Каталина

Холод ударил внезапно, вывернул наизнанку. Сразу за ним накатила слепящая, безумная жара.

– Убить оказалось проще простого. О, Каталина, это было даже… приятно. Джеймс обожал своё амаретто: прохладное, сладкое с легкой горчинкой. Забавно, как некоторые всю жизнь любят то, что в итоге их убивает. Подсыпать цианид не составило труда, ровно столько, сколько нужно, я ценю точность. Он взял бокал с моих рук, посмотрел так доверчиво, так до бесконечности глупо… и сделал глоток. Сложнее было не рассмеяться, когда он начал задыхаться. – Джулия прикрыла веки, наслаждаясь вкусом собственных слов. – Боже, этот тонкий запах горького миндаля… я всегда его любила.

Каталина застыла, не в силах вдохнуть.

Мать продолжала, как привычную светскую беседу:

– Но действовать из тени оказалось куда сложнее. Настоящая работа началась позже – жить у всех под носом, в собственном доме, и наблюдать, как никто не замечает меня. Однажды я почти допустила ошибку. Вы только прибыли. Забегая в дом из сада, я поцарапала ногу о ржавую ограду, несколько капель крови остались на дорожке. Твой недалёкий Джон их заметил, но даже не сопоставил очевидное: в таком климате кровь исчезает быстро из-за влажности, а если следы почти свежие – кто-то рядом.

Если бы он только догадался – разнёс бы дом, спустился в подвал и нашёл меня там, в моей тихой норке, где я жила всё это время, пока вы разгуливали наверху, уверенные, что дом принадлежит вам. – Она ухмыльнулась, скользнув взглядом по Каталине.

– Но мне нравится твоя окружённость глупцами. Такое соседство упрощает мне задачи. Возьмем Марка. – Её взгляд опустился на тело. – У него хватило бы ума понять, кто я, он был сообразительным. Но он был так одержим тобой, что забыл думать. Когда понял, что культ нацелился на твою драгоценную персону, впал в панику. И решил «спасти» тебя. Ах, эти влюблённые идиоты.

Она шагнула ближе, и её голос стал почти шёпотом, сладким, как яд:

– Но первой моей жертвой, конечно, был Томас Миллер. Он не знал, что уже на крючке. Не знал, что каждый его шаг я продумывала заранее. Он просто… слетал с катушек. Подбрасывала дровишки, в виде писем с угрозами. Я наблюдала. Как в его голосе начинает дребезжать паника. Как он перестаёт узнавать своё отражение. Как разум, ещё недавно крепкий, рвётся по швам. Это было честной платой. За его отца, который сжёг мою мать. За его собственную маниакальную потребность «исправить» меня. За то, что он не понял простого слова «нет». И вскоре, я нанесла ему визит в Уиттингем… смертельный.

Каталина смотрела на свою мать – на женщину, чьё лицо было ее собственным отражением. Только в матери эти черты были каменными, стерильными. Внутри них пустота, как в давно закрытом погребе. Убийца. Манипулятор. Женщина, которая притворилась мёртвой, чтобы продолжить игру. Каталина осознала: ничего в этой истории не было ошибкой. Всё было следствием выбора. Ее мать стояла перед ней живой, но абсолютно мёртвой.

***

– Я хочу, чтобы мы вместе управляли культом, – сказала Джулия, таким мягким, почти домашним голосом, будто делилась рецептом пирога. – С твоей силой и моим разумом мы станем непобедимы. Мир падёт к нашим ногам. Ну? Ты готова? Мы же семья, Каталина.

– Нет, – ответ прозвучал тихо, но в нём не было ни тени сомнения. – Мы не семья. Я – живая. А ты… нет. Даже если стоишь здесь из плоти и крови.

Лицо Джулии едва заметно дрогнуло. Она подняла брови: легкое, почти скучающее движение.

– Хм. Значит, вот как… Приветствие вышло не таким радушным, как я ожидала. Я ведь предупреждала тебя. Наставляла. Подсказывала. А ты реагируешь так… холодно. – На секунду её улыбка стала шире, опаснее. – Теперь я даже сомневаюсь… любишь ли ты меня – свою маму?

Каталина молчала. Её взгляд был острым, режущим. Джулия раздражённо вздохнула, как будто дочь снова испортила ее планы.

– Что ж. Тогда перейдём к действительно важному. Ты должна мне помочь. – Джулия произнесла это без нажима, лениво, будто речь шла о каком-то пустяке. – А потом можешь делать что хочешь, идёт?… Не советую отказываться.

Она чуть прищурилась, словно вспоминая.

– Моих подопытных мышек вы, конечно быстро утащили, но я не слишком расстроилась. – Легкая, почти светская улыбка. – По дороге я встретила кое-кого другого, намного более ценного.

Пауза тягучая, будто капля крови, стекающая по стеклу.

– Твой очаровательный друг Коэн у меня, такой прекрасный когда без сознания.

Каталина застыла. Внутри что-то резко дёрнулось и замерло. Слишком тихо. Она сжала ладонь так сильно, что ногти пробили кожу, оставив горячие, болезненные линии.

– Ох, милая, зачем же ты портишь свои руки? – Джулия посмотрела на неё с материнской нежностью, от которой хотелось отступить и вымыть кожу до крови.

Она смотрела на Каталину так, как смотрят не матери – а люди, которые любуются искусством.

– Я знаю, кто он. – Голос её стал бархатистым. – И, представь себе… впервые за очень-очень долгие годы я тобой восхищена.

Она медленно шагнула ближе.

– Соблазнить демона… – она протянула слова. – Влюбить его в себя так, что он готов не просто умереть, а сгореть в гневе Божьем, лишь бы быть рядом с тобой. Это, Каталина, достойно моей похвалы.

– Что ты хочешь от него? – голос Каталины сел, стал шершавым.

– Его силу, разумеется. Его власть. – Джулия легко пожала плечами. – А ты идеальный проводник. От него – ко мне.

– Кто я для тебя, мама? – горько спросила Каталина. – Зачем всё это? Я для тебя… всего лишь инструмент?

На мгновение выражение Джулии смягчилось. Но это не было состраданием. Скорее раздражением. Как будто дочь никак не может понять её.

– Ты – моя нежная лилия, – сказала она. – Я спасала тебя всю жизнь. Ты была хрупкая, как стекло. Я боролась за каждый твой день. И как любая примерная дочь ты обязана помогать мне и слушаться.

В памяти Каталины мелькнуло детство – резкое, болезненное.

…

– Не плачь, Каталина. Слёзы делают тебя слабее. Ты хочешь быть слабой?

Маленькая Каталина отрицательно мотает головой – испуганная, послушная, сжимающая кулачки до белых костяшек. Она не понимает, чего от неё хотят. Она просто хочет, чтобы всё закончилось. Мгновение и резкая пощёчина рассекает щёку. Хлопок кожи отдаётся в ушах, удар пришёлся прямо по виску. Глаза наполняются слезами, горячими, стремительными – и сразу же запретными. Мать смотрит сверху вниз – холодно, внимательно, проверяет её на прочность.

Каталина стирает слёзы тыльной стороной ладони. Маленькая. Одинокая. Уже учится быть камнем. Уже учится молчать.

– Вот так. Хорошо. Не показывай боль. Никогда.

…

Настоящее ударило обратно, точно в грудь.

– Почему Лондон? – спросила она прямо. – К чему этот спектакль?

Джулия наиграно закатила глаза, как будто рассказывала что-то забавное.

– Лондон красивее. И Джеймс так хотел приехать к тебе, вот и приехал. И… там было удобнее начать свой план.

– Ты не делаешь ничего просто так, для чего это было нужно?

– Знаешь, меня ужасно раздражала эта девчонка рядом с тобой, как там ее, Аника. – Джулия прищурилась. – Такая хорошая. Такая правильная. Я видела, как ты меняешься рядом с ней. Становишься мягче. А мне это было не нужно.

Каталина хмуро всмотрелась в лицо матери.

– Ты и ее хотела убить?

– Не только, – Джулия улыбнулась. – Я знала, что она поедет за тобой куда угодно. Жертва во имя дружбы – совершеннейшая приманка. Почти библейская. Принести себя в жертву ради подруги… разве это не красиво? Я хотела посмотреть, как она делает выбор. Чтобы ты смотрела.

Джулия подошла ближе. Их глаза встретились – будто зеркало смотрело в зеркало, только в одном отражении теплилась жизнь, а в другом зияла пустота.

– Я сделала то, что должна была, – сказала она тихо. – Теперь очередь за тобой. Ты должна закончить. Ты должна быть благодарна, что не умерла на лужайке церкви. На руках… своего брата.

Каталина похолодела.

– Любой ценой? – спросила она, почти шёпотом.

– Да. – Ни колебания, ни паузы.

– Ты… чудовище.

– Как и ты, милая. Все демоны знают Библию наизусть, но они никогда не станут святыми.

Она наклонилась ближе. – Ты возьмёшь силу демона. Разорвёшь вашу связь. И станешь той, кем должна была быть. Хищником. Моим созданием.

– Если тебе так нужна его сила, – Каталина почти сорвалась на хрип, – ты могла провести ритуал сама.

– Могла, – легко согласилась Джулия. – Но энергия демона убивает любого, кто к ней прикоснётся. Кроме тебя. Ты – единственная, кто не сгорит.

– Ты хочешь, чтобы я… убила его? Забрала силу? И потом… выполняла твои приказы?

– Именно, доченька, – произнесла Джулия.

Как будто речь шла о перестановке мебели, а не о чужой жизни.

– Он – звено между мной и абсолютной властью. Если не сделаешь ты, он сломает тебя. И разрушит мир. А я не позволю этому случиться.

Когда она снова подняла взгляд, Джулия стояла всё так же: неподвижная, уверенная, наблюдающая.

– Пойми, моя дорогая лилия, – начала она мягко, почти певуче, – ты никому не нужна, кроме меня.

Она сделала крошечный шаг вперёд.

– Никто не любит тебя так, как я. Никто не выдержит тебя настоящую. Никто не скажет тебе правду кроме меня. Только я.

Голос её стал мягче – ложная нежность.

– Ты совершила ошибку, привязавшись к демону. Но я не злюсь. Ты просто возьмёшь себя в руки. И станешь той, кем была создана быть. Расчетливой. Холодной. Бесчувственной.

Она любовалась ею.

– Моей идеальной дочерью.

Каталина смотрела на неё – на женщину, чёткие черты которой когда-то казались ей домом. Теперь – только пустота, искусно замаскированная под любовь. И впервые за столько лет поняла: мать никогда не любила её. Никогда! Она была инструментом. Идеей. Проектом, но никогда – дочерью. Самый близкий человек оказался тем, кто разбил ей сердце ещё до того, как она узнала, что оно у неё есть.

***

Склеп встретил их холодом. Воздух здесь стоял мёртвым, а каменные стены дышали смертью. В центре, на гладком каменном саркофаге, лежал Коэн. Без движения. Лицо похожее на белый мрамор. Ни дыхания, ни тени жизни. Каталина шагнула ближе, не веря своим глазам.

– Он… жив?

– Если это можно назвать жизнью, – ровно произнесла Джулия, – то да. Его оболочка на грани, но смерть – всего лишь пауза.

Каталина провела ладонью по камню, рядом с рукой Коэна. Склеп тихо застонал, или ей показалось. Вокруг шеи, запястий и лодыжек Коэна блестели тонкие серебряные цепи с вкраплениями чёрного обсидиана. Нити, удерживающие тьму внутри.

– Знаешь, как создавался наш культ? – начала Джулия, не глядя на Каталину. – Люди приняли своё божество, потому что Бог их оставил. А когда Бог забывает, Дьявол вспоминает. – Она кивнула в сторону Коэна. – Он пришёл в облике человека и дал им то, чего они жаждали: силу, ответы, иллюзию защиты. Они приносили ему кровь, веру, страх – все что он так любит. Их колени знали холод каменного пола лучше, чем тепло собственного дома.

Каталина слушала слова, но слышала лишь сердце, стучавшее всё громче, смотря на неподвижное тело того кто стал слишком дорог для неё.

– Но демоны… как и люди… ненасытны, – продолжала Джулия. – Им мало поклонения. Им нужно чувствовать кровь, разрушение, власть. Они обещают правду, а затем меняют правила. Их нельзя держать на цепи. Их можно только уничтожить.

Она хищно улыбнулась – почти лениво.

– Поэтому кто-то должен взять власть в свои руки. И прекратить жертвоприношения. Люди должны поклоняться тому, кто ведёт их, а не ломает. Во имя будущего. Во имя порядка.

– И ты хочешь, чтобы отныне люди поклонялись тебе? – тихо спросила Каталина.

– А кому же ещё? – Джулия повернулась. – Даже если ты заберёшь силу демона, ты ещё не готова править. Ты слишком молода, слишком наивна. Но когда-нибудь – возможно.

Она снова посмотрела на Коэна.

– Я дала людям свободу. Я закрыла двери хаосу. Я вырезала слабые звенья.

Лёгкость её голоса царапнула Каталину изнутри.

– Ты можешь помочь мне спасти город, – продолжила Джулия. – Ты можешь быть сильной. Независимой. И перестать цепляться за мужчин вроде него. Если он очнётся до ритуала… покоя не будет. Город падёт. И запомни: первой он убьёт именно тебя.

Каталина коснулась пальцами холодных волос Коэна. Лёгкое движение. Но Джулия уловила его мгновенно.

– Ты привязалась к нему – голос матери резко стал острым, как стекло. – Это слабость!

– Он был рядом со мной чаще, чем ты, – не раздумывая ответила Каталина.

Рывок, и пальцы Джулии сомкнулись на её запястьях. Холодная сила, железная, словно сама сталь.

– Ты не должна чувствовать! – выкрикнула она. – Слёзы, привязанности – всё это делает тебя слабой. Ты забыла, чему я тебя учила?!

Каталина встретила взгляд матери холодно. На лице мёртвая маска безразличия, как в детстве. Но внутри всё работало: логические цепочки, расчёты, стратегия. Нужно освободить Коэна. Отвлечь мать.

Джулия медленно отпустила её.

– Так лучше, – сказала она. – Держи лицо, моя девочка!

Каталина уже собиралась ответить, когда воздух у входа дрогнул. В проёме возник высокий, неподвижный силует Габриэля. Он шагнул внутрь почти неслышно, но движение было звериным, точным, хищным. Джулия не успела обернуться полностью. В мгновение он оказался рядом одним рывком, как вспышка. Ладонь на затылке, другая – на подбородке. Хруст шеи разрезал тишину склепа. Тело Джулии обмякло и рухнуло на каменный пол. Каталина застыла.

Габриэль поднял спокойный взгляд – спокойствие того, кто видел смерть сотни раз и уже не способен считать её чем-то отталкивающим.

– Она мертва?

– Не совсем, – тихо произнес он. – Твоя мать не так проста. Это лишь задержит её. Не более.

Он посмотрел на Коэна, неподвижного на саркофаге.

– У нас есть несколько минут, – сказал он. – После она придёт в себя. Я свяжу её. А ты помоги мне, сними цепи. Они удерживают его во тьме.

Каталина опустилась рядом с Коэном. Сознание всё ещё цеплялось за невозможность происходящего – как мать могла выжить после сломанной шеи? – но руки уже работали, будто отделённые от мысли.

Тонкие серебряные нити холодили пальцы. Она сняла первую, затем вторую – почти машинально – но чем ближе подбиралась к горлу, тем сильнее дрожали руки. Серебро будто сопротивлялось: тонкая жила света, врезанная в кожу. Каталина задержала дыхание, осторожно подцепила её ногтем и медленно, бережно, оттянула. Последняя нить. Она чувствовала, как тьма вокруг него шевельнулась.

Коэн резко вдохнул – глубоко, шумно, как вынырнувший из воды. Голова вскинулась, и в следующую секунду его глаза вспыхнули – ледяной, беспощадной яростью. Взгляд зверя, который возвращается в тело и не понимает, кто враг. Каталина застыла. В памяти всплыл голос матери, тихий, как заноза под кожей: «запомни: первой он убьёт именно тебя..» Он действительно мог. Сейчас – особенно.

Коэн, чувствуя угрозу даже в воздухе, напрягся всем телом. Его рука дёрнулась – готовая сорваться, ударить, разорвать. Каталина знала этот взгляд. Он не узнавал никого. Существовал только инстинкт.

И всё же она рискнула. Она легко коснулась его руки, почти невесомо. Не чтобы остановить. Просто чтобы напомнить.

– Коэн… – прошептала она едва слышно.

Он резко повернул голову. Злоба была в нём ярким, жадным огнём. Он смотрел на неё так, будто пытался решить, кем она была: угрозой или спасением. Но когда их взгляды сцепились, в его глазах что-то дрогнуло. Ярость не ушла – она просто… изменила направление. Словно он вспомнил. Или узнал её по запаху, по глазам, по той тьме, которая всегда тянулась к ней. Он рванулся. В одно мгновение. Схватил её за талию, притянул так резко, что у неё перехватило дыхание. Его руки были горячими, сильными – почти до боли, боялся, что она исчезнет, если ослабит хватку хоть на миг. Каталина успела вдохнуть его запах – холод, туман, что-то металлическое, и под всем этим – его собственный.

– Ты… здесь, – выдохнул он, почти с отчаянием.

Её пальцы сами нашли его лицо – острые скулы, напряжённая линия челюсти. Он закрыл глаза на одно короткое, болезненное мгновение. А затем поцеловал её. Жадно. Глубоко. Он слишком долго провёл во тьме и нашёл свой единственный свет. В этом поцелуе не было нежности, только страсть, голод, возвращение к жизни. Он проверял, что она настоящая, живая, принадлежит этому миру, а не тому, где он был. И Каталина ответила так же, со всей той тьмой, которая всегда жила под её кожей.