Somebody to kill. Кинороманы

– Не спорь, я умею отличать, хороший человек или плохой. Или добро от зла. Тебе сколько?

– Я не помню. Чем занимаешься?

– Будешь еще?

Мы вынюхиваем по дорожке. Она пристукивает трубочкой.

– Осторожно! Это очень дорогая трубочка теперь, – шучу я.

– Так чем ты занимаешься?

– Я мужчина, – говорю я, – ты девушка. Чем мы тут занимаемся?

– Не знаю…

– Иди сюда, – говорю я.

Она послушно поднимается со своего кресла и встает передо мной. Невысокая. Даже сидя, я смотрю ей в вырез. Она подходит ближе. Я сжимаю ее ноги своими коленями. Пальцами берусь за края ее блузки, тяну вверх. Выпрыгивают грудки – небольшие, с маленькими розовыми сосками. Она гладит меня пальцами по затылку. Слышу, как она дышит. Все так серьезно. Я беру в рот сосок, чуть сжимаю зубами. Она вцепляется мне в затылок, ее ноготь впивается мне в кожу.

– Ты что делаешь, сука!

– Что-о?!

Она вырывается, я хватаю ее под колени и валю на ковер.

– Тебе не нравится, что я назвал тебя сукой? Прости, солнышко! Прости, милая! Лежи, с-сука!

Она пытается кричать. Я зажимаю ей рот. Музыка становится громче. Some! Body to lo-ove! Some! Body to lo-ove! Перед глазами мелькают желтые и красные пятна. Я проваливаюсь куда-то.

Меня хватают чьи-то руки, поднимают, одевают. Ведут. Меня опять куда-то тащат. Я оглядываюсь и вижу на ковре то, что осталось. Меня поражает жестокость моих спутников. Они как будто не видят ее. Как будто ее и не было. Они не смотрят на нее. Уже в двери я почти выскальзываю из железной хватки охранника и ору:

– Эй! Эй! Она там вообще как?

– Идите в машину, Олег Михайлович.

– Она живая?

– Идите в машину!

9. Брифинг

На экране – симпатичная холодная ведущая в розовом.

– С заявлением по поводу похищенной и убитой школьницы сегодня выступил губернатор области Олег Смолин.

Губернатор в темном пиджаке и белой рубашке. Лицо больное, мешки под глазами. Голос хриплый, но на высотах звенит. За спиной – задник с надписью «Администрация …ской области» и гербом. В кадре – несколько микрофонов.

– Нас часто обвиняют в том, что мы неправильно ведем дела. Мы не той партии. Мы грубые. Мы готовы договариваться с уголовниками, с ворами. Да, мы готовы. С ворами! Но не с убийцами и насильниками. Мы готовы говорить с настоящими мужиками. Что в этом понимает человек, который сегодня приехал, завтра уехал? Все эти люди, которые не могут даже с дивана встать, с кресла встать. Что они могут сделать? Они могут только возмущаться и гадить. Работа не делается в белых перчатках. Любая работа – это кровь и пот. И грязь. И я вам гарантирую. Я отвечаю. Мы будем работать сутками. Но тех, кто убил эту девочку, мы найдем. И порвем. До суда не доживут. Спасибо, у меня все.

– Выступление губернатора уже вызвало возмущение у правозащитников. Известный адвокат Марк Белецкий заявил, цитирую, что «подобные призывы к самосуду со стороны представителя власти, более того, апология самосуда и самооправдание – это страшно. Это в очередной раз демонстрирует нам, в какой стране мы живем». Вместе с тем, впервые за всю избирательную кампанию рейтинг действующего губернатора поднялся выше, чем…

Последние слова ведущей тонут в грохоте аплодисментов, звоне стекла и воплях. Сотрудники штаба губернатора чокаются, обнимаются, тискают друг друга в объятиях.

– Никитин, сука, это твой лучший текст! – орет главный технолог, хватая за уши своего сотрудника, одного из тех двух ночных креативщиков.

***

Пустая тихая пенсионерская квартира. Старый телевизор 4 на 3. В воздухе как будто висит запах лекарств. Слышен плач и причитания. В расфокусе какие-то люди суетятся у постели. На стене – фотографии детей разного возраста, мальчика и девочки. В девочке мы узнаем убитую школьницу.

Серый дом. Тот же сюжет по ТВ. В кабинете двое – известный нам молодой человек и хлыщеватый старичок в богемном пиджаке.

– Что думаешь? – осторожно спрашивает старичок.

– Что думаю? – от хорошей прически осталось воспоминание, глаза у молодого красные, рот кривится от сдерживаемой истерики. – Что думаю?! Я убью этого пидараса, я сам его убью! Я убью его-о!..

Он нервно рыдает, колотит руками по столу. Старичок в растерянности зажмуривается.

10. Дмитрий

Отец говорит мне:

– Ты все равно туда пойдешь?

На нем белая рубашка с коротким рукавом, которую носят поверх, а-ля пятидесятые, какие-то брюки, которые хочется назвать чесучевыми, волосы зачесаны копной назад. Совсем седые. Я вижу за его головой сияющее синее небо, по которому разбросаны гламурные белые облака. За спиной отца – уходящая в бесконечность Аллея Героев, с белыми гипсовыми статуями. Красная и желтая листва деревьев, ветер треплет волосы ему и мне. Я оборачиваюсь. Передо мной высокое крыльцо Дома правительства. От подножия до высоких дубовых дверей выстроилась очередь. Телевизионщики, газетчики, какие-то странные люди в свитерах. На входе всех прогоняют через рамку металлоискателя. В холле толкотня и душно. Лица полицейских лоснятся. На них черная форма, металлические знаки различия посверкивают в полосах света.

Рядом с металлоискателем мужчины в костюмах снимают с крючка цепь, жестами подзывают меня.

– Вы из «Ведомостей»?

– Да, – говорю я и протягиваю удостоверение и аккредитацию до 2015 года.

– 15 этаж, пожалуйста, – равнодушно говорит один.

– Я знаю.

Зайдя в лифт, я вижу в зеркале себя – всклокоченного, в светлом пиджаке с темными пятнами подмышками. Я расстегиваю пуговицы на пиджаке, за ремнем слева мелькает рукоятка пистолета.

На пятом этаже лифт останавливается, в него заходит мой друг.

– Ты что здесь делаешь? – спрашивает он. – Тебя же уволили.

– А кто знает? – смеюсь я. Мы едем дальше. Я вижу, как пот бежит по его лицу.

– Ну как вы? – спрашиваю я. – Все нормально?

– Мы решили остаться.

– Расстаться?