Мертвая голова

Флинн забрал у охранника свою карточку и перевернул ее. Ну да, все верно, на другой стороне было его имя: «Флинн Морфо». И в этот раз Бенни не ошибся.

– Девять часов, всего девять часов! – продолжала негодовать Хольда. – А раньше нам давали не меньше суток!

– И что будет через девять часов? – спросил Флинн, пряча свою карточку в задний карман штанов.

– Не вернешься за это время в мир мертвых – твоя нить истончится. Одно неверное движение – и она порвется, а уж тогда… пиши пропало.

Наступившие сумерки потушили алые отблески в окнах домов, и Инферсити ненадолго погрузился в полумрак (пока не начали зажигаться фонари). Улицы, дышавшие ноябрьским холодом, наполнились прохожими. Суровый ветер набрал силу и творил все, что вздумается: подхватывал пожухлую листву, кружа ее в осеннем танце, бесцеремонно забирался под одежду, вызывая мелкую дрожь, бил в окна и протяжно свистел.

Грусть легла Флинну на плечи, заставив его сгорбиться и опустить взгляд. Ему было тяжело смотреть на Инферсити – но вовсе не потому, что он откровенно не любил этот двуликий город, нет. Причина крылась в другом: все вокруг напоминало Флинну о его горькой потере – о его непрожитой жизни. Он ведь больше не повзрослеет, не найдет любимое дело, которому захотел бы посвятить остаток дней, никогда не создаст семью. Флинн попытался представить себя стариком: с морщинами, седыми волосами и с огромным багажом опыта за спиной. Интересно, смог бы он тогда обернуться, взглянуть на свою жизнь и сказать: «Да, я прожил ее не зря, я все успел»? Столько возможностей, столько желаний, столько непрожитых лет – и все это он потерял из-за одного ублюдка… Все это отняли у него силой.

– Почему притих? – голос Хольды пробился сквозь рой мыслей, заполнивших голову Флинна, и добрался до его сознания. – То вопросами забрасываешь беспрерывно, то молчишь как рыба.

– Да так… – Флинн еще сильнее ссутулился, будто хотел спрятаться в свою куртку, как улитка в раковину. – Всякое в голову лезет.

– А?а?а, – понимающе протянула Хольда. – Тоска по жизни замучила, верно?

– Что-то вроде того. Слушай, – он решил перескочить на другую тему, – а почему мой духовный напарник молчит? Столько времени прошло… Я уже начинаю думать, что не нравлюсь ему.

– Нет, древние никогда не ошибаются, – улыбнулась Хольда. – Знаешь что? Дай ему имя, это должно укрепить вашу связь.

– Имя? – переспросил Флинн.

– Да, я вот, например, свою стрелу назвала Химерой.

– Почему?

– Она хранит в себе частички трех разных душ: дерева, металла и птицы, у которой взяли перо для нее. Поэтому я и дала ей имя в честь мифической Химеры, – сказала Хольда и вдруг напряглась.

Мимо них, пошатываясь, прошел мужчина лет сорока. Небритый, с плотным шлейфом самого дешевого пойла, с пожелтевшей кожей и мешками под глазами. Между болезненными стонами из его беззубого рта иногда вылетали едва разборчивые ругательства. За мужчиной шел тот, кого Флинн отлично знал, – Танат. В его непроницаемом лице, бесстрастном взгляде и твердой походке чувствовалось нечто неотвратимое. Подойдя ближе, он остановился, посмотрел на Хольду, потом на Флинна, кивнул в знак приветствия и продолжил свой путь.

– Что это было? – спросил ошарашенный Флинн.

– А разве не узнал? – хмыкнула Хольда.

– Узнал, но что он тут делает?

– Как что? Работает. Вон, смотри, – она большим пальцем указала на пьяного мужчину, – скоро заберет душу этого алкаша.

– И мы ничего не сделаем?

– А что можно сделать со Смертью? Только принять ее.

– А если бороться?

– Бороться нужно до того, как придет Смерть. Потом – поздно.

Флинн кинул сочувственный взгляд в сторону мужчины, представляя себе, как тот падает, испускает последний вздох – и его душу подхватывает сама Смерть, чтобы отнести в мир мертвых.

Мрачную Горничную они нашли на боковой стене старого кинотеатра. Ее широкое, немного квадратное лицо, обрамленное двумя черными косами, не обладало особой красотой, но при этом оно невольно притягивало взгляд. В руках она держала поднос, на котором лежал человеческий череп, сжимавший в зубах синюю розу. Флинн не очень разбирался в истории моды, но ему показалось, что на девушке была форма Федорианской эпохи: длинное темное платье, белый чепец и такого же цвета фартук с кружевами.

– Граф Л сказал, что сегодня ты видела задымление, – начала Хольда таким тоном, будто вела допрос. – Покажи, в каком именно месте.

Мрачная Горничная поджала тонкие губы и отвела глаза в сторону, как бы давая понять, что не потерпит подобного обращения.

– Ладно. Пусть будет по-твоему, – сквозь зубы произнесла Хольда. – Милинда, душка моя, покажи, пожалуйста, где ты видела задымление. – Она буквально выжимала из себя каждое слово.

– Еще, – потребовала Мрачная Горничная с нескрываемым превосходством.

– Милинда, – почти прошипела Хольда, но, прикрыв веки, перешла на доброжелательный тон: – Лапочка моя ненаглядная, нам очень нужно знать, где ты видела задымление.

– Вон там, – самодовольно ответила Мрачная Горничная и указала на здание детского приюта. – И там тоже, – добавила она, направив палец на шпиль ипокрианского храма.

– Спасибо, заинька, – растянув губы, поблагодарила Хольда.

– Обращайся, – сказала Мрачная Горничная, и череп на ее подносе застучал зубами.

Хольда возвела глаза к небу, покачала головой и пошла вдоль улицы. Когда они отошли достаточно далеко, Флинн негромко произнес:

– А я и не знал, что у граффити кроме прозвищ есть имена.

– Имя есть только у Мрачной Горничной. Она потребовала его у Графа Л, ведь «я не просто рисунок на стене, я личность, и поэтому требую к себе подобающего отношения». – Хольда довольно умело изобразила тягучий голос Мрачной Горничной.

Оказавшись напротив детского приюта, Флинн уже был готов перейти дорогу, но Хольда не остановилась, а пошла дальше.

– Куда ты? Приют же там, – растерянно сказал он.

– Нам будет удобнее наблюдать за всем с крыши.

– Но если опустится туман, то на его фоне будет трудно заметить дым.

– Поверь, этот дым ты сможешь заметить даже с другого конца Инферсити, – серьезно ответила она, открывая обшарпанную дверь одного из жилых домов.

Хольда быстро преодолевала пролет за пролетом, иногда перескакивая через две ступени, и Флинн, глядя ей в спину, думал, что она сейчас напоминала стрелу, которая летела точно в цель. У него промелькнула мысль, что душа стрелы не просто так выбрала ее в напарники: они были чем-то похожи. Значит, и змей выбрал Флинна по той же причине? Интересно, что же у них общего?

Перед глазами проносились похожие друг на друга двери, да и люди за ними, наверное, проживали похожие жизни. В детстве, смотря ночью на желтые окна квартир, он верил, что за каждым происходило что-то невероятно увлекательное, и только немного повзрослев, он с грустью понял, насколько же был наивен. И все же… в его груди поселилось клубящееся угрюмое чувство – зависть. Флинн завидовал всем этим людям: он бы сейчас отдал все что угодно, чтобы оказаться на их месте.

Когда они добрались до верхнего этажа, их ждал неприятный сюрприз. Проржавевшая дверь, на которой какая-то влюбленная парочка написала свои инициалы в окружении корявого сердца, оказалась заперта – на крышу никак не попасть. Флинн хотел предложить снести дверь с петель (для этой рухляди хватило бы и одного удара), но Хольда достала из кармана путеводитель Ариадны, приложила его к замочной скважине и прошептала:

– Открой мне путь.

Послышался щелчок, и дверь со скрипом отворилась. На крыше, лизнув щеки и нос влажной прохладой, их встретил сизый туман. Он буквально за несколько минут опустился на Инферсити, обняв деревья и дома.

Хольда подошла к краю крыши, и ее цепкий взгляд устремился в толщу тумана, но вряд ли у нее получилось рассмотреть хоть что-то: даже очертания зданий напротив терялись в сизой пелене.

– Ну и сырость, – пожаловался Флинн, спрятав ладони под мышки.

– Выпей «Дыхание дракона», чтобы согреться, – не отрывая глаз от тумана, посоветовала Хольда.