– Тогда, если ты любишь меня и принимаешь «с моими новыми принципами», то почему здесь до сих пор висит этот замок? – Настя недоуменно выставила руки в направлении шкафчика с посудой.
– Ты забываешь, что у меня тоже есть принципы, от которых я не собираюсь отказываться. Я уважаю твою позицию, но и ты уважай мою, если любишь меня.
– Хорошо, но тогда как, по-твоему, я должна есть, если ты закрыл наши тарелки?
– Не имею ни малейшего представления. Собственно, именно поэтому я и считаю твой принцип смехотворным.
Настя обиженно отвернулась и несколько секунд просидела молча, сдерживая слезы. Собравшись, она нервно выдохнула:
– Чтобы дальше не ссориться, Беня, я предлагаю тебе компромисс: если уж для тебя все это настолько серьезно, то пусть тогда каждый будет мыть посуду сам за себя.
– Нет. Я с феминистками на компромиссы не иду. Либо ты моешь посуду за нас двоих, либо не пользуешься ею вообще, – эта фраза стала для Насти последней каплей. Вскочив, она как ураган стала носиться по кухне, яростно выкрикивая оскорбления.
– Да как ты смеешь?! Жид проклятый! Да со мной в жизни никто так не разговаривал! Меня еще никто не смел так унижать!
– Что ж… с почином.
– Ты гнусный и жалкий мерзавец. Как я вообще могла столько времени с тобой жить и не видеть, насколько ты отвратителен…
Бенциону Шлейману показалось, что это была самая длинная ночь в его жизни. Гневный поток упреков и обвинений лился на него, как из рога изобилия, вплоть до самого утра. В лучах рассветного солнца он по-прежнему молчаливо сидел напротив Насти. Заплаканная и обессилевшая, она подходила к финалу их отношений:
– Ты хочешь мне что-нибудь сказать? Извиниться, например.
– Нет. После всего вышесказанного я считаю, что это тебе следует передо мной извиниться.
В ответ на это Настя лишь глубоко вздохнула:
– Понятно… Тогда забирай свой рюкзак и проваливай к чертовой матери из моей квартиры.
Развязки этой ссоры Бен дожидался вот уже последние три часа – он не хотел, чтобы между ними оставалось что-то недосказанным – и услышав, наконец, своеобразные слова прощания, он с легким сердцем и ироничной улыбкой поднялся со своего стула и отправился в спальню. Ровно через 10 минут Бен уже с туго набитым рюкзаком стоял в коридоре, надевая ботинки. Апатичная ко всему и уставшая Анастасия остановила его, когда тот открывал выходную дверь.
– Что-то еще?
– Замок-то свой со шкафа сними.
– А зачем? Ты ведь решила, что больше не будешь мыть посуду.
Бен еще раз улыбнулся на прощание и вышел, захлопнув за собой дверь.
Глава 3
– Слушай, а почему она сказала именно «рюкзак»? – слегка опьянев, Бен Шлейман и его лучший друг Сергей Коваль, сидя в баре, обсуждали недавно пережитое им расставание. Вот уже 10 лет каждые две недели они собирались за стаканчиком кубинского рома в своем излюбленном местечке под названием «Че Гевара», где в клубах сигарного дыма вели оживленные дискуссии на разные темы. Сергей был того же возраста, что и Бен; он носил усы и бороду, вечно ходил в очках и потрепанном пиджаке с кожаными заплатками на локтях, который из-за проблем с лишним весом никогда не застегивал. Сергей повторил свой вопрос, – Так, почему она сказала про рюкзак?
– А ты что ли забыл мою рюкзаковую теорию?