В этот раз я родился… или Путешествие Души. Часть первая

Ой!.. Вот ещё новость! Что это?

Господи!.. Господи, Боже мой!.. Господи, как это странно!.. Необычно, удивительно, потрясающе! Вдруг чувствую, ощущаю что-то новое внутри себя. Это словно кишки шевелятся в животе, что ли, прямо ходуном ходят. И так вот уже несколько дней, по несколько минут, и всё чаще и дольше. Может, это болезнь какая? Надо будет дохтура, медикуса позвать. Пускай посмотрит.

Хотя… хотя зачем звать? Не обманывай себя, царевна-инокиня, и так всё ясно. Ясно становится уже, как только кровь перестала приходить, вот уже четвёртый месяц, однако сомневалась поначалу. А вот теперь всё, какие сомнения – грудь вон набухла как, да и плод зашевелился! И ясно, откуда всё – от любви, конечно, но ведь на старости лет уж! Странно! Удивительно!

Действительно странно, но ведь истинно, не молода уж! Сорок шесть лет тебе, подруга! Сорок шесть – это многова-а-ато! Думала, что жизнь уже заканчивается. Ведь не я первая, не я последняя – большинство царевен из нашей семьи, да и из Рюриковичей тож, вершили свою жизнь в обители Божьей. Сёстры мои, вон и Софья, и тётеньки Анна и Татьяна в монастырях прозябают и молятся во славу Господа. И я теперь тут, в Александровской слободе. Но вот вдруг чудом чудесным Господь осенил: и любовь, и вот теперь результат этой любви заявляет о себе в полный голос. Что теперь будет со мной? Господи Иисусе Христе, Сыне Божие, помилуй мя, грешную!

Ладно, что же, подумаю обо всём потом. А теперь вставать уж пора, надо идти к заутрене.

Короткий взмах колокольчиком, и услужливая Иринка уже входит в келью для одевания. Она расчёсывает и убирает волосы, помогает надеть рясу и всё остальное. Даёт выпить кружку студёной колодезной воды и сопровождает в летнюю церковь, где отец Иоаким уже начал праздничную службу в честь Рождества Предтечи.

Молитва, потом завтрак, но не в трапезной, а у себя (прислужницы подают). Потом три часа послушание, игуменья почтительно наложила только заботу о растениях в аптекарском огороде. Потом опять молитва и обед, после которого снова цветы. А вечером ужин, чтение Часослова и Псалтыри и молитва перед сном. Именно так теперь проходят мои дни, в общем-то, только цветами они отличаются от предыдущей теремной моей жизни.

Ах нет, не только этим, вот ещё потребность в писании появилась, которой не было ранее.

И вот снова листы «Книги глаголемой…» передо мной. Нет, скорее я перед ними. Волнуюсь очень, пожалуй, даже страшно. Зачем я это делаю? Для себя, для людей?

Пожалуй, для себя – это как исповедь да молитва во имя Господа на бумаге! А ещё ради чадушки моего будущего! Может, он прочтёт когда-нибудь и простит меня грешную и неразумную.

А с чего начать? Не знаю. Ладно, начну тогда с самого начала…

Родилась я в лето от сотворения мира семь тысяч сто шестидесятого или от Рождества Иисуса Христа, Господа нашего, одна тысяча шестьсот пятьдесят второго года, августа месяца, двадцать шестого дня, после полудня. По сему случаю в книге государевой соответственно написано было: «Бог разнёс царицу ребёночком… Дал Бог дитятко моленное, да непрошеное, не в том смысле, да не в ту силу: родилась дочь».

Батюшка мой, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея великая и малыя и белыя России самодержец, хотя по прозвищу Тишайший, кроткий по нраву владетель, не мог не взволноваться рождением именно дочери, то есть меня… нужен был сын, наследник, царевич!..

Ладно, пусть так! Написано, и хорошо! Решено, надо полностью отдаться тому, что пишет рука. Поправлять потом буду. А пока по порядку.

Итак, царственный батюшка мой, Алексей Михайлович, на девятнадцатом году своей жизни озаботился богоугодным делом – продолжением царственного рода своего и обвенчался с матушкой моей милой, Марьей Ильиничной Милославской. По истечении девяти месяцев брачной их жизни, как водится, царственные супруги были утешены рождением сына одна тысяча шестьсот сорок девятого года, октября двадцать второго дня.

Но новорождённый брат мой, царевич Дмитрий, прожил, по воле Божьей, только не вступило год, скончавшись тож октября, шестого дня.

На третьем году брачной жизни своей царица-матушка моя родила дочь Евдокию, царевну, сестру мою старшую.

И по сему, глаголемому, я – третий ребёнок своих царственных родителей и вторая дочь.

По обычаям и по порядку быта, царь-батюшка в тот же час указал послать с благой вестию о моём рождении к боярам, окольничим и ближним людям, а также к гостям, и особенно к патриарху Никону, епархиальным архиереям и духовным властям и во все важнейшие московские монастыри, особливо в Троице-Сергиев.

На следующий день обычным чередом государь слушал благодарственный молебен в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы, а потом, по обычаю, следовало оповещение народу от царя и патриарха богомольными грамотами, что Бог простил государыню, благоверную царицу и великую княгиню Марию Ильиничну: родила дщерь, благородную царевну, великую княжну.

На радостях государь, встречая Новолетие одна тысяча шестьсот пятьдесят третьего года, сентября первого дня в соборе Успения вносил меня, своё новорождённое чадо, а через три дни крещена была, и наречено мне имя Марфа – в честь преподобной Марфы, матери преподобного Симеона Столпника, именуемого в народе словом Летопроводец.

Право слово – имя Марфы для нашей царственной фамилии не чуждо. Ведь инокиней Марфою именовалась моя прабабка, в миру Ксения Ильинична, супруга Феодора Никитича Романова. Впоследствии оный наречён станет патриархом всея Руси под именем Филарет. Марфою же ещё звалась одна из моих тёток, сестёр царственного батюшки моего, волею Господа нашего, скончавшаяся во младенчестве.

День же крестин был значимым для меня ещё тем, что в это одно время во всю свою жизнь я, так же как, впрочем, и другие меньшие и большие царевны, явилась для всенародного лицезрения в первый и последний раз. Ведь по быту нашему, теремному, после выноса царское дитя женского пола не показывалось уже более до совершеннолетия.

По рождению передали меня кормилице, которую привели к крестному целованию при клятвенном обещании и поместили в хоромах меньших царевен.

Мамкой мне определили Ульяну Петровну Шереметьеву, вдову из ближних бояр, помню ея хорошо и почитаю за любовь и верность безграничную…

Ну что же? И неплохо писано! Продолжаю.

Детство моё и юность проходят безмятежно, в тишине и спокойствии, в общении только с сёстрами да мамками и няньками. В любви, конечно, но без должного внимания со стороны милых батюшки и матушки. Все их родительские заботы в основном о рождённых после меня царевичах, наследнике Алексее, царевичах Фёдоре, Симеоне и позднее Иване.

Моими наиболее яркими детскими и девичьими впечатлениями являются царские поезда в Троицу, Покровское-Рубцово, Коломенское, Измайлово.

Вот как-то, помнится, двинулся такой поезд в Троицкую обитель о моих семнадцати лет, осенью, в Сергиеву память. Кроме батюшки и матушки, братьев моих и сестёр, поезд состоит из сопутствуемых по материнской линии: мам, казначея, постельниц, коих только за моими сёстрами и мной – меньшими царевнами – было пятнадцать человек, комнатных баб за ними же три человека, крестовых дьяков вообще пятнадцать человек. Кроме того, в том поезде было двенадцать мастериц, портомой – десять, боярышень девиц – девять, девочек-карлиц – пятнадцать. Со мной, как всегда, Ульяна Петровна Шереметьева и учительница Авдотья Пынина.

Надо же, я помню всё это, что, в общем, не удивительно. Ведь тогда, в этом богомольном походе, я впервые только и смогла украдкой на одного из сопровождающих дворян, красавца развлечься взглядом. Пылкость этого взгляда по юности лет я скрыть не могу, что тут же зорко уследила опытная в женских искушениях Шереметьева. Она догадливо и мягко поспешает развеять запавший в мою душу милый образ полюбившегося молодца. Да пуще того, сей боярский сын за улыбку мне спешно ея настояниями выпровожен из поезда и в близости своей я его не вижу более.

Этот богомольный поезд к Сергию запомнился, конечно, ещё тем, что стал последним с матушкою моей милою. Сего же года, марта третьего дня, я лишилась ея и искренне оплакивала с ещё только сорокалетним батюшкой, прожившим безмятежно в счастливом браке с лишком двадцать лет. Матушка моя покойная родила батюшке во всё это время пять царевичей и восемь царевен. В день ея кончины сиротами остались: наследник престола царевич Алексей – пятнадцати лет, по осьми годов – Фёдор, по четырёх лет – Симеон и по трёх лет – Иван. Кроме меня – царевны Евдокия, Софья, Екатерина, Марья и младшая Феодосия, которой не вступно было семи лет.

Далее, не минуло два года, как скорбел мой батюшка, ещё мужественный вдовец, и после ещё двух чувственных потерь – смерти сыновей своих, моих братьев, царевичей Алексея и Симеона, – сочетался января двадцать второго дня браком с девицей Натальей Кирилловной Нарышкиной и тем хотя и ввёл в государев двор царицу, но нам, детям своим, всё-таки не даровал матери, – а мачеху…

Государыня Наталья Кирилловна на полтора года старше моей сестры Евдокии и всего на год старше меня. Многих в семье нашей это опечаливает, но я горячо люблю ея и почитаю как государыню и мачеху за кротость и любовь к батюшке, государю нашему.

При этом положение и лиц, и сторон на царском дворе значительно изменилось: мои родственники Стрешневы и Милославские принуждены уступить место у престола Нарышкиным. Братья молодой царицы взяты в комнату, сказаны окольничими, отцу ея Матвееву сказано боярство. Среди этих событий царица влюблённому в неё супругу и моему батюшке, спустя с лишком год восторженной супружеской жизни, родила мощного ребёнка – сына Петра.

Таким образом, почти забыты были царевны – я и сёстры мои. Только радостью для нас всех стало одно: объявление государем нашим батюшкой наследником престола тринадцатилетнего царевича Фёдора, младшего, единокровного и единоутробного брата моего.

Всё это глаголемое неминуемо приводит к жестокой вражде меж роднёй нашей и Нарышкиных тож.

Сплетни, склоки, а позже и борьба кровавая двух семейств – вот, по несчастью, основное заглавие последующей жизни моей. В сие я вольно или невольно вовлечена без остатка.

Однако ж, прожив с Натальей Кирилловной ровно пять лет счастливой брачной жизни, только в зимний мясоед прихворнулось батюшке моему, государю, великому царю и великому князю Алексею Михайловичу. А января тридцатого дня, на сорок седьмом году от своего рождения он скончался, благословя – по праву первородства – царством объявленного им по себе наследника, старшего своего сына, моего брата Фёдора Алексеевича на пятнадцатилетием его возрасте.

На коротком царствовании братца моего милого Феденьки страсти семейные чуть поприутихли. Да ненадолго!

Поначалу придворный быт при Фёдоре значительно поменялся. Молодые бояре теперь бреют бороды, запрещено появляться в традиционных охабнях да однорядках. Больше теперь всё осваивают польские обычаи, стригут волосы по-польски и учатся их языку.

Озаботившись продолжением рода своего, государь Фёдор Алексеевич взял себе в жёны дочь смоленского дворянина Агафью Грушецкую. Их первенец и наследник престола царевич Илья Фёдорович, по воле Вседержителя, скончался как не вступило десять дней от роду, а несчастная мать его, царица Агафья, умерла на третий день по прошествии родов.

Неутешный государь и братец мой милый через полгода вторым браком женился на тёзке и милой сердцу моему юной Марфе Апраксиной, но, по воле Господа, по прошествии двух месяцев умер от scorbutusa бездетным и всего через пять лет после воцарения, не определив распоряжение относительно престолонаследия.

Вопрос этот вызвал значительные волнения в семье и во всём царском дворе. Не без крови, но, по счастью, разрешился венчанием на царство одновременно двух царей, малолетних братьев покойного государя Фёдора Алексеевича – Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича при регентстве сестры нашей Софьи Алексеевны.

Вот тут, по моменту этому, жизнь моя сильно меняется. Софья, по живости ума своего и подстрекаемая дядьями нашими да другими боярами ближними, активно и цепко берётся за власть. Отодвигает решительно милую царицу Наталью Кирилловну с государем Петром Алексеевичем и их семьёй в сторону, отправив, чтоб глаза не видели, прозябать в глухую Преображенскую усадьбу…

Хорошо! Вот писано сие за три дни, помолясь, вечерами и ночами, под свечами монастырскими. Понимаю, что сие канва жизнеописания только, и мне позже надо подробнее расписать детские и девичьи годы свои.

* * *

А пока поразмыслю, о чём написать далее мне. Опишу в числе прочего жизнь свою как государева советника. Вместе с князем Василием Голицыным, головой Стрелецкого приказа Фёдором Шакловитым и другими ближними боярами государыня Софья Алексеевна, сестра моя, часто зовёт меня порядком в государственном совете сидеть и слово говорить. И про Польшу, и про Крымский поход, и про другие государственные нужды заботиться приходится.

Далее я писать буду про конец государыни, сестры моей, в правительстве.

Тридцать семь годов исполняется мне. Государыня, царевна Софья Алексеевна, несмотря на предостережения мои да тёток по отцу, благородных царевен Анны Михайловны и Татьяны Михайловны, всё же постоянно идёт на конфликт со взрослеющим братом нашим, государем Петром Алексеевичем.

Меж двумя партиями – Кремлём и Преображенским двором – усилиями близких людей сестры установились враждебность и недоверие. Каждая из сторон подозревает противную в намерении разрешить противостояние силовым и непременно кровавым путём.