По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Против течения. Избранное
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
не вырывались. Как легко. Как просто.
Она лежала навзничь, запрокинув
лицо к стене, губами улыбаясь —
и горлышко синело. Как легко!
Ей умирать во сне не больно будет.
Побьётся вяло, а потом затихнет
и вытянется телом, и с ладоней
исчезнут знаки. Просто и легко.
Спи, милая. Тебе не будет больно.
Никто т в о е й м и н у т ы не увидит,
никто не притворится скорбным, радость
никто в глазах обманчивых не спрячет,
не засмеётся. Сам тебя омою,
и в чистое одену, и оплачу.
Спи, милая. Тебе не будет больно.
Пока ты спишь, пока ты не проснулась,
прощусь с тобой. Как прежде, поцелую
изгиб локтей, излучину коленей,
виски, ладони, пахнущие летом,
лицо, глаза, и розовую спелость
сосков, и бёдер сумрачную тень.
И живота дыханье чуть живое
солью с моим дыханьем – и услышу,
как ты живёшь, как бродит кровь по телу.
В последний раз сольём дыханья наши…
Она спала, безмолвная. И молча
стояла ночь огромная, живая.
Она спала в последний раз, не зная;
не думая о смерти.
Я услышал,
как бьётся сердце ровное, а ниже
другое сердце билось…
Там, внутри,
ребёнок наш – неведомый, невинный —
спал тёмным сном беспамятства и воли,
и на меня, наверное, похожий,
он жить хотел, он властвовал:
«Не я!»
Неведомый, невинный…
И впервые
стал смысл понятен слов о пуповине,
которой мать с дитём обручена, —
живём, её не чувствуя, не видя,
но будет час – и в муке сердце рвётся,
захлёбываясь кровью (весть в дороге,
а ты – о д и н); и нет хранящей связи,
единственной, быть может, меж людьми.
Но если так,
то в час предзимья льдистый,
когда вокруг мы радостно толпились —
был человек один, и в смертной муке
душа рвалась, и стыли кровь и слёзы, —
а о н не знал – откуда боль и страх.
Как одиноки мы…
1982–1985
ЦАРСКОЕ СЕЛО
«В родной стране – родной страны не знать…»
В родной стране – родной страны не знать,
не знать в лицо ни матери, ни сына, —
цепями нас к земле не приковать —
всё те же мы: нам целый мир чужбина…
Кто дорожить свободой не отвык,
тот бредит сном, что не сказать словами, —
какие б звуки нам ни жгли язык,
какой бы флаг ни трепетал над нами!
Нам всё равно.
Под теми небесами,
где от свободы призрачно и ясно,
где чистый свет,
где вертоград прекрасный,
где луч звезды, склонившейся над нами,
мы будем славить светлыми стихами
не луч звезды под теми небесами,
не чистый свет, не вертоград прекрасный,
но – как всегда – земли тяжёлый лик,
к которой мы прикованы цепями
(какие б звуки нам ни жгли язык,
какой бы флаг ни трепетал над нами).
…Готовит Муза древнее питьё,
настоянное на печали,
даруя нам (как светел вздох её
и как легки и непорочны крылья!) —
диктуя нам, чтоб мы смелей летали
без страха высоты и без усилья.
И в сонме ангелов весёлыми глазами,
как за младенцами, следит за нами
Она лежала навзничь, запрокинув
лицо к стене, губами улыбаясь —
и горлышко синело. Как легко!
Ей умирать во сне не больно будет.
Побьётся вяло, а потом затихнет
и вытянется телом, и с ладоней
исчезнут знаки. Просто и легко.
Спи, милая. Тебе не будет больно.
Никто т в о е й м и н у т ы не увидит,
никто не притворится скорбным, радость
никто в глазах обманчивых не спрячет,
не засмеётся. Сам тебя омою,
и в чистое одену, и оплачу.
Спи, милая. Тебе не будет больно.
Пока ты спишь, пока ты не проснулась,
прощусь с тобой. Как прежде, поцелую
изгиб локтей, излучину коленей,
виски, ладони, пахнущие летом,
лицо, глаза, и розовую спелость
сосков, и бёдер сумрачную тень.
И живота дыханье чуть живое
солью с моим дыханьем – и услышу,
как ты живёшь, как бродит кровь по телу.
В последний раз сольём дыханья наши…
Она спала, безмолвная. И молча
стояла ночь огромная, живая.
Она спала в последний раз, не зная;
не думая о смерти.
Я услышал,
как бьётся сердце ровное, а ниже
другое сердце билось…
Там, внутри,
ребёнок наш – неведомый, невинный —
спал тёмным сном беспамятства и воли,
и на меня, наверное, похожий,
он жить хотел, он властвовал:
«Не я!»
Неведомый, невинный…
И впервые
стал смысл понятен слов о пуповине,
которой мать с дитём обручена, —
живём, её не чувствуя, не видя,
но будет час – и в муке сердце рвётся,
захлёбываясь кровью (весть в дороге,
а ты – о д и н); и нет хранящей связи,
единственной, быть может, меж людьми.
Но если так,
то в час предзимья льдистый,
когда вокруг мы радостно толпились —
был человек один, и в смертной муке
душа рвалась, и стыли кровь и слёзы, —
а о н не знал – откуда боль и страх.
Как одиноки мы…
1982–1985
ЦАРСКОЕ СЕЛО
«В родной стране – родной страны не знать…»
В родной стране – родной страны не знать,
не знать в лицо ни матери, ни сына, —
цепями нас к земле не приковать —
всё те же мы: нам целый мир чужбина…
Кто дорожить свободой не отвык,
тот бредит сном, что не сказать словами, —
какие б звуки нам ни жгли язык,
какой бы флаг ни трепетал над нами!
Нам всё равно.
Под теми небесами,
где от свободы призрачно и ясно,
где чистый свет,
где вертоград прекрасный,
где луч звезды, склонившейся над нами,
мы будем славить светлыми стихами
не луч звезды под теми небесами,
не чистый свет, не вертоград прекрасный,
но – как всегда – земли тяжёлый лик,
к которой мы прикованы цепями
(какие б звуки нам ни жгли язык,
какой бы флаг ни трепетал над нами).
…Готовит Муза древнее питьё,
настоянное на печали,
даруя нам (как светел вздох её
и как легки и непорочны крылья!) —
диктуя нам, чтоб мы смелей летали
без страха высоты и без усилья.
И в сонме ангелов весёлыми глазами,
как за младенцами, следит за нами
Другие электронные книги автора Анатолий Богатых
Последний отзыв
книга нужная