы все к тому привыкли. – Нил любит, когда я говорю грязные словечки. Мне нравится Нил. А вам нравится Нил, мистер Мэн? – Он начал подниматься.

Рука Раузера метнулась через стол и схватила Чарли за запястье.

– Такие деньжищи, а ты крутишь педали по городу в форме курьера…

– Работа является важным аспектом процесса его выздоровления, – заявил адвокат. – Для таких людей важно чувство собственного достоинства, лейтенант.

– Вопрос не к вам, – сказал Раузер Стиклеру. Он не отпускал руку Чарли и пристально смотрел ему в глаза. – Это помогает тебе войти в дом, не так ли, Чарли? Вот почему Алиша Ричардсон, Лэй Кото и другие открыли тебе дверь? Ты доставил посылку? Ты весь взмок и хотел бы выпить воды?

– Я не знаю этих людей, – ответил Чарли. Он попытался выдернуть руку, но хватка Раузера была железной.

– Бедный Чарли у двери с пакетом, весь взмок и умирает от жажды…

– Лейтенант Раузер, отпустите руку моего клиента.

Раузер встал и перегнулся через стол, впритык к лицу Чарли.

– Я слышал, ты неплохо владеешь ножом, Чарли. Хотелось бы увидеть твой нож.

– Вы вообще представляете себе его на месте убийства? – резко спросил Стиклер. – Так я и думал. – Он снял со спинки стула пиджак и положил на стол визитку. – Если у вас возникнут новые вопросы, звоните мне, лейтенант. Пойдем, Чарли.

– Все прошло неплохо, – пробормотала я.

– Лейтенант просто хотел слегка потрясти его клетку, посмотреть, как он поступит дальше, – сказал Балаки.

Но Раузер еще не закончил. Стиклер и Чарли уже собрались было покинуть комнату для допросов, когда он встал перед Чарли и спокойным тоном сказал:

– Я получу ордер на этот твой шикарный таунхаус, и мы разберем его до труб. Готов поспорить, у тебя там всплывут улики. Твоя песенка спета, Рэмси. Это просто вопрос времени.

С этими словами он вышел из комнаты для допросов.

– Никаких признаний? – с ухмылкой спросил Балаки, когда Раузер и Уильямс присоединились к нам.

– Угу, – проворчал Раузер. – Скорее Нэнси Пелоси[17] прилетит сюда и устроит нам приватный стриптиз.

– Ага, детка, – сказал Балаки и потер шею. – Говори-говори.

Мы все посмотрели на него. Последовала секунда неловкого молчания, но затем Раузер сказал:

– Мы должны пасти этого парня круглосуточно и в две смены. Задействуйте Веласкеса и Бевинса.

Оба детектива застонали. Это означало двенадцатичасовые смены мучительно скучной работы. Впрочем, к долгим сменам им было не привыкать. Если у копов и едет крыша, так только от бесконечного сидения и ожидания.

– Мы начнем первую смену в сумерках, хорошо? – сказал Балаки. – Дайте нам время поцеловать наших жен и взять термос с кофе.

Раузер потянулся к двери комнаты наблюдения, затем повернулся и посмотрел на меня.

– Что, черт возьми, вообще случилось с Доббсом? Где он?

– Считай свои благословения[18], – ответила я.

Глава 25

Мы спустились на лифте в гараж, где был припаркован «Краун Вик» Раузера. Мы уже шагали к машине, когда я услышала цоканье каблуков по бетону и обернулась.

– Вот черт, – выругался Раузер.

Она быстро приближалась к нам через весь гараж. Позади нее пыхтел крупный парень с видеокамерой на плече, а она, словно олимпийский факел, держала перед собой микрофон.

– Подождите, лейтенант, подождите, пожалуйста! – закричала она. – Лейтенант, это правда, что у вас под стражей находится подозреваемый по делу Уишбоуна?

Ее звали Моника Робертс. Она обожала хвостом ходить за полицейскими и сотрудниками городских служб, зорко следя, чтобы те исправно исполняли свои обязанности. Я смотрела ее репортажи и поддерживала ее. Но только не в данный момент. Мой ум быстро щелкал. Ум Раузера, похоже, тоже. Здесь мы снова были вместе на камеру. Как только шеф Коннор пронюхает об этом… Я представила себе гигантское черное облако и смерч с обломками, кружащийся над восточной мэрией.

– Без комментариев. – Раузера предупредили, что говорить с прессой о ходе расследования дела Уишбоуна могут только высокопоставленные чиновники.

– Но вы допросили подозреваемого. – Это не был вопрос.

– Брифинги для прессы проходят каждый день в полдень, – сказал Раузер. – Ты это знаешь, Моника.

– Вы можете объяснить, почему нанятый полицией Атланты профайлер, доктор Джейкоб Доббс, не присутствовал на допросе? – Моника посмотрела на меня, и камера последовала за ее взглядом. Я открыла дверцу машины и тихонько опустилась на пассажирское сиденье.

– Без комментариев, – повторил Раузер.

– Хорошо, тогда объясните, почему на допросе подозреваемого присутствовал отстраненный от дела профайлер.

Раузер забрался внутрь и включил на старом «Форде» передачу.

– Господи, – проворчал он и хлопнул дверцей. – Где она берет свои сведения? Если ей уже столько известно, значит, у нее уже точно есть имя Чарли. – Он как будто на секунду задумался об этом. – Вообще-то, чуть больше давления на парнишку Чарли не повредит.

Он выехал из гаража налево на Понсе-де-Леон и покатил в сторону Пичтри. Это было то странное время суток, когда город кажется застегнутым на все пуговицы. Обеденный перерыв прошел, а до окончания рабочего дня, когда офисные здания опустеют и улицы запрудят толпы, оставалось еще несколько часов. День был такой тихий и безоблачный, что, если бы не палящая жара, могло показаться, что погоды совсем нет. «Краун Вик» Раузера упрямо шуршал шинами по городским улицам. Окна были опущены.

По словам Раузера, в последнее время ему не везло с кондиционерами. На заднем плане трещала полицейская рация. Мы оба молчали. Я устала и, возможно, была немного подавлена. Раузер, должно быть, тоже.

– Десять-пятьдесят-четыре, если возможно, один-восемьдесят-семь, – сообщила рация, чем привлекла внимание Раузера. – Мертвое тело. Перекресток Джунипер и Восьмой.

– Два-тридцать-три, отвечаю. Расчетное время прибытия две минуты, – сказал он в рацию и взглянул на меня. – Возможно, труп, возможно, убийство. Это тут буквально за углом. Еду.

Он включил мигалку и сирену, и машины перед нами начали параноидально мигрировать на другие полосы. Пролетев еще один квартал, Раузер свернул с Понсе-де-Леон. Мы в считаные секунды подъехали к перекрестку Восьмой авеню и Джунипер. Я увидела двух женщин, стоявших перед викторианским домом с голубыми ставнями. Обе застыли, вытаращив глаза и скрестив на груди руки. Подъехала дежурная полицейская машина, а затем еще один «Краун Вик» без опознавательных знаков. На улице был припаркован серебристый «Линкольн».

Раузер достал рацию.

– Два тридцать три, диспетчер. Я – десять девяносто семь, – сказал он. – Я отвезу тебя домой, Стрит, как только пойму, что у нас тут. Подождешь, хорошо? Я не хочу, чтобы ты шла пешком.

Я могла бы дойти до дома менее чем за десять минут, однако сказала:

– Я подожду.

В машине Раузера было жарко, как в печке. Я вышла и прислонилась к дверце. Это не сильно помогло. Легкий ветерок прошелестел листьями орехового дерева и замер. Раузер подошел к двум женщинам. Поговорив с ними, он побеседовал с полицейским в форме и двумя детективами.

Вместе они шагали к серебристому «Линкольну». Раузер расстегнул кобуру, с которой почти никогда не расставался, и открыл дверцу. На долю секунды мне показалось, что он физически отреагировал на то, что было там, в машине. Это было едва заметно, он просто на миг как будто окаменел, напряг плечи. Что бы это ни было, я это видела, и мне это не понравилось.

Раузер отпрянул от машины, подошел к задней ее части, посмотрел на номерной знак и что-то сказал в телефон. Между тем прибыла бригада криминалистов, затем фургон из бюро судмедэкспертизы. Из него вышел Фрэнк Лутц, судмедэксперт округа Фултон.

Я смотрела, как Раузер отошел на несколько шагов и вытер лоб. Он так и не смог до конца привыкнуть к долгому жаркому лету Атланты. Подъехал еще один фургон с криминалистами, а за ним Джо Филлипс на золотистом «Форде Таурус». О, это надо же, кокетка Джо, спец по кровяным брызгам! Раузер, похоже, этого не заметил. Он повернулся и посмотрел на меня, затем нахмурился и отвернулся.

К нему подошел судмедэксперт. Они поговорили, после чего Раузер подошел ко мне.

– Это Доббс, – сказал он.

– Что с ним?

– Он мертв.

В пятидесяти ярдах от нас двое полицейских принялись огораживать участок вокруг серебристого «Линкольна» желтой лентой. Далекие гудки автомобильных клаксонов и визг тормозов вдалеке возвестили о том, что приближается вечерний час пик.

Полицейские работали быстро, огораживая место происшествия. Им нужно было установить границы, которые бы удержали репортеров и зевак на расстоянии. Ведь те непременно слетятся сюда, как только разнесется слух об убийстве.

– Судя по температуре печени, он пробыл здесь десять или двенадцать часов, плюс уже есть окоченение конечностей, – сказал мне Раузер. – Похоже, это случилось за пару часов до того, как мы сцапали Чарли этим утром. Имеются также множественные ножевые ранения.

Криминалисты и детективы продолжали подъезжать, вылезали из своих машин. Я вспомнила, как обошлась с Доббсом, когда в последний раз видела его, как оставила его спящим в моем офисе. Подумала о пирожных. Господи… Неужели они так подкосили его, сделав уязвимым для нападения? Я выскользнула из «Краун Вика» и села на бордюр, внезапно ощутив себя полностью выпотрошенной.

На мое плечо легла рука Раузера. Он хотел отвезти меня домой. Я посмотрела на него.

– Я хочу посмотреть на Джейкоба.

Его это как будто задело.

– Теперь это Джейкоб? Странно, обычно это был просто Доббс… Почему тебе всякий раз нужно все романтизировать? Он был тот еще сукин сын, Стрит. И на всякий случай, если ты решила взять на себя вину, Доббс не спотыкался о стены и не вляпывался дерьмо, потому что в его организме было немного тетрагидроканнабиола. Он проспался. Я уверен, он проснулся на твоем диване прежним ублюдком с ясной головой.

– Хреново так говорить, Раузер, учитывая то, что произошло. – Я кое-как поднялась на ноги. – Хочу увидеть все своими глазами.

Я не стала ждать Раузера и направилась к «Линкольну». Теперь это был мусорный бак. Гроб на колесах.

Раузер догнал меня и протянул мне пару хирургических перчаток.

– Ладно. Давай. И если пресса и шеф увидят тебя там, на месте преступления, которое расследую я, и мне это потом выйдет боком, ничего страшного, верно? Главное, ты получила то, что тебе нужно.

– Да пошел ты.

– К черту расследование. – Он быстро зашагал рядом со мной. – К черту мою работу. К черту меня. Главное, Кей должна увидеть все своими глазами. В этом всегда была ты вся, верно? Или, может, ты просто хочешь все взять под свой контроль? Я прав? Ты ведь можешь сделать это лучше, чем все остальные, верно?

Я застыла на месте.

– Черт возьми, Раузер. Разве не ты сам просил меня о помощи?

– Тогда скажи мне, что это не было ошибкой, потому что в данный момент я прошу тебя остановиться.

Я сунула ему назад перчатки, которые он мне дал.

– Отлично. Я пойду домой пешком.

Я не отвечала на звонки несколько часов. Пару раз слышал рингтон Раузера, но не обращала на него внимания. Я больше не злилась на него. Просто пришла в ярость от того, насколько он был прав. Во всем. Он не в первый раз обвинил меня в том, что я романтизирую всякое дерьмо в моей жизни, особенно мои отношения с Дэном. Когда мне одиноко, я становлюсь слезливой и забываю, какой на самом деле была жизнь с ним. Не думаю, что человеческая психика способна полностью помнить боль. Конечно, в этом есть свои плюсы и минусы.

Где-то ближе к полуночи я решила, что мне не повредит проглотить немного гордости и перезвонить Раузеру. В его хриплом голосе слышалась усталость.

– Я позвонил жене Доббса. Там уже была пара местных копов, так что она была не одна, когда я ей сказал. Она показалась мне подозрительно спокойной, Кей, а потом раздался стук, как будто она уронила телефон. Один из копов потом сказал мне, что она потеряла сознание.

Я подумала о том, каково это было для Раузера. Подумала о той боли, которую наверняка испытывала жена Доббса, зная, какой жестокой и отвратительной смертью умер ее муж. Я не была знакома с женой Джейкоба лично. Знала только, что она заведовала кафедрой социологии в Университете Вирджинии и что они были женаты уже много лет.

– Сочувствую, – сказала я Раузеру, причем совершенно искренне.

– Как же я порой ненавижу эту работу… – Я услышала стук ботинок Раузера по твердому полу, скрип петель и стук тяжелой двери.

– Ты где?

– На Прайор-стрит, – ответил Раузер, что означало, что он сейчас в Центре судебно-медицинской экспертизы округа Фултон – в морге, то есть в одном из его наименее любимых мест, насколько мне было известно.

– «Линкольн» был взят напрокат?

– Да. И сейчас в криминалистической лаборатории. Судя по брызгам крови, Доббс был убит прямо в нем.

– Ничего не понимаю. Что Доббс делал в том районе посреди ночи? Он кого-то подобрал? Его заставили ехать туда? У него там была с кем-то встреча?

– Мы работаем над этим. У нас есть свидетель, который говорит, что вскоре после полуночи он дежурил на парковке отеля, когда Доббс попросил свою машину. Мы знаем, что он выпил достаточно алкоголя и вряд ли мог сесть за руль. Вот что я думаю. Полдня он проспал на твоем диване, так что прошлой ночью ему не спалось. Странный город, он тут один, поэтому он немного гуляет, перебирает спиртного и теряет бдительность. Мы осмотрели улицу. Никто не знал Доббса, кроме как из новостей, и никто точно не помнит, когда появился «Линкольн». Я думаю, что место было выбрано случайно. На улице было тихо. Убийца заставил его подъехать туда. Так что у нас есть три, а может, и четыре часа, о которых нам ничего не известно, – между тем моментом, когда Доббс вышел из отеля, и звонком в полицию.

Я закрыла глаза. У меня все еще не укладывалось в голове, что мертвое тело в машине принадлежит Джейкобу Доббсу.

– Летальное ранение примерно в том же месте, что и у Брукса, в яремную ямку, – сказал Раузер. – Судя по углу, убийца был на пассажирском сиденье и потянулся через салон. Чтобы иметь достаточно силы и вонзить нож, он должен быть правшой.

– Он повышает ставки, – сказала я Раузеру. – Вспомни снимки, которые, по его словам, он делает. Письма, которые пишет, как использует интернет, чтобы вставить в адресную строку мой электронный адрес, как копается в моей машине, присылает через флориста букет, и вот теперь такая знаменитость, как Доббс… Его потребность подпитывать свои буйные фантазии обостряется. Она сильнее его инстинкта самосохранения. Он сознательно идет на риск. Его заболевание прогрессирует.