Время Каина

– Ну что ты, зачем? Тут никакого времени не хватит. Мне и так всё известно о прошлом.

– И ты готова поделиться со мной частью своих знаний?

– А почему бы и нет? – Лахе окинула Петровича долгим взглядом. – Ты можешь сесть рядом со мной, – она ласково, точно голову любимой собаки, погладила кожаную подушку дивана, – и знаешь, я бы не отказалась от вина.

– А я-то думаю, зачем тут шамбертен? Тогда, пожалуй, и я выпью, если не возражаешь. – Он сел на диван – на некотором расстоянии от нее.

– Не возражаю, – улыбнулась она, придвигаясь к нему.

Петрович поднял свой бокал, пригубил вино. В этот раз он не намерен был напиваться.

– Кло отчего-то отказывается говорить со мной о прошлом, – попытался он взять быка за рога.

– Кло – глупышка. Она живет исключительно настоящим. С ней можно говорить лишь о погоде, о ценах на золото, о моде наконец. Но не о серьезных вещах. Впрочем, ты и сам это знаешь не хуже меня. – Она осушила свой бокал. Сбежавшая воробьиная доза вина капелькой крови застыла на точеном подбородке. Протянув руку, Петрович осторожно снял дрожащую каплю и слизал с пальца. Лахе вздрогнула.

– Я вот о чем хотел спросить… Этот Гласиа Лаболас… из-за него я не могу покинуть ваш дом. Так вот: это ведь не простой грабитель – почему он охотился за сумкой Аны? Если не секрет конечно, что в ней такого? – Он снова налил вина – по полному бокалу – и ей, и себе тоже. Лахе благодарно кивнула.

– От тебя у меня нет секретов, – сказала она, доверительно кладя руку на колено Петровича. Еще недавно это колено ныло по ночам от артроза, а теперь его призывно касается рука красавицы-богини, не мог не отметить он разительной перемены в своей жизни. – Гласиа Лаболас – демон и наш враг. Он служит темной силе, направленной против человека, против всех людей на земле. Ты ведь знаешь, что демоны враждуют не только с богами, но и с людьми?

Петрович поскреб затылок, пожал плечами:

– Конечно, я кое-что слышал об этом, – сказал он, чувствуя, как приятное головокружение овладевает им. А еще недавно при головокружении его охватывал страх, опять-таки не мог не отметить он, – теперь же головокружение – это предчувствие чуда, ощущение сбывающейся мечты. И этот сдвиг к лучшему следовало отметить: он снова наполнил бокалы – как обычно, чуть ли не до краёв.

– Ну вот, – сделав большой глоток, продолжила Лахе. – И ты знаешь, чем мы, боги, занимаемся здесь. Я уверена, Кло не могла тебя не просветить на этот счет.

– Кое что я слышал о богах и до встречи с вами, с богами то есть, – признался Петрович. – Хотя, честно говоря, по жизни я атеист, но поддерживаю веру в единого бога.

– Должна признаться, я тоже атеистка. Хотя поддерживаю многобожие, – сказала Лахе. Похоже, что ее (с ее «многобожием») уже «повело». Петрович всегда с точностью гаишника ловил этот сакральный момент в поведении партнерши. – Но, главное все же, я атеистка. Нет, правда: на самом деле мы вовсе не боги – в том понимании, в котором это слово обычно рассматривают верующие. Ну там насчет поклонения, неограниченных возможностей и всё такое. Мы – тоже люди, но обладающие кое-какими дополнительными способностями, специально развитыми нами и получившими их с помощью технического прогресса. Мы – другая, более развитая цивилизация, живущая в других этических и пространственных координатах. На земле, как известно, всегда существовало несколько цивилизаций. Одни – более развитые, другие – менее, третьи – совсем не развитые. Отношения между развитыми и неразвитыми цивилизациями легко можно уподобить отношениям между нами, «богами», и земной цивилизацией в целом. Вы всегда что-то просите, мы даем или не даем – в зависимости от вашего поведения или от наших возможностей, вот, собственно, и все. Как Америка и Украина, например.

– Ну нет. К американцам мы как к богам не относимся. Еще чего, – возмутился Петрович. – Я недавно читал в интернете про караваев. Это самое примитивное племя на земле, несколько лет назад обнаруженное в лесах Папуа-Новой Гвинеи. Они живут в шалашах на деревьях, что, по их мнению, защищает от колдунов. Так вот, если бы ты сказала «американцы и караваи», тогда это было бы похоже. Или даже украинцы и караваи – все равно было бы похоже, потому что цивилизационный разрыв между американцами и украинцами вообще незаметен в сравнении с разрывом между украинцами и караваями.

– Ну это тебе только кажется, – хмыкнула Лахе. – Налей-ка лучше еще… Короче, мы, «боги», присматриваем за человечеством, чтобы люди не наделали очень больших глупостей: чтобы не уничтожили себя в ядерном конфликте, чтобы не погубили Землю в экологической катастрофе и она не погибла в космическом или природном катаклизме. А у демонов, если говорить просто, – задача обратная, их цель – погубить человечество, причем, как им хотелось бы, – с помощью самоуничтожения, собственными силами людей. Почему так получилось, в чем корни противостояния между нами и демонами – особый вопрос, самый простой ответ на который: таковы диалектика и следствие диалектического противоречия в природе. В общем, демоны всегда рядом с нами, всегда противостоят нам и, должна сказать, во много раз превосходят нас на земле численно, но, к счастью, не силой. И еще важно вот что понять: они и мы – мало отличаемся от вас биологически, зато в духовном отношении мы с ними – антиподы. Ну а среди вас есть люди разные: одни ближе к нам, другие к ним, – сам знаешь, сколько в вашем племени понамешано… В той сумочке, которую Гласиа у Аны хотел отнять, был компьютер. А в нем – все данные о нашей деятельности здесь, на Земле. Я думаю, он сам не знал, что содержалось в той сумочке. Иначе бы он объявился на Стретенской со всеми своими легионами, и компьютер оказался бы у него. Должна сказать, что больше всего от этого пострадали бы люди.

– Что же вы так легкомысленно относитесь к безопасности? Разве можно выносить на улицу компьютер с такой важной информацией!

– Ты прав, маман проявила неосторожность. На нее это непохоже. Хотя… кому как не ей верить в предопределенность. Думаю, она знала, что ничего непоправимого случиться не может. Такие вещи поддаются расчету. Хотя, конечно, никто не мог предположить, что в критический момент в ситуацию вмешается случайный прохожий, – ты например. Вот этого уже не рассчитаешь ни на каком компьютере.

– Что ж, есть повод выпить за мое здоровье, – поднимая бокал, вздохнул Петрович…

Ночью они не спали. По крайней мере, когда «утренний туман» излился неярким светом на их ложе, они еще производили слабые совокупные движения, порожденные скорее упрямством, нежели остатками энтузиазма. Впрочем, наличие некоторых его остатков лучше всего свидетельствовало о колоссальных запасах энтузиазма в тот момент, когда Лахесис, вынув бокал из руки Петровича и поставив его на столик, медленно расстегнула фибулу на своем плече.

Да, Лахесис была удивительно неутомима, но еще больше Петровича поразило собственное поведение: третья партнерша за пару недель, в течение которых ни одна ночь не была упущена для любовных утех – совсем не плохо для седьмого десятка. Надо сказать, эта мысль радовала и беспокоила его все эти две недели. Причина радости была очевидна, причина беспокойства – тоже: человека всегда тревожит перспектива легко утерять то, что было без труда нажито или случайно найдено. С другой стороны, он неожиданно быстро привык к факту вновь обретенной молодости, сопровождающейся сладостными ощущениями железного здоровья, уверенности в своих силах, неотвратимости наступления прекрасного будущего. А ведь еще две недели назад, просыпаясь, он испытывал прямо противоположные чувства.

Слегка встревожило и другое: его соседкой за столом общей трапезы прогнозируемо оказалась Лахесис, ну а Клото, в свою очередь, перебралась на ее место рядом с Аной. Петровича неприятно удивила неизбежность этой перестановки, доведенной до автоматизма: как будто место в его кровати по умолчанию соответствовало соседнему с ним месту за столом. Причина перестановки при этом, казалось, никого не интересовала – так бывает, когда подобное происходит чуть ли не каждый день. Кого интересует причина появления облаков? – никого: важно, как при этом меняется погода. А «погода» в доме не менялась: та же атмосфера загадочности, те же туманные разговоры, те же таинственные занятия обитательниц, те же девушки, подающие блюда в танце, те же клубящиеся «облака», хранящие клубки нитей, служащие источником освещения и непрерывно показывающие передачи сотен телеканалов.

Петрович спросил как-то у Лахе, почему дом наполняется обитателями лишь в часы трапезы. Она шла в свою лабораторию, в которой ежедневно проводила не менее шести часов, а он ее провожал. Коридор был, как всегда, безлюден: полутьма, пухлые, слабо светящиеся облака; непонятные надписи, то и дело появляющиеся на стенах; разноцветные огоньки, мигающие над многочисленными дверями, и туман, возникающий как техническая ошибка и, как резинка, стирающий погрешности на картинке супермонитора.

– В другие часы все заняты своими делами, – неохотно ответила она.

– Какими же? – Петровичу и в самом деле интересно было знать, чем реально, а не в мифах занимаются богини судьбы в своем доме, в быту так сказать. (Тем более, что в мифах полностью отсутствует эта небезынтересная для каждого смертного сторона бытия представителей разных божественных профессий. Пожалуй, лишь Гомер описывал обе ипостаси небожителей – как занятых исполнением своего профессионального долга, так и в часы досуга.) До сих пор только наблюдения за Клото позволили ему составить свое мнение об этом. Тем не менее он так и не побывал в ее апартаментах. («А у меня их нет! – смеялась она. – Я предпочитаю жить в д?ше, рядом с моим крокодилом. Он мой самый большой и самый старый друг на земле. Мы с ним не расстаемся чуть ли не двести лет, представляешь!?») Между тем Петровича многое интересовало. Например, поддерживают ли богини отношения со своим отцом, то есть с Зевсом. Видятся ли с ним, разговаривают ли с ним в скайпе или переписываются по емейлу. И не нагрянет ли он, не дай бог, сюда. (Конечно он не муж Аны, но, кто знает, как поведет себя верховное божество, Громовержец, застав в квартире своей любовницы неизвестного мужчину, замотавшегося в простыню.) Петрович понимал, однако, раз они сами не рассказывают об этом, то и спрашивать не стоит, так как дело это чересчур деликатное, а повышенный интерес с его стороны может вызвать непонимание и неожиданную реакцию – с их.

– Я с тобой не намерена разговаривать о настоящем. Если тебе хочется, – можешь возвращаться к своей Клото. Думаю, ей уже надоело жить с крокодилом, и она с удовольствием вернется в твою постель.

– Ладно тебе, я вовсе не собирался разговаривать о настоящем. Просто, пока ты работаешь, я целыми днями брожу по дому и еще ни разу никого не встретил, – как видим, Петрович сделал вывод из своего неудачно закончившегося спора с Кло и старался не перечить Лахе.

– Я отлично помню, что мы тобой встретились в коридоре. Неужели ты об этом забыл?

– Нет конечно. И кстати, с Кло мы тоже «столкнулись» в коридоре. Думаю, и та и другая встреча произошла не случайно.

– Что ты имеешь в виду?

– О господи, да ничего такого. Просто у вас здесь, насколько я понимаю, случайностям нет места. Во владениях Ананке всё должно быть предопределено, подчинено единой цели.

– Вздор, Клото должна была тебе объяснить, что всякие мелочи рассчитать невозможно. Это никому не по силам. – Петровичу показалось, что Лахе полностью удовлетворена глупостью собеседника, не усвоившего элементарные положения уроков сестры, доведенных отчего-то до ее, Лахе, сведения. – Но что за цель? Что ты имеешь в виду?

– Это вопрос из далекого прошлого, – счел нужным сделать предварительное пояснение Петрович. – У меня правило – лучше всего узнавать обо всем из первоисточника… Скажи, пожалуйста, с какой целью боги создали человека?

Лахе резко остановилась, повернула к нему озабоченное лицо. Подумав немного, ответила:

– Сейчас мне некогда. Встретимся за трапезой. Потом, у меня, я расскажу тебе всё, что об этом знаю.

* * *

– Собственно говоря, преднамеренно человека никто не создавал, – начала свой рассказ Лахе, расположившись на диване, в то время как Петрович, сидя в кресле напротив, занялся шамбертеном вприкуску с любимыми сырными тарталетками. – Как известно, первых людей вылепил из глины Прометей в ходе эксперимента по созданию искусственного разума. Насчет глины я не уверена. А вот то, что это был Прометей, установила следственная комиссия, созданная для расследования результатов того эксперимента. Прометею хотелось придумать нечто вроде компьютера, обладающего свободой воли. Почему он наделил компьютер телом, созданным по нашему образу и подобию, я не знаю. Хотя догадаться не трудно: свобода воли подразумевает возможность действовать, а раз так – необходимо тело со всеми его частями и органами. А что тут было выдумывать, когда собственное тело верой и правдой уже служило ему несколько тысячелетий? Вот он и создал такое же, как у него, тело и вложил в него разум, то есть тот самый органический компьютер, который он придумал и который, надо сказать, тоже являлся подобием нашего мозга, правда очень слабым. Вот и все. Получившееся устройство он назвал «человеком», на что он как автор, безусловно, имел право.

– И все?!

– И все.

– Откуда же тогда появилось человечество?

– Насколько я знаю, человечество возникло само по себе, в качестве непредвиденного результата эксперимента Прометея. По ошибке, что ли. Скорее даже, в связи с преступным легкомыслием экспериментатора – примерно так как-то… Оказалось, что у того, первого, человека не было никакой цели существования. Он сидел целыми днями и раздумывал о чем-то. Он не действовал, несмотря на свободу воли. Когда его спрашивали, в чем дело, он отвечал, что предпочитает думать. Ну и тут один «гений» предложил создать для первого человека пару и посмотреть, что из этого выйдет. «Пара» должна была представлять из себя полную противоположность параметрам первого человека, чтобы «заработала диалектика», – тот умник оказался философом, понимаешь ли. Ну вот: «и создал бог женщину»…

– Ага: сherchez la femme, значит.

– Точно. Создал одну, потом другую – усовершенствованный вариант, значит. Потом пошли дети, внуки. Люди оказались необычайно плодовитыми… Короче, не успели наши экспериментаторы оглянуться, как их окружила толпа людей – шумных, неуживчивых, неблагодарных, капризных, непоседливых, неряшливых, требовательных, – желающих к тому же изменить весь мир в соответствии со своими неустойчивыми взглядами и неоправданно высокими потребностями. А боги привыкли жить на блистающих вершинах гор, среди бескрайних равнин, у голубых озер, возле быстрых рек или на морском берегу – в полном одиночестве, в тишине, в раздумьях, в отрешенности от мирской суеты, в гармонии с природой и между собой. Когда до них дошло, что результаты эксперимента нарушают привычный миропорядок и сложившийся жизненный уклад, они разгневались и сами начали действовать. Организовав следственную комиссию, они выяснили не только роль Прометея, но и других участников этой истории. Вероятность различных вариантов исхода эксперимента просчитывала Ананке. Ее ошибка заключалась в том, что она не учла влияния случайности на предопределенность…