Горький шоколад

– Ты влип, просто влип… – сожалел Костя, – кто первый хоть, скажи честно?

– Если честно, то – она, конечно. Сама весь вечер клеилась, да и родители были «за». И вся деревня…

– Разыграли, значит – обобщил Мару, – спектакль.

– Не исключаю! – на редкость легко согласился Толя, – только сути это, пацаны, не меняет. Светку я не брошу. Это моя воля, мой выбор. И баста!

Дальше говорил Костя, но его никто особо не слушал. Здесь все ясно. Любовь с первого взгляда. Чтобы представить, как у них там и что происходит – достаточно посмотреть любой сериал. Но Костя был так упоен, что ничего не замечал, и слышать не хотел. Кто еще? Все посмотрели на Марка.

Но в это время, к счастью, подъехала машина, из которой выскочила Света. Цокая каблучками, подбежала и, не переставая смеяться, подпрыгнула и повисла на шее Толи. После бурной взаимной радости стали разгружать багажник, достали чемоданы, несколько сумок, тяжелые мешки с картофелем и банки с капустой.

– Зачем так много! Куда! Говорил же, просил…. – в шутку сокрушался Толя, и смотрел по сторонам, вздыхая.

Глава 7. Москва. Нина

…И тут я увидела, что к Марку подходит девушка, не то чтобы красивая, но эффектная. Марк стоит на подоконнике, смотрит вниз. Никто даже не удивляется, не кричит. В комнате Толи можно делать все, что угодно. В прямом смысле. Хоть на люстре висеть. Они о чем-то говорят, а потом уходят. Вот так! Я падаю еще глубже, стараюсь схватиться хоть за что-нибудь. Но никакой надежды, ни малейшей. И все-таки собираю все силы, иду следом, в коридор. Более того, прощаюсь, как ни в чем не бывало. Вроде как улыбаюсь и даже смеюсь.

У друзей Толи есть отвратительная привычка: они постоянно смеются. После каждого слова щелкает звуковой прицел: «хи-хи». О чем бы речь ни шла, хоть о смерти – натянут полукруг улыбки. Не лица – античные трагикомические маски. Кажется, будто песок, по которому ты ступаешь, глухо сыпется в расщелины камней.

Но я – как все. Смеюсь. Просто и легко. Тут подходит Света и, вскинув брови, удивилась:

– Как, все, убежал?! Не успела…

Мы смотрим в окно и машем руками: «Пока, хи-хи, пока…» Но Марк идет с той девушкой, низко опустив голову. И не догадывается посмотреть, оглянуться! Света стучит пальцами по стеклу. Не слышит.

– Вечно этот Костя с проблемами, – говорит она. – Одни проблемы! Как-то раз возила Костю в деревню к гадалке, ну, помогла ему. Он болел. Так хорошо, теперь здоров, чего еще? Так он еще раз к ней приехал. Будущее узнать. А гадалка – она не просто так, типа бабушка с приметами. Она – фирменная ведьма.

– Что, кто…?

– Вот с тех пор Костя от Марка не отстает, с собой зовет. А мне письмо отдать надо. Который раз убегает… уже месяц. Надоело!

Интересно, что за Костя? Присмотревшись, замечаю, что рядом с девушкой идет высокий парень в черной шапке и клетчатой куртке. Более того, они (!) держатся за руки. Марк – он как бы отдельно немного. Стоп. Сразу не поняла. Вот глупая! Будто затмение нашло!

– Конечно, Костя с Марком старые друзья, – говорит Света, – но как бы мне письмо отдать, да незаметно… Вопрос.

Тут в магнитофоне зазвучал медленный блюз, и я, разыскав Мишу, потянула его танцевать. Мы неплохо двигаемся, несколько базовых движений плюс импровизация. В заключение он меня обхватывает, я подгибаю ноги в коленях и откидываюсь так, что волосы почти касаются пола. Мы кружимся слишком быстро, в глазах начинает рябить. Весь мир разлетается на мелкие осколки, словно чашка. Яркие брызги. Квадратики на куртке. В каждом по Косте. Но Костя в куртке, а потому на ней в свою очередь – квадраты, и вновь Костя, и вновь куртка, и вновь… Бесконечно, постоянно… Нет! Неожиданно в глубине последнего квадрата куртки обозначился предел. И первородная темнота. Теплая и глухая.

– Тебе плохо? – услышала над головой, – Ни-и-на…

Что было потом, не очень помню. Мы сидели на диване со Светой. О чем-то разговаривали. Не успели толком познакомиться, как уже задушевные подруги, пьем сладкий чай, восхищаемся Пушкиным и делимся самым сокровенным, мыслями о любви (пока еще абстрактно). Мне нравятся ее спокойные голубые глаза и волосы, собранные в строгий пучок. То, что раньше казалось бледным и невыразительным – теперь овеяно тайной и словно светится изнутри. Жаль, что такая девушка досталась посредственному и, в общем-то, скучному Толе.

А вот и мой брат. Спрашивает, как я себя чувствую, предлагает пойти домой, а то ведь еще сумки надо будет собрать, вечером поезд в Москву. Дома ждет библиотечный «Гамлет» на тумбочке, рядом с печеньем и заколками. Синие и темно-розовые фиалки в глиняных горшках. Я буду читать, валяясь на кровати, и грызть печенье. Так незаметно засну. А там и новый день, новые встречи. Другая жизнь.

Наступят майские праздники. Снова поедем к бабушке. Представляю, кругом все расцветет. Просто море красных тюльпанов! Яркий свет, зеленая трава, по которой я обязательно пробегусь босиком. Пусть даже в центре города – все равно. Сниму туфли и помчусь. Еще мы можем пойти с Марком на берег Лихоборки. Сплету для него венок. И для себя. Их можно кинуть их в воду, как в песне, посмотреть, что будет дальше. Поплывет венок – или утонет. Грустная песня! Не надо. Лучше бегать наперегонки и веселиться. Поиграть в мячик. Это так здорово! Зеленая лужайка, одуванчики. Мяч, синий с белой полосой летит в небо, тоже синее, так высоко – прямо в облачный кудряш и, прикоснувшись, возвращается. Ты ждешь, запрокинув голову. Следишь. Потом прыгаешь, чтобы уж скорее, чтобы точно – и небо мчится навстречу, смещая горизонты миров. Мгновение – мяч в руках. Твои волосы развиваются и щеки горят. Скорее, скорей! Марк, лови!

….Но, довольно мечтать! Сейчас-то я в Москве. Все хорошо, не могу понять одного: почему он не позвонит, почему не напишет? Стараюсь не плакать. Чаще играю с сестренкой Полей, строим из кубиков домик.

Каждый вечер мы ходим гулять в ближайший скверик и кормим там голубей. Поля немного подросла. Уже знает алфавит и несколько серьезных стихотворений про войну. И все-таки я так удивилась, когда Поля вдруг выдала такое:

– Сияет солнце, волны блещут,

На всем улыбка, жизнь во всем,

Делевья ладостно тлепещут

Купаясь в небе голубом.

А ведь это правда, не смотря ни на что… Как-то раз я проснулась рано утром. Точнее, всю ночь не спала. Последнее время так часто бывает: закрываю глаза и погружаюсь в какую-то сонную ликующую бездну, в которой весна, пушистые почки деревьев и мягкий, прозрачный свет соединяются в единое целое, я парю в этом пространстве, сладко пахнет сирень, шумит теплый ветер. Но при этом знаю, отчетливо представляю, что лежу сейчас в кровати и не могу заснуть по-настоящему. Внизу, на первом ярусе, крепко спит Поля. За стеной родители. Миша, может быть, сидит с книгой, ему так нравится, или в Интернете опять завис; слушает в плеере музыку. А ветер все громче, и птицы поют. Полуявь-полусон… За окном уже светает, в комнате розоватый полумрак.

Наверное, что-то подобное чувствует человек, когда умирает. Так странно представить, неужели я могу умереть? Просто взять и… долго, может быть, тысячу лет, а то и больше, скучать под землей, в деревянной коробке. Раньше я очень боялась смерти, старалась не думать. Но теперь все изменилось. Ведь и на том свете мы с Марком сможем гулять по райским кущам и собирать цветы. Прямо-таки райским? Всегда поражает собственная наглость. Ну, или где-то еще, в других местах, как ни грустно это звучит.

Хотя… дерзкая идея, но не могу не думать, не сказать себе. Иногда мне представляется, что ада… не существует. В прямом смысле. Вы возмущены и обижены? Как неужели, все грешники останутся без наказания? Ну, а, по-моему, это было бы здорово. Вполне возможно, что так и есть.

Как-то раз, поджидая Мишу и Полю, я прохаживалась дворами. Только что прошел сильный дождь, дорога блестела голубыми прозрачными лужицами, а по деревьям и кустам, словно бусы, ползли живые капли. Тронь веточку – обрушится град. Не удержалась, подергала пару кустов и вся промокла. А еще ноги промочила – до колен. Одну лужу лень было обходить, решила перепрыгнуть. Так. Зажмурила глаза, разбежалась… Бац! В самый центр угодила. Стыдоба. На самом деле.

Тут послышался колокольный звон, размеренный и густой, словно дым над крышами. Печальный звук мягко опускался в наш мир и, дрогнув, растворялся.

Захотелось вдруг помолиться, я зашла в церковь. Поднялась по белому крыльцу и оказалась в таинственной темноте. На улице было так ярко и свежо, кричали воробьи, сияли лужи, нарядные дома водили хоровод, а пышные облака в синем небе весело толпились, словно барашки. Всего минуту назад. Теперь я стояла одна. Полная тишина, как под землей. В глубине, перед алтарем, мерцают лампады. Вокруг строгие лики икон, уходящие ввысь, под купол. И тут, на скамейке посередине храма, я вижу гроб. Незнакомая мертвая женщина с белым венчиком на лбу медленно плывет в спокойном сумраке, сжимая в руках бумажную икону. Несколько красных гвоздик. Вот и все…

Когда я вышла на улицу, ничего не изменилось. Все также, весело и звонко, бежали ручьи, кипели машины, и цвел жасмин. Не было сил думать о чем-то другом, грустить или мечтать. Только весна, чувство свободы. Рассвет среди ночи. Еще немного, совсем чуть-чуть, и будут майские праздники. А это значит, что…

Глава 8. Слово в похвалу старости. Людмила Петровна

Я утратил всякие надежды относительно будущего моей страны, если сегодняшняя молодежь возьмет в свои руки бразды правления, ибо эта молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна. (Гесиод)

Наконец-то поставили новый замок. Людмила Петровна еще раз проверила, любуясь. Засов вылетал из корпуса почти автоматически, стоило только руку поднести. И громко лязгал, вонзаясь в пространство. Дополнительная щеколда выскакивала при желании. Это был не замок, а настоящий, очень крутой, воинственный агрегат. Крепкое войско, вооруженное пиками и стрелами. Пусть маленькое, но конкретное противостояние наступающему концу света.

О том, что мы живем в последние времена, свидетельствовало буквально все, от стакана на кухонном столе до затмения в небе и нелепой гибели Васи. С тех пор, как Сталин уединился, а случилось это еще в прошлом веке, на заре человечества, мир покатился вниз и стал тонуть, точно брошенный в море камень. Буйная трапеза прервалась. Крякнув, вождь, поставил поднос земли на слонов и вышел из мира живых быстрым шагом, и мясо не доел, и брагу не допил. Все бы хорошо, но слоны принялись танцевать буги-вуги и громко трубить, запрокинув голову. Атланты со скрипом повернули голову: что происходит? Качнулась земля. Города и села, моря и пустыни, квартиры и дачи посыпались вниз. Нужно крепче держаться, хоть за фонарный столб. Уцелеть в мировом Хаусе – одна из важнейших задач, поставленных перед человечеством.

Но существует некий заговор. Наташа все твердит про черный квадрат. Вздор! Квадрат – всего лишь геометрическая фигура, и к слонам не имеет никакого отношения. Математикой Людмила Петровна никогда не увлекалась. Она считала, что нужно смотреть в корень действительности, а не школьными вычислениями заниматься. Когда облака падут на землю, точно отклеившиеся куски ваты, солнце станет тусклым и серым, а с земли отшелушится тонкий покров асфальта, обнажая скрытые бездны и топких, похожих на кисель, огромных слонов – тогда затухнут все фонари и наступит конец света. Все это просто и реально, без арифметического вымысла.

В телевизоре об этой опасности совсем не говорили, делали вид, мол, все у нас хорошо: развиваемся потихоньку, прогресс старательно внедряем. Но по некоторым приметам Людмила Петровна вычисляла всю скрытую информацию. Например, Рафат, горячий выходец с Кавказа. В кармане у него несколько ножей, которыми он машет при каждом удобном случае. А также, без случая, если просто захочется. А хочется ему это регулярно, как в туалет.

Вася же был простым парнем из деревни. Играл на гармошке, любил девушку Анюту, колол дрова и водку пил. Открытый, добрый, молодой. Кудрявый и с румянцем на щеках. Теперь его нет, а Рафат скрылся, нырнул в самолет – и – прощай мама, на Куличиках меня ищите. Самое печальное, что в тот самый день в ночном клубе присутствовал и любимый внук Людмилы Петровны. Он сидел за соседним столиком в гриме. Не смотря на подвязанную бороду-лопату и парик, Людмила Петровна сразу узнала, ведь сердце не обманешь. Нож Рафата летел над Марком, а также над столом и графином с рябиновой настойкой, над официантами, испуганно застывшими в своих белых нелепых фартуках, над бездомным щенком, скулящим перед дверью, над геранями и грязью, витками дорог летел и блеском фонарей – над всей Россией, сверкая лезвием.

На другой день Людмила Петровна несколько раз пыталась навести Марка на разговор, но все безуспешно. Делиться внук не хотел, только отмахивался. Понять его можно, как ни крути, а в криминал он ввязался, да еще в какой! И все-таки любая тайна имеет свой предел. Тем вечером Людмила Петровна вновь увидела Марка в телевизоре, только уже по-другому: в образе красавчика-артиста. Под нос (кстати, тоже накладной) он приклеил щепотку рыжих усов, а кучерявый парик был сделан из овечьего тулупчика тети Тони. «Ай-яй-яй – вздохнула Людмила Петровна, – хороша была одежка, грела. Лучшей не было в селе. Так нет, обязательно нужно общипать… Тоня-то и не знает, может».

Новоявленный артист стоял на площади и митинговал. Потом кадры сменились, показали родную деревню Васи, широкую реку и домик в три окна. В одном из окон сидела Анюта и горько плакала, прижимая к лицу белый платок. В небе плыли облака. Больше ничего не происходило. Людмила Петровна подумала про Толю Маслова и догадалась, что он также был знаком с Васей. Не то чтобы дружил, но пересекался в городе пару раз, когда тот приехал на заработки.

Самое страшное в этой ситуации не то, что Рафат имеет несколько человекообразных копий, таких же отморозков как и он сам, владельцев клубов и торговых центров, а то, что нож продолжает лететь, цепляя все на своем пути.

Остановить запущенное лезвие почти невозможно, ведь слоны, покачиваясь в медленном танце, несут наполненное блюдо земли хозяину и печально трубят, а Сталин спит, знать ничего не хочет. Чем бы его развеселить? Изгибая тонкий стан, красавица звонко ударяет в бубен и легко прыгает, вытянув носок. В ее пышных волосах сияют звезды, белые руки скользят ветром снежным, лепестками весенних бурь, а улыбка – как месяц, плывущий из тумана. Мгновение. Подленько мурлыкая, коричневый месяц выгибается Рафатом, вынимает из кармана ножик и, ухмыляясь, кидает сквозь время и пространство. В неопределенную точку планеты. Почти наугад.

В подъезде раздался крик. Марк стоял, прислонившись лицом к стене, и тонкая струя крови стекала на пол.

Глава 9. Идиллия. Тетя Тоня

За целый день тетя Тоня не присела ни разу. Рыхлила грядки, сажала сельдерей и картошку, кормила козу и гоняла кур, глупых пеструшек, которые подрыли плетень и теперь по одной, осторожно, выбирались в огород. Петушок скучал на заборе, гордый и недоступный. Облизываясь, на крыльцо вышла брюхатая кошка и уселась на верхней ступени. Прищурилась.