Белая ворона

Вскоре лето снова начало предъявлять свои права на юг. Уже почти год я не видела своего княжича. Но моя любовь не просто не остыла, она стала, казалось, только ярче. Уже несколько раз я порывалась отправиться к нему на север, но он умолял меня этого не делать. Клялся, что скоро вернется, и я верила его клятвам. Да и жизнь моя с обретением наставника уже не была такой невыносимой, как раньше.

И вот в один из таких дней, когда пышная молодая зелень укутала лес, а солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь листья, затеяли чехарду на крыльце домика в лесу, наставник заболел. Сначала он отнекивался, уверяя, что это просто простуда. Что ягоды и настойки помогут. Но уже через пару недель стало ясно, что его состояние становилось только хуже. Он все чаще лежал, сраженный приступами бесконечного кашля. Ему не помогало ни одно из снадобий. Все, что приносила или пыталась сделать я, его тоже не спасало. Он увядал. Этот сильный духом и телом человек уходил из жизни, и это было очевидно уже через месяц.

Занятия прекратились. Но я по-прежнему приходила к нему и подолгу сидела рядом у постели, рассказывая о себе или читая трактаты по травам. Иногда отрабатывала удары на его глазах, это его развлекало и, по-моему, успокаивало. Наверное, в эти моменты он не чувствовал себя бесполезным.

Так прошел еще один месяц. Месяц, полный боли, полубредового состояния и тяжелого неумолкающего кашля.

– Магнетта! – позвал меня наставник.

Я оставила на кухонном столе котелочек с бальзамом, который готовила сейчас. Быстро вытерла руки, измазанные в травяном соке, о полотенце и быстрым шагом направилась к нему. Все мое существо вытянулось в струну. Я уже несколько дней чувствовала в доме особый холод. Холод, который приходит не с зимнего порога, не из раскрытой форточки, а откуда-то намного глубже. Откуда-то извне.

– Да, мастер, – отозвалась я, подойдя к кровати поближе и поправляя подушку.

Старик поднял на меня свои затуманенные болезнью глаза, и я заметила в них застывшие слезы. Он уходил. И я была последней, кто проводит его в этот путь. И мне было до одури грустно. Он был в моей жизни так мало и так много. Эти несколько месяцев стали глотком свежего воздуха. Чистого, лесного и такого доброго. Я до боли прикусила щеку и мягко улыбнулась.

– Вам что-то подать?

Он тяжелыми трясущимися руками начал снимать с шеи медальон, и я помогла ему.

– Возьми, – прохрипел мастер и снова закашлялся. В моих руках оказался тяжелый и теплый медальон. Он был необычной формы, точно половинка солнца, заходящая за горизонт. Полукруг и ломаные лучи, рассыпающиеся по верхней его части. – Это принадлежало твоему отцу. Ты так на него похожа.

Я снова мягко улыбнулась. Я отлично знала, что совершенно не похожа на короля, и что-то внутри меня заставило покачать головой, прежде чем я подумала, что не стоило спорить с умирающим.

– И даже то, какая ты правдорубка, – новый приступ кашля. Я совершенно запуталась. Король умело играл словами и, хотя его точно нельзя было назвать лжецом, правдорубом не был. – Он тоже никогда не думал, прежде чем говорил. За это его и казнили. Ты так похожа на моего мальчика, так похожа, – продолжал бормотать он и потянулся ко мне своей рукой.

Я наклонилась ближе, и старик погладил меня ладонью по щеке. Слеза все же сорвалась с моих ресниц и прокатилась по могучей, но такой слабой сейчас ладони старика.

– Так хорошо, что я тебя напоследок узнал.

– Вы еще поправитесь, – хрипло сказала я, выдавливая из себя слова, но он лишь улыбнулся в ответ на мою очевидную ложь.

– Не пытайся врать, будь такой, какой задумано.

Больше он ничего уже не сказал. Кашель продолжался еще несколько часов, пока хозяин домика в лесу не затих окончательно. С его смертью внутри меня что-то надломилось. Последние месяцы он был моей опорой, а теперь ее у меня отняла болезнь и эта холодная неуютная зима. А еще жег кожу медальон, что я спрятала под платьем. Что он говорил перед тем, как уйти? Я похожа на отца? Но разве я не копия матери? Наверное, старик просто бредил… Бредил перед тем, как оставить этот мир, что так несправедливо с ним обошелся.

Я сложила для него погребальный костер, потратив на это весь день. Сначала хотела попросить помощи у стражников или у кого-нибудь в городе, но потом поняла, что должна сделать это сама. Я перетаскала все дрова из дровника и с округи, какие смогла найти. Потом с трудом вытащила тело наставника из дома, используя одеяло как волокушу. И наконец, уже в ночи, подожгла костер, провожая сэра Персиноля в последний путь. Таким образом я хотела отдать должное этому сильному духом и телом человеку. Так пусть душа его покоится с миром, развеявшись с дымом на родной южной земле. А домик… Домик теперь станет моим убежищем. Он и без его великого хозяина все еще способен уберечь меня от внешнего мира, в который я все меньше хотела возвращаться.

Добравшись до замка после такого непростого дня, я долго не могла прийти в себя. Мне не давало покоя то, что старик говорил перед смертью. Какая-то мысль назойливой мухой крутилась прямо перед носом, но у меня не было возможности остановить ее и разглядеть получше. «Ты так похожа на моего мальчика, так похожа». Спустя неделю, не выдержав этого гула в голове, я решила попытаться найти ответы сама.

В первую очередь я направилась в библиотеку. Хотела найти «Книгу южной аристократии», в которой велся учет всей приближенной к королевской семье знати. Персиноли тут точно были, я это знала. Быстро листая страницы большого фолианта с нарочито роскошной обложкой, я не заметила, что в библиотеку зашла Сильвия.

– Давно тебя не видела, – поприветствовала она меня, присаживаясь рядом. Я подняла на нее глаза и, улыбнувшись, кивнула в знак приветствия. Отвлекаться не хотелось. Однако я заметила, что она была какой-то печальной и задумчивой. – О ком ты хочешь узнать? – вновь подала голос сестра, явно желая завести со мной разговор.

– Пытаюсь найти род Персиноль, – ответила я и наконец перестала листать, отыскав нужную страницу. Изон, Нордиль, Муринал, Фигелиан. Я замерла, найдя имя наставника и ниже – последнее имя в этом роду. – Сэр Иссион Персиноль, – полушепотом прочла я вслух и заметила, как вздрогнула от имени Сильвия. – Что такое? Знакомое имя?

Сестра нахмурилась и как-то вся напряглась.

– Он был личным рыцарем мамы еще до того, как ты родилась. Зачем ты ищешь информацию о нем? Не надо.

– А почему не должна? – напряжение точно студень повисло в воздухе. – Куда он пропал? За что его казнили?

С каждым вопросом старшая принцесса незаметно сжималась, точно готовясь к удару.

– Его казнили за измену родине, и это все, что тебе нужно знать, – холодно отрезала Сильвия и, встав с кресла, направилась к выходу, однако у самой двери все же обернулась и мягче повторила: – Не надо, Магнетта.

Она вышла из библиотеки, оставляя меня в полном непонимании происходящего.

«Такой же правдоруб, как и ты», – звенел в голове голос наставника. «Никогда не думал, прежде чем говорил» – я пыталась отмахнуться, но голос становился все громче, точно пытаясь достучаться. «Ты так похожа, так похожа» – нет! Я похожа на маму… ведь так?

– Я бы хотела увидеть портрет мамы в моем возрасте, – сказала я ключнице Огайне, едва ее нашла.

– Да, госпожа, но ее портреты хранятся в кладовке, придется подождать…

– Прямо все портреты? – перебила я служанку. Она на мгновение задумалась, а потом подтвердила мою догадку.

– Нет, не все. Несколько есть в ее комнате.

– Тогда дай мне ключ от ее комнаты.

Сегодня я была резче, чем обычно. Я устала, и меня выматывало это чувство, что я упускаю что-то чертовски важное. То, что лежит прямо у меня под носом. Огайна подала мне ключ и поклонилась. Поблагодарив старую ключницу, я отправилась в комнату к маме. Я не была там с самой ее смерти. Щелкнув замком двери, я шумно выдохнула и вошла в комнату.

Здесь все было как прежде. Будто мама и не умирала. Будто и не было этих двух лет без нее. Слуги держали все комнаты в замке в идеальной чистоте. Мои пальцы коснулись нежной ткани балдахина, пробежались по ажурной спинке ее кровати. На этой кровати я часто лежала вместе с мамой, и она читала мне сказки. Подойдя к прикроватной тумбочке, я безошибочно достала ту самую книгу. Распахнув ее на первой попавшейся странице, я даже и не удивилась, обнаружив на ней строчки из «Легенды о белой птице».

«…И вот возвращаясь опять и опятьДевица пыталась его оправдать,И верила, что он ей все объяснит.Слепые так часто глаза у любви.
В день свадьбы девица вернулась домойСиял, словно солнце, Чужак удалойОн старшей принцессе тот ларь подарил,Достойный подарок невесте добыл.
И сердце девицы обуглилось вмиг,Из горла пронзительный взмыл птичий крик,От боли и горя она умерла,Чтоб переродиться в два белых крыла…»

Я погладила страницу, переложенную белым пером, и положила ее обратно на тумбочку. Оглядевшись, я увидела большую картину, стоящую на полу и завешенную черной вуалью. Сорвав ткань, я собралась с духом и подняла глаза.

– Здравствуй, мама, – прошептала я портрету самой дорогой мне женщины. Портрету той, кто не давал мне упасть в одиночество все мое детство. Той, кто любил меня. Той, на кого я равнялась всю свою жизнь. Слез снова не было, только улыбка. Горькая и колючая. Ее как будто ножом нарисовала на моем лице жизнь. Я протянула руку к портрету и погладила карие глаза, волны волос, родинку над губой. Потом отошла, чтобы посмотреть на портрет в полный рост. Краем глаза заметив движение, я поняла, что за портретом стоит туалетный столик с большим зеркалом. Я посмотрела на свое отражение, потом на маму и снова на себя. Поначалу я видела именно то, что и думала. Те же волосы, те же глаза. Только вот разрез другой. И форма носа. И нижняя часть лица совсем не похожа на маму… С каждой новой обнаруженной деталью я с ужасом понимала, что не так уж и похожа на королеву. Да, у нас у обеих цвет глаз и волос совпадает, да и только. Я не похожа на маму. Я похожа…

«Ты так похожа на моего мальчика», – голос наставника снова ворвался в сознание, и я, пошатнувшись, подошла к зеркалу, чтобы опереться о туалетный столик. На столике я увидела шкатулку. В голове тут же возник образ нежных маминых рук, что часто гладили ее. Перебирали украшения, хранящиеся в ней. Но сейчас мое внимание привлек узор на ее крышке. Там было солнце. Солнце, половинка которого висела у меня на шее. Словно в бреду, я сняла кулон и вложила его в выемку. Медальон ожидаемо вошел с тихим щелчком. Снизу раздался еще один. Второе дно. Потайной ящик шкатулки распахнулся неожиданно, и, точно осенние листья, по полу разлетелись рассыпавшиеся письма.

Я молча опустилась на колени и, собирая их, с ужасом ловила строчку за строчкой. «Милая моя Лилария, как жаль, что встретились мы с тобой так поздно»… «Я так устал молчать, хочу прокричать всему миру о нашей любви»… «Я так счастлив, что у нас будет ребенок»… «Даже если мне придется уйти, у тебя будет часть меня». И подпись. На каждом письме размашистым почерком. «Твой Иссион».

Бастард.

Как, оказывается, просто все объяснялось. И нелюбовь отца, и замкнутость матери, и даже ее некоторая привязанность ко мне больше, чем к другим сестрам. Я всегда это видела, но предпочитала не замечать. А теперь это все стало так ярко. Так остро. Так больно.

Я сжала письма в руках и легла на пол, свернувшись калачиком. На меня с портрета с легкой насмешкой смотрела моя мать. Королева Лилария Эриуэн фон Грандор. Та, кто затмевала солнце и заставляла луну улыбаться. Та, кто уничтожила понятие верности и чести.