Мама кома

– Говорят, когда эта группа выступает в маленьких городах, там вынуждены отключать электричество для жилых домов, школ и больниц! – флегматично острил длинноносый ведущий. Затем сцену застилали клубы дыма. Из клубов выступало мужественное лицо Игоря, державшего гитару с двойным грифом так небрежно, словно он только что переиграл всего Блэкмора и подбирается к Хендриксу. Игорь открывал рот и пел голосом Кузнецова:

– В жизни каждого из нас

Наступает этот час,

Бьет азарт или кураж —

Впереди крутой вираж!

На вираже-е! Где тормоза сдают уже…

– Выключи, пожалуйста, – попросил Валентин Аронович. – Я пришел не ругаться.

Сергей вздохнул, поднялся с кровати и выключил телевизор.

– Ты знаешь, что они весной на гастроли приезжают?

– То есть? – глупо удивился Сергей.– Вы меня порадовать пришли?

– Без обид, Сережа. Мне надо делать кассу, а у меня кроме Театра на Таганке – честно скажу, с ужасной халтурой – ничего нет. На Таганке хоть что-то можно заработать. А остальное голый тухес, прости за прямоту. Но я по другому поводу.

– И по какому же?

– Я недавно был в «Соколе», совершенно случайно. Отмечали юбилей товарища.

Сергей опустил голову и сжал кулаки.

– Сережа, скажу тебе честно…

– Валентин Аронович, вы вообще самый честный человек, которого я знаю, – проговорил Сергей, глядя на собственные руки, – вы все время говорите честно и прямо.

– Улавливаю некоторый сарказм! И тем не менее дослушай, пожалуйста. Ты знаешь, я никогда не был поклонником вашей группы…

– Н-ну тогда и нечего…

– Дослушай, пожалуйста. Я потом приходил еще дважды. Чтобы понять, что я не ошибся.

Сергей вскинул брови.

– И вот что я тебе скажу. При всей твоей кабацкой халтурности и хулиганстве ты потрясающе делаешь старые вещи. Потрясающе.

– Старые – это…

– Это… неважно! Все старые вещи. Сережа, ты понял главное! Я разденусь? – Валентин Аронович, не дожидаясь разрешения, скинул с себя пальто, начал жестикулировать. – Но ты сам не понимаешь, что ты делаешь! Я скажу тебе, что ты делаешь. Ты делаешь блюз, Сережа. Они, дураки, не понимали, что делают блюз. Они давали лирику. А ты даешь лирику, но ты даешь нерв, и это потрясающе. Потрясающе.

Сергей впервые за долгое время был действительно смущен. И растроган. «Потрясающе», – насмешливо повторил он про себя. Но смешно не было. Было приятно. До слез.

– Сережа. Ты прости меня, но ваш «Рассвет» дешевка. Прости меня за эту откровенность. Я старый аид, я могу себе позволить откровенность? Это эстрада. Это не рок, не поп, не жоп, это хуже, это советская эстрада. А тебе надо расти. Ты будешь делать блюз. Первым в этой стране. Что? Почему ты смеешься? Петь в захолустном кабаке – предел твоих мечтаний? Не беспокойся о деньгах, мы найдем деньги. И здесь ты жить не будешь. Ну как? Сережа? Ну что ты смеешься?

Валентин Аронович поспешно налил воды из графина и протянул стакан Кузнецову. Зубы Сергея стучали о край стакана.

***

Валентин Аронович взялся за дело споро. Он забрал трудовую Сергея из ресторана, выбил ему ставку в филармонии как эстраднику, поселил в сталинской двушке с четырехметровыми потолками, украшенными лепниной. На вопрос, чья квартира, сердито отмахнулся – мол, не бери в голову лишнего. Буквально напротив был кинотеатр «Россия» – тот самый, где по понедельникам показывали фильмы «не для всех», а для Ани со Сваном. А через перекресток – горсад и Дворец пионеров, возле которого убивали Данилу. Город завязывался вокруг Сергея узлом.

За основу программы Шухман предложил взять старые песни Саульского, Тухманова, Слободкина. Но в блюзовой обработке. И постепенно «нарабатывать» свои. В чем были плюсы – большую часть программы не надо было литовать. Что касается новых песен… с этим-то и была главная проблема.

– Сережа, – говорил Шухман, сцепив руки под подбородком, – что тебя по-настоящему волнует? Что у тебя сидит вот здесь? – и он гладил себя по объемистому животу.

Сергей пожимал плечами.

– Послушай вот это, – говорил Шухман и подсовывал ему, уходя, очередную пластинку Дайны Вошингтон или Нины Симоне.

– Но они же на английском поют, – злился Сергей, – и б-б-бабы!

– Сережа, – Шухман укоризненно качал головой, уже стоя в дверях, – просто послушай.

И тихо спускался по лестнице.

***

– В-в-в ночи, – рыкнул Сергей. Шухман навострил уши, – глухой! Иду – с тобой! Туда – где не ждут!

Соло.

– В ночи – глухой! Поет прибой. Но тебя не найдут!

Шухман насупился. Сергей тряхнул волосами, раскатился по фортепиано:

– Я могу тебе сказать, что ты мне снишься,

Я могу теперь сказать, чего ты боишься,

Ты умоешься волной, и я не узнаю,

Что ты бегаешь за мной, а я проклинаю

Тот день,

Когда

Текла

Вода

С небес

На нас